Сведения о казацких общинах на Дону

СВЕДЕНИЯ О КАЗАЦКИХ ОБЩИНАХ НА ДОНУ
Материалы для обычного права собранные Михаилом Харузиным Выпуск первый МОСКВА Типография М.П. Щепкина, Средняя Кисловка, д. Волковых 1885 Свой скромный труд посвящает Собиратель Ивану Сергеевичу Аксакову Неутомимому борцу за наше народное самосознание. (переведено в электронный вид Ерохиным Н.)
Оглавление электронной версии
Оглавление электронной версии. 01 Титул. 02 Вступление. 03 Земельные отношения. 04 Сенокосы. 05 Юртовые леса. 06 Рыбная ловля. 07 Прочие угодья. 08 Семейные отношения. 09 Воззрения на брак. 10 Отношения между супругами. 11 Имущественные отношения супругов. 12 Отношения родителей и детей. 13 Большая казачья семья. 14 Опека. 15 Способы приобретения собственности. 16 Знаки собственности. 17 Отношения между соседями. 18 Устройство хозяйственных дел. 19 Старинный казацкий круг и станичные власти. 20 Казацкие народные суды. 21 Работы сообща. 22 Общественные пиры и забавы. Примечание: в исходном тексте нет разделение на главы и разделы. Разделение на главы сделано условно, по местам пробелов между параграфами в исходном тексте.
Вступление
Занимаясь обычным правом, я предпринимал поездку в Область Войска Донского, чтобы путем личного наблюдения над народной жизнью пополнить свои сведения, почерпнутые мною из материала, уже опубликованного исследователями. Руководствуясь указаниями секретаря Новочеркасского статистического комитета С.Ф. Номикосова, А.А. Донецкого и других образованных казаков, я посетил все типические местности Области, извлек из архивов до двух тысяч характерных решений станичных судов, сделок и договоров и добыл сведения по разным вопросам из уст самих казаков. — При всем этом собранное страдает отрывочностью, неполнотой и иными недостатками. И только мысль, что, при относительной немногочисленности сведений о нашем обычном праве, быть может, и этот материал будет не бесполезен — побудила меня издать в свет всё нижеследующее. Поэтому я прошу читателя не ожидать от этой книги более того, что она в состоянии дать. Добывая сведения по каждому вопросу чрез сравнение решений станичных судов с тем, что сообщали мне сами казаки, я поместил в нижеследующем то лишь, в чем оба мои источника не разноречили друг с другом, и в существовании чего — после многократной проверки — я убедился вполне. Указывая в изложении возможно чаще на местности, в которых я добывал те или другие сведения, я имел в виду отметить лишь места, где они были записаны, нисколько не утверждая этим существования того или другого обычая именно в данной станице, в данном хуторе, так как я сам в беседах своих с казаками всякий раз просил их в рассказах своих о быте не ограничиваться своим родным селением; но при этом я вовсе не имею в виду распространять собранный сведения и на все те местности Области, посетить которые мне не довелось. Сборник решений станичных судов составит содержание второго выпуска. Все, что я успел сделать, я приписываю исключительно, во первых: оказанному мне Императорским Обществом Любителей Естествознания, Антропологии и Этнографии содействию, результатом коего было открытое предписание г-на Наказного Атамана ко всем местным полицейским властям, доставившее мне возможность совершенно свободно производить свои изыскания; а во вторых — помощи со стороны частных лиц. Поэтому долгом считаю выразить здесь глубочайшую благодарность Императорскому Обществу Любителей Естествознания, равно как и нижеследующим лицам: учителю моему профессору Макс. Макс. Ковалевскому, а также проф. А.Н. Чупрову и проф. А.С. Павлову за многочисленные указания, Е.И. Якушкину, любезно сообщившему мне не изданные им еще библиографические сведения, Е. А. Шапошникову, предоставившему в мое распоряжение свою рукописную программу для собирания сведений о союзе родственном, Вл. П. Юшневскому за неоднократное доставление сведений, С.Ф. Номикосову, Ал. Ал. Донецкому, Я. У. Юзефовичу, О. Н. Цемшу, Н. Н. Хмелеву, полковнику Траилину, военному приставу И. В. Филенкову, хорунжему М. Н. Никольскому, урядникам (унтер-офицерам) М. Е. Кательникову, П. Т. Скобелеву, И. М. Попову, казакам Воробьеву, Е. М. Кирееву, П. И. Тушканову. СОДЕРЖАНИЕ. Заселение донских степей. — Казацкие военные общины. — Покровительство Москвы.—„Всевеликое Войско". — Походы. — Военные обычаи.— Сношения с Царем. — Донское казачество после Петра I. — Старшина. — Верховцы и низовцы.—Отношения казаков к крестьянам, „иногородним" и калмыкам. - Изменения в быте за последнее время Поземельные отношения в былое время и ныне. — Первые стеснения в земле. — Разводныя грамоты. — Заимные грамоты. — Захват войсковых земель частными лицами, — Появление крестьяне и столкновения со станичниками. — Отношение донских чиновников, к захваченным участкам. — „Положение" 1835 г. — Его значение. Отношение донских чиновников к земле после „Положения". — Окончательное установление частной земельной собственности на Дону. Юрты станичные. — Юртовыя довольствия,— Способы пользования землей пахотной.-—„Вольное" пользование — Полномочные и маломочные станичники. — Притеснения бедняков богатыми. — Произвол сильных и неурядицы в пользовании общинной землей. — Стремление к упорядочению пользования общинной землей. — Препятствия разделу со стороны богачей, — Меры, предпринимаемые общиной для ограничения произвола богачей. — Общественные приговоры.— Раздел пахотной земли, учиняемый стариками. — Неудобства подобного раздала. — Разделы при посредстве землемеров. — Происки богачей.— Приговоры о разделе земли. — Злоупотребления при разделе. — Разные способы раздела земли, — Хуторские участки.—„Земляной пай".—Новые переделы. Сенокосы. — Вольное пользование. — Степные сенокосы. — Луговые. - Улежи. — Ежегодный раздел сенокосов. — Десятки. — „Травяной пай". - Пяток. — Неудобства при дележах сенокосов. — Мена пайками. — Сроки для покосов. Юртовые леса. — Вольное пользование, — Хуторские участки.— Дележ на время срубки. — «Лесной пай». — Дележ на продолжительный срок. — Заповедные участки. — Меры для охранения лесов, принимаемые самими станичниками.— Плодовые деревья. Лесные плоды и ягоды. — Камыш. Рыбная ловля в Дону, в речках, в озерах. Пастбища: вольные, толоки. — Право на выгон скота. — Усадебная земля.— Бахчи. —Водопой. — Каменоломни.— Пустопорожние места. — Оливады, сады, виноградники.-—Еще столкновение принцинов собственности частной и общинной. — Мельницы. Семейные отношения. — Характера союза казака с женщиной в былое время.—Избиение детей. — Брак на майдане — Развод на майдане. — Церковное венчание. — Степень влияния инородческих элементов на казачью семью. — Значение родства в казацком быту. — Общие понятия о родстве. — Названия родственников. — Свойство.—Кумовство.—Побратимство. —Обычай кумиться. — Односумство. —Усыновление. —Воспитанники. — Зятья — приемыши. — Положение их в семье. — Незаконнорожденные. — Характер родственных отношений, — Влияние родства на брак. — Способ исчисления родства .... Воззрения на брак. — Общение вне брака. — Значение судьбы в брачных делах. —Возраст. — Ранние браки. — Браки, заключаемые в более позднем возрасте. — Влияние родителей на брак. — Браки против воли родителей,— Откуда берут невесту. — Браки с крестьянами. —Браки с инородцами.— Браки между православными и раскольниками. — Качества жениха и невесты. — Очередь. — Свадебные обряды.— Время свадеб. —Семейный совет. — Смотрины. — Сватанье. — Рукобитье. — Предбрачные условия. — Своды жениха и невесты. — Выборы дружка, свахи и пр. — Суеверия, связанные со свадьбой. — Обязанности дружка. — Осмотр печей и пир в доме жениха. Отказ от вступления в брак. — Сговор. — Обряды.—Празднование подушек. — Перенесение подушек в дом жениха. — Подбрачный день.— Каравайчики. — Хождение к жениху „за свечами", — Выданье.—Поезд князя. — Выкуп невесты. — Поезд в церковь. — В церкви. — Встреча молодых. — Привоз сундука в женихову хату. — Значение церковного венчания. — Свадебный пир. — Отвод молодых в спальню. — Показывание чести новобрачной и проч. — Раздача каравая и подарки молодым. — Веселое утро. — Отводы и конец свадебных пиршеств. — Свадьбы у раскольников. — Второй и третий браки. — Четвертый брак. Отношения между супругами личные. — В былое время.— Наказание мужем жены. — Воззрения современных казаков на женщину. — Отношения между супругами по воззрениям казаков. — Влияние воззрений в жизни. — Действительное положение женщины в казацкой семье. — Согласная семья. — Ссоры супругов. — Истязание жен казаками. — Измены супружеской верности. — Расходы супругов порознь. — Убийства между супругами.—Изменения быта за последнее время. Имущественный отношений супругов. — Сундук и постель, — Кладка. — Каравайное.— Приданое. — Имущественный сделки между супругами. — Наследование -между супругами. — Духовные завещания. Отношения родителей и детей. — Власть отца. — Власть матери. — Обязанности родителей. — Значение отца и матери. — Наказание детей родителями. — Обязанности детей, — Родительское благословение и проклятие. — Наказание детей в станичных судах. — Имущество детей — Родительская власть в верховых и низовых станицах в былое время и ныне. Большая казачья семья. — Старший. — Семейный совет. — Женщины в большой семье — Хозяйственные дела. — Женское добро. — Старые девушки. — Соединение в одно хозяйство лиц неродственных. Стремление к семейным дележам. — Поводы. — Снохачество. — Причины семейных дележей. — Самовольный уход. — Отдел сына, — Раздел при жизни отца,— Распоряжения на случай смерти. — Духовные завещания письменные. — Раздел матери с сыновьями. — Раздел между братьями. — Доля женщин при семейных дележах. — Доля зятя, усыновленного, сироты и пр. — Раздельные акты. Опека. — Опекун. — Его обязанности. Способы приобретения собственности. — Завладение. — Находка.— Клад. — Дарение. — Мена. — Купля. Знаки собственности. — Границы. — Рубежи. — Клейма и пр. Отношения между соседями. — Право прохода, прогона скота и пр. Устройство хозяйственных дел в казацких общинах, — Бугай. — Стада. — Пастухи. — Сторож бахчей. — Лесные сторожa. — Общественные работы. — Гати. — Мосты. — Перевоз. — Городьба. — Заготовление сена для станичных жеребцов, — Магазины. — Мельницы. — Отопление церкви, правления и пр. — Ямская гоньба. — Въезжая квартира. — Починка и украшение церквей. — Жертвы на Божий храм. — Уборка церкви казачками. — Плата священникам за требы. — Просвирня. — Общественная помощь бедным станичникам. — Общественные аренды. Старинный казацкий круг и станичные власти. — Выбор стан. атамана в старину. —Старики. — Круг — Есаул. — Нынешние сборы (сходы) станичные и хуторские. — Место и время собраний. — Обсуждение дел. — Решение. — Недостатки сходов. — Беспорядки. — Выбор должностных лиц: атамана и пр. — Интриги и подкупы. — Злоупотребления должностных лиц. Казацкие народные суды. — В былое время. — Суд станичного круга. — Суд Войскового круга. — „Положение" 1835 года. — Станичный суд по положению 1870 года. — Неофициальные народные суды. — Самосуд. — Суд общины. — Суд поселкового атамана и стариков. — Суд станичного атамана. — Суд третейский. — Суды „специальные", „экстренные". — Станичный суд. — Число стан. судей. — Вознаграждение. — Место собрания суда. — Поводы к начатию судебных разбирательств.— „Объявление". — Вызов тяжущихся и свидетелей. — Неявка. — Отвод. — Разбирательство, — Склонение на мир. — Мировая сделка. — Судебные доказательства. — Признание. — Свидетели. — Улики, след и пр. — Экспертиза. — Клейма. — Жеребки.— Письменные документы. — Символические действия. — Давность. — Обыск. — Божба. — Чудесные способы доказательств. — Присяга на ружнице. — Снятие иконы. — Общая правда. — Уловки при обнаруживании, виновного. — Суеверия.— Ворожба. — Оценка доказательств. — Решение. — Исполнение. — Судебные издержки, — Общий характер процесса в стан. судах. — Влияние мировых судей. — Недостатки стан. суда. — Судейский писарь. — Вторжение начал, чуждых народным воззрениям. — Oтношение стан. судов к иногородним. — Заседания: в Мариинском, Верхнекурмоярском, Евтеревском и Аннинском стан. судах. Наказания — в былое время. — Смертная казнь. — Телесные наказания. — Лишение прав гражданства, — Безочередная служба, — Лишение свободы. — „Напои".—„Обдирание". — Церковное покаяние. — Посрамление. — Наказания по положению 1870 г. — Взгляд казаков на современную систему наказаний. Работы сообща. — Старинные артели—„сумы". — Товарищества в военных поисках.—Рыболовные ватаги. — Станичные артели при рыбной ловле. — Шайки степных и лесных охотников. — Валки путешествующих за солью на Маныч. — Валки фурщиков. — Обычай „спрягаться" и „складываться". — Артели воров и конокрадов. — Артели нищих. Общественные пиры и забавы. — На Рождестве — На маслянице. — Хождение со знаменем. — Складчины. — Ссыпки на Троицын день. — Общественный обед в престольный праздник. — Общественное угощение в большие праздники. — На Красной горке. — Проводы казаков на службу. — Встреча казаков, вернувшихся со службы. — Общественные панихиды и тризны. - „Улица". — Кулачные бои. — Сиделки. — Вечеринки. (см. далее)

В то время, когда Poccия, сплачиваясь воедино, росла и крепла под покровом московского единодержавия, в далеких степях юга занималась заря своеобразной народной жизни. В XVI веке появилось донское казачество. Оно складывалось постепенно путем колонизации, которая, то усиливаясь, то замедляясь, заселяла плодоносные, но тогда еще почти безлюдны степные пространства по обеим сторонам Дона и по рекам Донцу, Хопру, Бузулуку и Медведице. Насельники, появившиеся в этих девственных пустынях, были уроженцами разных краев земли русской: областей северных, Малороссии, Запорожской сечи (первая значительная партия запорожцев появилась на Дону въ 1588 г.) и др. Инородчесюй элемента (см. П. А. Соколовский «Экономический бытъ... и колониз. юговос. степ.» СПБ. 1878, с. 205) не замедлил показаться между ними, частью посредством простого приема иноземцев в товарищи, частью путем брачных союзов казаков с полоненными турчанками, черкешенками, татарками (Рус. Вес. 1857 г., кн. 5). Выходцы из России считали себя „людьми государевыми, но никак не помещичьими". Недовольные домашними порядками: наместниками, тиунами, доводчиками, опричным правежом, чрезмерным оброком за землю в пользу служилых людей (Соколов. 1. с. р. 172) и т. д., побросали они свои родные места и пошли в „поле" искать счастья и вольной жизни; но „уклоняясь от закона, признаваемого ими стеснительным, они не думали и не хотели выйти из подданства Государя" (кн. Васильчиков «3емлевладение»- СПБ. 1881 г., с. 338) и «на Царя» делали свои завоевания („Русь" 1884 г., № 7). На необъятной степной равнине быстро начинают возникать их своеобразные военный общины. Еще в 1521 г., как свидетельствует наказ царскому послу Губину, земли от Азова до Медведицы были совершенными пустынями. (Ист. Опис. 3. В. Д. Новочер. 1867, ч. 1). Но вот в 1549 году какой-то Сары-Азман строит в 3—4 местах небольшие городки и делает нападения на ногайских татар, а уже в 1551 г. турецкий султан шлет ногайскому князю просьбу унять донских казаков, которые «с Азова оброк емлютъ и воды на Дону пить не дадут» (г. Краснов: матер. для геогр. и стат. России. СПБ. 1863 г.). Первые поселения казаков раскинулись по низовью Дона, преимущественно между станицами Черкасской и Цымлянской. В половине XVII века и северные части Области стали постепенно заселяться новыми пришельцами, гонимыми с родины общим дурным положением дел (г. Хорошхин „Казач. Войска" СПВ. 1881 г.) и особенно раскольничьим движением. „Положительно можно сказать — говорится в трудах Войскового статистич. комитета — что именно расколу обязаны своим заселением верховья Дона и реки в него впадающие — Хопер, Медведица, Бузулук и Донец. Среднее течение Дона «от Цымлы до Чиру» долгое время оставалось почти безлюдным, a Миусский округ и задонская степь — места отдаленные от главной реки были совершенно необитаемы вплоть до начала XVIII века. Казачьи поселения делились на два разряда: одни из них так называемые «городки» служили постоянным местом жительства, другие «зимовища» были только зимними приютами, покидаемыми ранней весной для воинственных набегов. Все городки тянули к одному главному городу Раздорскому, который в течение XVI века был сборным местом всего донского казачества, но впоследствии потерял свое значение, уступив первенство вначале городку Монастырскому, а потом Черкасскому (Краснов). Во всех казачьих поселениях царило артельное начало. Сообща чинили казаки суд и расправу, сообща вершили всякое общественное дело. Начало это проявлялось и в частной жизни. «Казаки—рассказывает Сухоруков —живали по братски. Набьет ли кто дичины, или наловить рыбы — все делили по ровной части, не заботясь о будущем. Общества их разделялись по сумам: человек по десяти, по двадцати имели все общее". (И. о. I). Не связанные брачными узами (большинство казаков быль народ вольный, холостой), они не засиживались подолгу на одном месте предпринимая постоянные походы и набеги на соседей. Коней у них в начали еще не водилось и двигались они частью водой (судовые походы), частью пешком. Из южных поселений казаки ходили на Азов или же, пробравшись через «Казачий ерик» в море, бороздили его но всем направлениям, грабя расположенные на берегах турецкие города и селения. Обитатели верховых городков направлялись на Волгу, на Каспий, вторгались даже во владения Персидского шаха. Государству Московскому выгодно было пользоваться Донским - казачеством для защиты и охраны южной границы (А. Н. Попов «Ист. Возм. Ст. Разина» - Рус. Бес. 1857 г., кн. 5). Поэтому уже в 1570 г. царь Иван Васильевич прислал на Дон свою грамоту, а послу Новосильцеву приказал уговаривать казаков служить своему Государю (А. Савельев «Трехсотлетие Войска Донского» СПБ. 1870, с. 2). С другой стороны и казакам было очень удобно покровительство сильной Москвы, и они охотно назвались слугами царскими и согласились служить Государям «польскую службу с травы да воды и кровь свою проливать». Начиная с царя Феодора Ивановича вплоть до XVIII века, Государи русские ежегодно посылают на Дон «царское жалованье». Эта связь Москвы с Доном долгое время являлась поводом к неудовольствиям со стороны турецкого султана, персидского шаха и князя ногайского, жаловавшихся на буйства и грабежи, чинимые среди общего мира казаками. Но московские дипломаты разными способами старались выпутываться из затруднительного положения. Так при царе Михаиле Федоровиче отправлены были в одно и то же время две грамоты: одна к турецкому султану, другая — к донским казакам. Султану Царь писал: «Донские казаки указа нашего не слушают и, сложась с запорожскими черкасами, на наши украины войной ходят. Мы пошлем на них рать свою и велим их с Дону сбить». (Сав. 1. с. р. 11). В грамоте же, посланной казакам, говорилось так: ,,а мы, великий государь за тое вашу к нам службу и впредь учнем вас жаловать нашим царским жалованьем и свыше прежнего" (И. о. I с. 141). В XVII столетии, главным образом благодари смутам в московском государстве, способствовавшим усиленному приливу на Дон беглецов и увеличению числа казачьих селений Донское казачество выросло, окрепло и достигло своего полного развития (Хор. 1. с. р. 10). Городок Черкасский (ныне станица Старочеркасская), названный „главное войско", получил первенство над другими городами и стал заправлять всеми делами казачества. Во главе войска стоял ежегодно выбираемый атаман, который, по истечении годового срока своей службы, являлся в «круг» и, поклонившись на все четыре стороны, складывал знаки своей власти, зачисляя себя этим в ряды обыкновенных казаков; круг же выбирал нового начальника („Русь" 1884 г., № 7). «Часто, говорит Савельев, лицо избранное в атаманы по своим достоинствам несколько лет сряду занимало эту должность, но все таки обряд избрания повторялся над ним каждый год» (I. с. р. 71). Атаман был «прямой начальник казаков во дни мира и брани» (И. о. П. с. 595). Во внешних сношениях он был представителем войска, принимал послов, вел дипломатические переговоры. По внутреннему управлению на его руках находились дела «разного рода»: на нем лежала обязанность мирить ссорящихся, защищать обиженных, разделять между казаками царское жалованье, наблюдать за порядком исполнения круговых приговоров и т. п. (I. с). Тем не менее власть атамана была очень ограничена: он не имел права предпринять что бы то ни было по своему личному усмотрению. — При нем находились два войсковых есаула, выбираемые, подобно своему начальнику, на один год; они были исполнителями приказаний атамана и крута. Составление бумаг и вообще вся письменная часть лежала на обязанности войскового дьяка, не имевшего однако никакой политической власти. В отдельных городках было то же устройство, как и в главном войске, были те же правители и исполнительные органы — атаманы и есаулы. Дела, касающиеся отдельных городков, ведались «станичным кругом», о котором подробнее будет сказано ниже: дела же, затрагивающие интересы всего войска, обсуждались и решались в «кругу войсковом», в общем народном собрании, названном так по своему внешнему виду. Собрание это происходило обыкновенно на площади; казаки, сняв шапки, образовывали круг, в средину которого входил с есаулами войсковой атаман и предлагала на обсуждение разные вопросы. Надо заметить, что характеристической чертой этих собраний было полное равенство. Право почина не было исключительною принадлежностью атамана: простой казак мог вносить любое предложение и принимать активное участие при обсуждении всех вопросов точно также и при решении голос войскового атамана считался равным голосу простого казака. Конечно, de facto атаман всегда имел очень большое влияние, коренившееся в его личных достоинствах, но de jure он не пользовался никакими преимуществами перед другими. Обыкновенно дела, неважный решались кругом казаков, находившихся на лицо в Черкаске, в экстренных же случаях дожидались прибытия товарищей из похода или из соседних поселений (И. о. 1. с. 102). Равенство между казаками было практическим принципом, проводимым не только в управлении, но и в частной жизни. Когда Нащёкин привез от Царя „лучшим атаманам по доброму сукну, иным по среднему, а остальными, всем сукна расловския", то казаки отвечали: «...у нас больших нет никого, все мы равны; мы сами разделим на все войско, по чему достанется» (Сав. I. с. р. 4). Военные походы и набеги наполняли почти исключительно жизнь казаков того времени. С Азовцами и Ногайцами войны велись почти непрерывно. Отправляясь в поход, казаки выбирали себе походного атамана, который становился главным начальником над войском, разделявшимся обыкновенно на пешие и конные полки, с полковниками или старшинами во главе. Помощниками у этих старшин были сотники, пятидесятники, хорунжие. В море отправлялись казаки на легких ладьях с небольшим запасом муки, сухарей, пшена, сушеного мяса и рыбы. Брать хмельные напитки запрещено было под страхом смертной казни. (И. о. П. с. 581). Только по выходе в море казаки решали о цели своего похода, а «до тех мест мысли своей, да куда им идти никому не объявляют» из опасения лазутчиков и перебежчиков. Самим же казакам, благодаря так называемым «прикормленным людям» — шпионам и переметчикам из турок и татар, подкупленным, деньгами и лаской, было всегда известно, что делалось в Азове, Крыму или Кубани. Пленников своих умерщвляли казаки, только в случаях крайней необходимости и то с исключением для греков, которым всегда давалась пощада. Только пойманным на острове, на котором расположен был Черкаск, грозила неизбежная смерть. По возвращении из похода казаки дуванили весь дуван поровну между всеми участвовавшими в деле. Заключение мирного договора сопровождалось обрядами и скреплялось обоюдною клятвой. Обыкновенно из Азова в главное войско приезжали мировщики склонять казаков к прекращению военных действий. На вторичном съезде доверенные, постановив условия договора, давали присягу в честном и правильном исполнении этих условий (Рус. Стар. J847 г. с 208). При возобновлена войны казаки посылали врагам своим «размирную» примерно такого рода: „от донского атамана и всего Войска азовскому Сулейман-паше проздравление. Для дел великого нашего Государя мы были с вами в миру; ныне же все войско приговорило с вами мир нарушить; вы бойтесь нас, а мы вас остерегаться будем. А се письмо и печать войсковые» (ibid). Согласно установившемуся обычаю, военные действия открывались через три дня после отсылки подобной размирной. С Царем связь поддерживалась посылкой в Москву по нескольку раз в год так называемых «легких станиц», состоявших обыкновенно из атамана, есаула и 10, а то и более рядовых казаков. Станицы эти возили в посольский приказ «войсковые отписи о разных пограничных вестях» а также попавшихся в плен турок и татар. С 1672 года изменился состав легких станиц; с этого времени стали посылать только двух казаков, доходивших зимой до Валуевки, летом до Воронежа. Раз в год с Дону отправлялась с Войсковой челобитной так называемая «станица зимовая». Явившись к Царю станица просила жалованье Войску, «чтобы нам, холопам твоим, живучи на твоей государевой службе, на Дону, голодной смертью не умереть... и вечно твоей государевой вотчины реки Дон вечным неприятелям туркам и крымцам не подать и от вечных неприятелей в посмех не быть" (II. о. II. с. 593). В Москве зимовая станица удостаивалась почестей; ее допускали к Государю, жаловали разными подарками, „угощали во дворце, царским столом и подчивали романеею»; затем, наградив жалованьем, отсылали на Дон. С наступлением каждой весны вниз по Дону спускались барки, нагруженный царским жалованьем: деньгами, железом, свинцом, порохом, писчей бумагой, колоколами, церковными книгами, сукнами и т. п. Казаки прибрежных станиц встречали их и с пушечной и ружейной стрельбой провожали до следующего поселения. По прибытии в Черкаск служили молебен, после которого находившиеся при жалованье царский дворянин кланялся всему Войску и говорил: „Великий Государь вас атаманов и казаков и все Донское Войско за верную службу жалует и милостиво похваляет; и велит вас атаманов и казаков спросить о здоровье». Затем передавалось жалованье, которое казаки делили между собою поровну. На пирах раздавались клики: «да здравствует Царь Государь в Кременной Москве, а мы казаки на Тихом Дону» (Сав. 1, с). Таково было ,,всевеликое" Войско Донское до начала XVIII стол. Московское правительство всячески старалось распространять на казаков свое влияние и поставить их в наивозможно тесную зависимость от себя. Оно постепенно достигало своих целей, по мере того как росла и крепла сама центральная власть. „Если до Петра, говорить г. Хорошхин, казачество жило своею жизнью, производя по своему усмотрению набеги, выбирая атаманов и устраивая свои общественные дела совершенно независимо, то после него это стало решительно невозможно. Утверждая и назначая атаманов, правительство мало по малу ограничило их власть и вмешалось во все внутренние дела. Атаманы стали независимы от народной воли; около них начала группироваться партия из старшин и более зажиточных людей. Старшина среди донских казаков выросла и развилась постепенно. Уже с половины XVII века «казаки стали не те: появилось богатство, а с ним роскошь и честолюбие». Люди., отличавшиеся умом, смелостью, распорядительностью, мало по малу подчинили себе остальных и захватили власть в свои руки, образовав из себя «знатных людей» (И. о. II- с. 588). Уже в 1695 году Петр 1 требует, чтоб для встречи генерала Гордона были посланы из войсковой старшины «знатные люди» (I. с. 589 стр.). Звание старшины, иногда дававшееся Войсковым кругом за заслуги, в начале принадлежало всем отслужившим выборный срок Войсковым атаманам, но его скоро присвоили себе начальники казачьих полков и отрядов (Русь, 1884 г., № 7). По словам Савельева, в 1649 году, в первый раз, употребляется вместо названия атамана, имя «старшины», к концу же XVII столетия оно становится преобладающим. В XVIII веке старшины, почти независимые от войскового атамана, как начальники полков и отрядов, постепенно присваивают себе право распоряжаться общественными делами, в качестве ближайших советников войсковых атаманов. Таким путем сложился класс, получивший перевес над остальными казаками. С течением времени класс этот захватывал все большую и большую власть и постепенно в его руки перешли все дела, ведавшиеся прежде кругом (И. о. П с. 590). В половине XVIII века звание старшины, бывшее прежде избирательным („войско имело право как избирать старшин, так и лишать их этого звания". Сав.), обратилось в пожизненное, а в 1754 году у Войска отнято было право назначать старшин и звание это начало жаловаться высшей властью. (Сан. 1. с. стр. 73). С течением времени старшина мало но малу выродилась в чиновничество и ослабила свою связь с простыми казаками. В 1768 году Донским чиновникам пожаловано было дворянство. ,,До этого времени, говорит Савельев, пожалование в чины было редко; жаловались по большей части отличившиеся начальники отдельных отрядов армейскими чинами — премьер-майора, секунд-майора, полковника и генерала: все остальные военные чины в казачьих полках назначались по выбору на время службы и числились за уряд; по окончании же похода или по возвращении полка на Дон они становились в ряды простых казаков. В это то время сложилась между казаками забавная поговорка: «нашего полковника пожаловали в майоры». «…Указом 1799 г. повелевалось для уравнения чинов, в Войске служащих, признавать их чинами по следующей табели, сохраняя им по служба прежние их названия в Войске Донском: войсковых старшин — майорами, есаулов — ротмистрами, сотников — поручиками, хорунжих — корнетами. В 1828 г. издан был указ, по которому чины Донских офицеров поставлены наравне с соответствующими чинами регулярных войск…» (I. с. р. 108). Таким образом в течение XVIII века увяла самобытная жизнь донского казачества, и местные донские учреждения неоднократно переделывались, согласно соображениям центрального правительства. Только в низших слоях казаков и в наши дни живым ключом бьет народная жизнь во всем своеобразии обычая и обряда, делающих этот край столь интересным для из следователей. Следы указанного выше характера заселения донской Области — пришельцами из разных местностей России, не трудно заметить и в настоящее время. Почти каждая станица, с прилегающими к ней хуторами носит на себе особый отпечаток, выражающийся в произношении, формах быта, обрядах и т. п. Казак по говору и по «ухваткам» метко определяет место жительства встречаемого им казака. Различие между станицами особенно ярко замечается в свадебных обрядах, которые, приближаясь вообще или к великорусскому или малороссийскому типу, тем не менее настолько разнообразны в частностях, что иногда, по словам самих казаков, в той же станице обряды, принятые на одном конце вовсе не употребляются на другом. Но каковы бы ни были элементы, из которых создалось и выросло донское казачество, как ни разнообразны местные обычаи и обряды — все таки элементу великорусскому, обрядам и обычаям великорусским принадлежит первое место. Донских казаков еще исстари принято разделять на верховых, населяющих северные округа Области, и низовых, живущих в низовьях Дона и вообще на юге. Разграничительной черты, резко отделяющей тех от других, указать невозможно, но если сравнить северные и южные части Области, то различие в произношении, нравах, жилищах, одежде окажется весьма значительным. Даже по своему внешнему виду верховец отличается в значительной степени от низовца. «Верховые казаки по большей части русые, сероглазые, брюнетов между ними мало. Они крепкого сложения и способны переносить всякие невзгоды, развиваются очень медленно, но потом крепчают и достигают глубокой старости. Низовые казаки по большей части брюнеты, черноглазые и черноволосые. От природы они менее крепкого сложения и не легко переносят большие труды. Они ловки и проворны и быстро развиваются, но, подобно всем южным народам, не долговечны». (Д. Семенов. Отечествоведение. М.1879, II, с 136). Говорит низовец примерно так: «Ванькя, цайкю, просю, барисня. Маса, ми, ви, стозе и проч.», (сооб. С. Ф. Номикосовым). Такого рода выговор считается благородным и под него подделываются даже пришлые люди «иногородние». Казак северных округов говорит так: «таперича, жаних, чатыре, вядро». Верховец придерживается старины, он консервативен; низовец наоборот склонен к нововведениям; «он любить, чтоб все было по новому, он тщеславен, любит краснобайство, чины и почести». В то же время низовец, по общему отзыву, более дорджит своими казацкими привилегиями. Слышанную мною в низовых станицах поговорку: „жизнь хоть собачья, да слава казачья", в верховых станицах казаки употребляли так: ,,хоть слава, казачья, да жизнь то собачья“. Низовец смотрит на верховцев с презрением: „сказано, что верхота — с свечным салом кашу ест“, обзывает „мужиками“, „чигои“ — обидным для казака словом, значение которого донцы не сумели однако мне разъяснить. В свою очередь и верховец недолюбливает южанина, которого зовет „легкобытом“. Сравнительно более развитые низовцы имели всегда перевес над обитателями северных частей Области и считались старшими, так что в 1592 г. низовые казаки громко выражали свое неудовольствие царскому послу Нащекину на то, что в грамоте царской „писано на - перёд — атаманам и казакам верховым“. Получая много добычи, низовцы всегда любили жить роскошно и щеголять своими одеждами перед небогатыми верховцами, отличавшимися скромностью и простотой в образе жизни. Как было это в старину, так осталось и в настоящее время. Кроме казаков, в области Войска Донского, живут еще крестьяне, иногородние и калмыки. Крестьяне, преимущественно малороссы, появились на Дону после того, как казаки сплотились в одно целое „войско". Крестьяне эти (,,черкасы“) бежали на Дон из соседних губерний и селились, не смотря на строгое запрещение нашего правительства, частью при станицах, частью на землях, захваченных войсковыми старшинами. В начале, они были простыми вольными батраками. По словам г. Карасева. „близь хутора или, вернее, двора владельца, у большой дороги, ставились рогульки в виде граблей, на которых число льготных для черкас дней в неделю обозначалось числом зубков: так владельцы донских окраин, имея под рукою более рабочих сил, выставляли на граблях два зубка, а по мере удаления места жительства владельцев внутрь теперешних Миусского и Донецкого округов, надобность в рабочих силах чувствовалось сильнее, прохожих было сравнительно меньше, а поэтому льготные дни увеличивались, и на граблях выставлялось три зубка; особенная ли нужда в рабочих силах и заселении занятых местностей, или дальновидность некоторых владельцев увеличивали количество зубков до 4-х.ъ и даже до 5-ти. Черкасы останавливались на перед каждым условным флагом и держали громадой совет, оставаться ли на том месте или идти дальше искать большие льготы". (Тр. Д. В. стат. ком. 1867 г., с. 73). Получив дворянство, а вместе с ним и право владеть крестьянами, донские чиновники стали приобретать последних путем покупки и браков с русскими помещицами, в силу чего число крестьян увеличилось. С 1796 года крестьяне, жившие при помещиках, обращены были в крепостную зависимость. Освобожденные затем манифестом 19 Февраля они получили земельные наделы и ныне живут особыми поселениями. Крестьян же, поселившихся при станицах еще в 1811 году, велено было причислить к казакам. XXVIII Кроме крестьян на Дону, существует еще особый класс пришлых людей «иногородних», который состоит большею частью из ремесленников и рабочих, приходящих из разных губерний на заработки и отхожие промысла. В 1867 году иногородним людям, селившимся обыкновенно при станицах и хуторах, даровано было право приобретать в собственность дома и проч. недвижимости. Приобретение полную оседлость, имеют право выгонять свой скот на общественный выгон, а с 1870 года — участвовать в управлении по предметам затрагивающим их интересы (Хор. 1. с. р. 129). Иногородних казаки не любят, обзывают „русскими“, „русью“ и всячески притесняют, хотя по словам самих же станичников не могут без них обойтись, потому что „русский и плетень огородит, русский и коваль, он же и землекоп, и портной, и плотник, и овчинник, и пустовал, и чернорабочий, и торговец"... Особенно в прежние времена тяжело было положение „русских“: завидя например казака иногородний еще издали обязан был поклониться ему; если же он этого не сделает, то „самый последний казачишка“ мог совершенно безнаказанно побить его. Даже и в настоящее время, при решении тяжбы „русского" с казаком в станичных судах, нередко применяется правило: „казака на мужика менять не приходится“. С своей стороны и „иногородние“ терпетъ не могут казаков, обзывая их (особенно в верховых станицах) ,,чигой проклятой“ и завидуя их богатству и обилию плодородных земель. В станице Аннинской мне довелось быть свидетелем следующего разговора, в котором, как мне кажется, довольно ясно выразилось воззрение казаков на пришлых иногородних. В праздник около шинка, столпились казаки, уже нисколько подвыпившие. В это время к шинку пробирался один из иногородних крестьян, живущих при станице. Завидя его, некоторые из казаков стали браниться. — Ишь — русь то!.. Русь ты проклятая! Крестьянин остановился и, обернувшись, обратился к ближе всех стоявшему казаку: — Ну, русь; добро. Да ты то кто? Ведъ и ты оттуда же, и ты русь... — Как это я русь?! удивился казакъ. — Ругаться лезешь?!.. Русь! ишь ты... Мы тебе такую русь покажем — зашумели в толпе. — Расея ты, говорю — продолжал крестьянин, обращаясь все к тому же казаку:— что ж, коли не Расея? — Расея. Нечего финтить то: казак — такт, и называй, а то знаем и сами, что Расея. — Ну, значит, все одно. — Все одно да не то... прыток больно! — Что ж, коли не одно? — Что ж?! Мы Расея, да не то, что вы: вы — мужики, а мы казаки, царские, значит, слуги. Вот оно что! — Все ныне Царю то служим, возражать крестьянин... — Эх горе—воскликнул в сторонке стоявший старик - казак: ныне на тихом Дону три земли сошлись!.. — Не так ты говоришь, перебил его другой казак: — так оно... то есть вот как... земля то, значит, одна, да фамилия то не одна: то — казак, то — русский, а то — и вовсе хохол.... — Справедливо... так... справедливо говорит, зашумели в толпе: это так... земля то все одна — Расея... так оно и есть.... (По утверждению г. Леонова, в былое время на Дону, был еще класс людей „оземейных" или „приписных за станицами", которые были также беглецы из разных местностей, но не были приняты в казаки, частью по причине недостатка царского жалования (на, которое имел право каждый казак), частью из боязни ответственности за них пред правительством. Живя при станицах эти оземейные „отправляли все земские повинности, служа заменою и подмогою казакам, но прав казачьих в общественных распорядках не имели, и жалованья не получали, пользуясь только некоторыми местными довольствиями, но за то и не обязываясь нести военную службу, в которую они могли вступить только охотою", т. е. без жалованья. Причиной исчезновения этого класса, по мнению г. Леонова, было увеличение жалованья, а с ним и приема в казаки после ряда запрещений с 1682 г., принимать новопришлых с Руси людей, смерти и ухода назад (Д. В. Вед. 1862, № 39—40). Наконец к нынешней Области Войска Донского причислены кочевавшие в задонских степях калмыки („камлыки“), которые находятся и по настоящее время во вражда с казаками, так что калмык, например, считая непростительным грехом воровство в собственном кочевье, в то же время не только ворует у казаков при первом удобном случае, но даже хвастается этим перед товарищами. Подобная нелюбовь казаков и калмыков имеет свое бытовое основание. „Казаки и калмыки — рассказывает один из исследователей местного народного быта — до самого начала настоящего столетия, не смотря на все старание русского правительства сделать их мирными гражданами, не переставали вести открытую вражду, выражавшуюся во взаимных набегах друг на друга с целью грабежа, преимущественно лошадей, рогатого скота и овец. Войсковое начальство зачастую и совсем не знало о каком нибудь „набеге“. Ни та ни другая сторона не жаловалась, а выжидала более удобного момента, когда можно было бы заплатить своим неприятелям тою же монетою. Благодаря этому, казаки и калмыки всегда тщательно смотрели за своим скотом и неусыпно стерегли его от „набегов“. Чуть только послышится в степи топот лошадиных копыт, как весь калмыцкий ,,улус“ или казачья станица становится на ноги и спешит отразить нападение. С течением времени благодаря усилившемуся порядку взаимные набеги и открытые грабежи стихли, но заменились тайными похищениями: эти кражи в начале текущего столетия были до такой степени сильны, что войсковое начальство не раз решалось на самые крутые меры. Одной из таких мер является распоряжение „о запрещении калмыкам кочевать по землям, принадлежащим станичным обществам, и вообще находиться вблизи казачьих поселений". Калмыкам после этого был отведен особый участок земли, названный в то время „Калмыцким кочевьем“. Из пределов этого „кочевья" калмыкам, под страхом строгой ответственности, воспрещалось отлучаться в казачьи юрты. Но долгое еще время калмыки не могли свыкнуться с новыми порядками и часто покидая свои улусы и сотни уходили в степь к казачьим станицам (Русск. Ведом. 1884 г., № 55). На хуторе Караичев, казак Воробьев рассказывал мне, что еще не так давно между казаками и калмыками не редко устраивались поединки. Калмыки „шайками“ подъезжали к берегу реки, отделявшей их от казацкого поселения, и вызывали бойца. До начала поединка, полагали такой „залог": если победит казак, то калмыки дадут ему двух коней, 2 червонца, ведро водки и т. п., если же победителем выйдет калмык, то казаки должны поставить водку. Так как казаки были беднее калмыков, то и платили они всегда менее. Уговорившись о вознаграждении победителю, казаки высылали из среды своей бойца, который и переправлялся на тот берег. Калмыки же на казачий берег, никогда в подобных случаях не переезжали: ,,им делали уважение, потому с их стороны заклад былъ больше“. Казаки в подобных поединках нередко выказывали обычную свою ловкость и сметливость. Так, по словам того же Воробьева, раз был следующей случай. Калмыки поставили, как условие поединка — сшибить с ног противника, но при этом не дать ему времени упасть на землю, а удержать. Казаки послали лучшего своего бойца, а противная сторона выпустила совершенно голого и обмазанного салом калмыка. «Вертел, вертел казак калмыка, видит не справиться ему с ним: повалить-то не хитро, да хитро удержать, потому от сала-то скользко“. Поэтому он поднял его от земли да через голову и кинул в реку, а потом и сам бросился в воду и вытащил противника на руках. Все калмыки пришли в восторг от такой проделки и подарили казаку за это четырех лошадей. В другой раз выпустили калмыки такого богатыря, ,.что страшно глядеть было на него: роста огромного, в плечах косая сажень, между глазами — четверть аршина“. „Закладъ“ со стороны калмыков был такой: две лошади, ведро водки и два червонца. Переехали на ту сторону два казака, да и боятся вступить в бой: один говорит — „иди ты. Петро“, а другой говорить — ,,нет, уж ты пойди". Наконец сошлись. Казак приподнял калмыка вверх, да так ударил об камень, что „верхушка черепа в сторону отлетала". Взвыли тогда калмыки, а казаки, проворно схвативши обеих лошадей и червонцы, пустились вплавь на свой берег и добрались благополучно до дому, не смотря на преследования калмыков. „Жаль только, что водкой не пришлось попользоваться, так на том берегу и осталась". В царствование Государя Александра Николаевича в донском войске совершены были крупный реформы: сокращен срок военной службы, дозволен выход из казацкого сословия, создан класс торговых казаков, введены земские учреждения и т. д. За последние годы, по общему отзыву в казацком быту замечаются значительный перемены. Рушится стародавний склад жизни и патриархальные обычаи уступают давлению изменяющихся условий быта. С грустью глядят на это старики, не зная, как пособить горю. Вот что например писал мне в Феврале минувшего года урядник Ив. Мих. Попов из Малодельской станицы: “... и еще всем сходом просим вас: у нас на Дону или в нашем округе сделалось большое неудовольствие на счет военной службы — вовсе богатые не стали служить и очереди правильной не стало и не знаем, где искать справедливость; в округах уже верно нечего добиваться и наказному атаману подавали просьбы — и тут чего-то туго делается. Богачи вовсе перестали служить: все находить причину—либо при станице или как ни будь, да не в полки. При покойном Государе Николай сроду это не было, а кто за кем родился и до веку так состоит. А ныне, если народу в году мало требуется — первые пойдут, а задние остаются дома и никуда не требуются, а другой год тоже первые идут, а задние тоже дома, и так их служба дома проходить; а богатые и наровят в задние-то попасть; только и служат самые бедные. Стало горе на Дону — порудили Государеву правду. А мы рассуждаем: за что им давать заслуженной земли?! И очень старикам досадно: мы по 25 лет служили, а ныне не хотят один раз сходить“... (Сообщаю это лишь какп. указате на отношеше стариков!, къ новимъ лорядкамъ; насколько справедливо сказанное предоставляю судить лицамъ ближе менл знающимъ местный бытъ). Г-н Шкрылов видит одну из причин участившихся за последнее время дележей в казацких семьях — в желании „воспользоваться установленной законом, льготой для тех казаков за выходом которых на службу в семействе, не останется взрослого работника" (Д. О. В. 1876 г., № 50). Особенно не довольны казаки земскими учреждениями. „Казак по принципу не хочет нести денежных повинностей за свою землю. Он говорил, так: земля наша отнята у врагов России нашими предками и пожалована нам Царем за службу; служить будем до последнего издыхания, а платить на земство не согласны“ (Д. О. В. 1881, № 78). Это последнее нововведение сильно тревожит донцов. Между ними ходят слухи, что войско донское доживает „последние времена", что вместо казачьих полков „будут уланы", что казаков „переведут в мужики“ и т. п. В стан. Камышевской один из беседовавших со мною казаков говорил следующее: Последние времена пришли — нечего уж этого таить. Ты посмотри: теперь сын отца больше не слухает, к старшим почтения ныне нет вовсе, брат с братом ссорится — все так, как в Писании сказано. А вот скоро земли мало станет, тогда Царь велит нам казакам на Амур — реку идти. А Дон тогда встанет весь, как один человек, и будет великий бой. Тогда и свету конец"........ Взглянем теперь на отдельные стороны быта донских казаков.

Земельные отношения
Поземельные отношения. На Дону наглядно можно простудить процесс развития поземельных отношений. Когда быт носил характер пастушеский, когда исключительно занимались скотоводством, то при огромном количестве незанятого пространства не было никакой надобности разделять землю между отдельными членами общины. При появлении земледелия зарождается наклонность отвести каждой семье особый участок. Каждому домохозяину сперва позволяют брать для себя в пользование столько земли, сколько ему потребуется. При незначительном еще количестве населения, земли хватает на всех, и „обиженных“ нет вовсе. Но когда число членов общины год от году прибавляется и земледелием начинают заниматься усерднее, то все слышнее раздаются голоса в пользу более точного определения земельных отношений — в виде нареза на долю каждого члена общины равного участка земли. Эти голоса раздаются из среды бедных и маломощных членов общины, которые оказываются к этому времени сильно стесненными в пользовании общей землей со стороны богатых. Но тут является столкновение принципов общинной собственности и собственности частной. Защитниками последнего принципа являются богатые и полномочные члены общины. Дело в том, что более энергичные, более способные, более сильные успели уже захватить лучшие части общинной земли и, передавая свои участки потомкам из рода в род, положили первое основание частной собственности. Этими то выгодами они не желают поступиться в пользу более бедных и слабых, а потому всеми силами стараются воспрепятствовать уравнительному между всеми разделу земли до тех пор, пока сама сила обстоятельстве не заставит их уступить требованию большинства (см. Mackenzie Wallace „Russia'*, London 1879, cap. 23). Чтобы сказанное не осталось голословным приглядимся ближе к поземельным отношениям в среде донских казаков. В былое время. Земля, называемая ныне Областью Войска Донского (с границами неопределенными точно до 1786 г.), исконно считалась принадлежащей всему Войску. Отдельные казачьи городки или станицы только пользовались более или менее обширными земельными участками: занимать же места, как и селиться, можно было, где угодно: казаки всех станиц без различий имели право „по всему Войску" производить покос, а также и рыбный и звериный промыслы (Тим. с. 145.). В это время на Дону совсем не занимались земледелием. Средствами существования служили звероловство, рыболовство и скотоводство (Соколовский 1. с. р. 194). Земледелие даже было запрещено под страхом смертной казни. Так в 1690 году по словам г. Н. Краснова „мы встречаем грамоту Войскового круга, посланную по хопёрским и медведицким городкам, где между прочим запрещено пахать землю и сеять хлеб: ,,а если станут пахать — сказано в грамоте — и того бить до смерти и грабить“ (мат. д. Геогр. и Статист. Poссии; Земля В. Д. Спб. 1863 г., ст. 54). Степью в это время пользовались только как пастбищем для скота и как местом для сенокоса. Для последней цели каждый казак или артель казаков облюбовывали себе в степи место, где и сколько было угодно, скашивали по краям траву или же просто втыкали в землю прут, навязав на него клочок травы, и, согласно обычаю, место это считалось для других неприкосновенным. Скосив траву и сложив сено в стога, оставляли среди степи в полной уверенности, что все будет цело. И действительно ни вражьи шайки калмыков, ни полчища татар, сновавшие тогда во всех направлениях по необъятному степному пространству, разоряя и грабя станицы, не трогали сена, согласно тогдашнему международному обычаю (Краснове „Ист. очерки Дона" Рус. Речь 1881 г. № 1. (В докладе царю Алексею Михайловичу 1648 г. сказано: „а к зиме де они готовят сена и Крымцы де и Ногайцы и Азовцы сено у них не жгуг, потому только де у них сено жечь, и они де, пришед под Азов, около Азова все разорять и в том де у них с Азовцы живет мир" (И. о. 3. В. Д. II. 577). Первые стеснения в земле. Со времени Петра I начинает появляться и на Дону земледелие. Между тем, по мере прироста населения, почувствовалось в земле стеснение, и старинный порядок вольного занятия войсковых земель должен был видоизмениться: необходимо стало назначить для каждой станицы отдельный участок земли, т. н. юрт, и урегулировать отношения между соседними юртами. Поэтому разграничение „юртовых довольствий“ новопоселяющиеся казаки должны были производить сами, но с общего согласия соседних станиц. „Они составляли по сему предмету запись и представляли ее в Главное Войско. Вследствие сего Войско выдавало станицам так называемый разводные грамоты. Разводные грамоты Надобно заметить, что в разграничение входили только самые удобные места, как-то: леса, луга и озера, находящееся при берегах рек, и некоторая часть прилежащей к тем рекам степи; отдаленные же от станицы земли находились в общем довольствии. Границы юртов означаемы были не столбами иди другими знаками, а просто живыми урочищами или замечательными признаками природы. Весьма легко случалось, что таковые границы через некоторое время уничтожались; от этого происходили между станицами споры за поземельные довольствия. В таких случаях недовольные обыкновенно искали правосудия в Войске. Для прекращения споров Войсковой круг поручал кому-либо дело разобрать на месте, и склонял спорящихся к согласию на общую правду, т. е. на решение какого ни будь старожила, который, поклявшись перед Евангелием поступить в этом деле по совести, должен был со святою иконою пройти точно по тем местам, как помнил он прежнюю границу: через катя урочища проходил сей посредник тяжбы, так и считалась граница юрта“ (И. о. II, стр. 573). В 1706 году, Февраля 28 дня, последовала Высочайшая грамота, которая воспрещала занимать пустопорожние места без разрешения Войскового правительства, и обряд позволения Главного Войска на занятие новых юртов снова изменился. Заимные грамоты. „Объявившим, желание завести новую станицу давалась от Войска так называемая заимная грамота; в ней излагалось дозволение занять беспрепятственно от сосбдних станиц в пусте лежащие места, и собрать станицу. Когда по таковому дозволенно учреждалось поселение, тогда основатели станицы обязаны были вновь входить с прошением в Войско и представить от себя и от соседних станиц разводчиков, на совесть коих полагалось безобидное разграничение поземельных довольствуй со смежными станицами. Затем разграничение это записывали и представляли в Войско на утверждение; после сего Войско выдавало уже разводные грамоты. Иногда выдавались заимные грамоты с таким предписанием, чтобы как основатели новой станицы, так и станицы смежные, с общего согласия между собою, назначили сами границы нового юрта и составили о том запись, в отвращение на будущее время споров“. (И. о. 3. В. Д. II, стр. 574). Захват войсковых земель частными лицами. Между тем уже и в то время наиболее богатые, сильные и влиятельные казаки преимущественно из войсковой старшины успели захватить себе огромные степные пространства. О раздаче земель частным лицам в потомственное пользование (обыкновенно в награду за службу) особенно заботилось с прошлого столетия и само Войсковое начальство в интересах скорейшего заселения пустопорожних мест на Дону, „чтоб их не отрезали к другим губерниям“ (Голос 1865 г., № 255). Появление крестьян, столкновения со станичниками. Для обработки этих земель донские чиновники принимали (хотя это было строжайше запрещено) к себе крестьян, которые, бежав на Дон, селились на их землях и работали сначала как вольные батраки, пока указом 12 декабря 1796 г. они не были укреплены за помещиками. Таким образом на войсковых землях часто подле самой станицы появилась масса крепостных крестьян, число которых все усиливалось вследствие дальнейшего приобретения их донскими чиновниками посредством женитьбы на русских помещицах, посредством дарения и покупки. Крестьяне эти теснили казаков в пользовании юртовыми довольствиями, что и подавало повод к ссорам помещиков с казаками, доходивших иногда до драки. Наконец в 1816 году Государь Александр Павлович Высочайшим своим указом воспретил перевозить крестьян для поселения на Дон (тр. О. В. Д. ст. комит. 1874 г., ст. 32). Характер отношения донских чиновников к захваченным участкам Однако, не смотря на такие захваты войсковых земель чиновниками, не смотря на дарование последним российского дворянства и связанного с ним права владеть крестьянами, в это время на Дону, по утверждению г. Ветчинкина, „еще не существовало потомственное владение землей на праве собственности: земля переходила обыкновенно от отца к детям, но это делалось на том же основании, на каком и при общинном владении участки, обрабатываемые тем или другим лицом, продолжают и после смерти его оставаться в пользовании его семейства“ (I. с). «Положение» 1835 г. Но в 1835 году создано Положение о Войске Донском и учреждена межевая комиссия ,,для распределения всех удобных земель, сообразно истинным надобностям всего войскового общества и каждого из его членов в отдельности". Комиссия обязана была: во 1-х размежевать юртовые станичные довольствия на праве общинного владения; во 2-х наделить поместных чиновников участками из свободных земель по числу их крестьян, считая на душу по 15—20 десят. (кн. Васильчиков „Землевладение“); в 3-хъ отвести донским чиновникам пожизненные и срочные участки на праве временного пользования; в 4-х размежевать различные участки на войсковые надобности (труды стат. ком., ст. 44). Этим Положением помещики со своими крестьянами были выведены из станичных юртов (кн. Васильчиков I.e., часть II, ст. 337). Его значение Положение 1835 г., говорит г. Карасев, „в теории порешило долгий спор между казаками и помещиками: оно отделило два враждебных элемента друг от друга, оставив казаков единственными обладателями своих резко ограниченных юртовых доволъствий и выселив всех юртовых крестьян на свободные Войсковые земли, избранные по желанию их помещиков. Как громом поразило это постановление юртовых поместных владельцев, которым нужно было во 1-х — беспокоиться отысканием для себя других мест для поселения, тратиться на перенесение хозяйства, а во 2-х (самое тяжелое) расстаться с неограниченными и богатыми юртовыми землями, на выбор которых у их сильных предков рука не дрогнула. Не менее ужасным Положение 35 года показалось и тем помещикам, которые имели владения на свободных землях и следовательно не подлежали переселению: им назначено было определенное количество десятин на душу восьмой ревизии (На каждую душу мужского пола 8-й ревизии определено нарезать 15 десятин земли, с переходом её в потомственное владение донских чиновников. Таким образом, на Дону связь между владельческой землей и крестьянами выразилась в диаметрально противоположной форме: не крестьяне пришли к помещику по земле, а земля по крестьянам (Карасев ст. 86).) и тем самым из под их распоряжения ускользнули огромные пространства земель, владеемые ими на праве первого завладения“ (тр. Донск. Войск, стат. ком. 1867 г., ст. 84). Характер отношения донских чиновников к земле после «Положения». Однако и по новому этому положению земля донским чиновникам доставалась с такими ограничениями, что владение ею и теперь, по словам г. Ветчинкина, далеко нельзя было назвать полным правом собственности: „во 1-х, продать потомственную землю дозволялось только донскому чиновнику из казачьего сословия; во 2-х, если откроются прииски антрацита и каменного угля, то отбирать оные в Войско, а в замен нарезать такое же количество земли в другом месте, и в 3-хъ, Войску предоставлено право для войсковых надобностей разрабатывать дикий камень в каждой потомственной даче владельца без всякого вознаграждения“ (тр. О. В. ст. ком. 1874 г., ст. 33). Окончательное установление частной земельной собственности на Дону. Окончательно в полную собственность донских помещиков перешли их земли только 29 января 1868 г. Высочайше утвержденным мнением Государственного Совета, разрешающим донским чиновникам владеть и распоряжаться потомственными своими землями на основании общих государственных узаконений (тр. О. В. ст. ком. 1874 года, ст. 35). Наконец по случаю трехсотлетнего юбилея Войска Донского Государевой милостью даровано, чтобы все срочные участки (Наделение чиновников с семействами поземельными участками вызвано было тем соображением, что жалованье в казачьих войсках весьма не велико и нет пенсии, тогда как земли довольно. Еще со времени Платова, по словам кн. Васильчикова, многие заслуженные войсковые чины выпрашивали или вымогали себе пожизненные владения срочными участками, а потом обращали их, без спроса станичников, в постоянные бессрочные владения (1. с, ср. 337), Раздача пожизненных участков производилась с 1845 до 1858 года, когда были изданы правила о наделе, срочными участками безземельных, и мелкопоместных чиновников Войска Донского. (тр. ст. ком., ст. 69)) предоставлены были чиновникам в вечную потомственную собственность: на будущее же время раздача земли прекращается, а в замен её увеличивается чиновникам жалованье (ibid., ст. 78). Таким образом владения донских помещиков и крестьянские наделы окончательно исключены из числа земель, принадлежащих Войску, ныне частью размежеванных на войсковые нужды, под калмыцкие улусы и пр., а частью отведенных отдельным станицам под названием „станичных юртов“ (Ныне вся поверхность Области занимает 14,517,014 десят. Из этого числа калмыкам 520,000 десят.; поместным лицам 1.607,749 десятин, чиновникам в участках 1.287,741; для частного коннозаводства 801,871 десятина; запас 2.277,317 десятин: станичным юртам 8.022,336 десятин (Хорошхин 1. с. ст. 73). Станицам отведено по 30 десятин на каждую душу мужского пола, по переписи 1837 г. На случай же увеличения народонаселения отведены, где было возможно, добавочные наделы. Но с течением времени население быстро возросло так, что уже в 1874 году, по соображениям донской межевой комиссии, для наделения по 30 десятин удобной земли на каждую душу мужского пола будет недостаточно всех войсковых запасов и свободных земель. Так как по переписи 1872 г.. получается уже на каждую душу только до 25 десятин удобной земли (ibid., ст. 54). Юрты станичные. В пределах каждого „юрта" находится станица и несколько „хуторов“ („поселков"), которые тянутся к ней в административном и в экономическом отношении. Хутора эти — поселения, заключающие в себе не одинаковое количество дворов - образовались путем выселения из станиц казацких семей уже после, того, как степь была умиротворена и исчезла необходимость скучиваться в станицах, которая до того времени вызывалась постоянным страхом перед неприятельскими набегами. (I. v. Keussler „Zur Geach. u. Kr. d. bau. Gemeindebes. in Russia. Riga 1876, I, p. 77). (Во время проекта распределения юртовых довольствий строго соблюдалось, чтобы прежние угодья и урочища, бывшие во владении станиц, оставались за ними и при новых наделах. От каждой станицы при межевании находились три депутата, и они всеми мерами старались сохранить в своем владении хутора, разбросанные большею частью по различным балкам и речкам; отчего многие станичные юрты получили весьма уродливые формы, напр. юрт станицы Старогригорьевской растянулся не широкою полосою, извилистою более чем на 100 верст; наибольшая ширина его не достигаете, и 15 верст; юрт ст. Кепинскои, разорвавшись на два клочка, представляет совершенно луну в конце первой четверти, растянувшись дугообразно более чем на 80 верст (тр. Д. ст. ком. 1874 г., ст. 45). Самые юртовые наделы, согласно сообщению г. Калмыкова, не равны: 16,940 десят. — до 118,527 десят. (ст. Владимирская и Вешенская). Но они замечательно равномерны: средним числом около 10 десят. на душу остается почти во всех станицах, изредка падая до 7 десят. и подымаясь до 13 десят. Такая равномерность объясняется, по мнению г. Калмыкова, с одной стороны не так давним еще пропорциональным размежеванием юртов, а затем отчасти свободными переселениями казаков из стесненных станиц в более привольные. Менее 7 десят. только в ст. Букановской, Kypмоярской и в ст. Есауловской. Если, кроме этих, трех станиц другие не заявляли никаких жалоб на свои юртовые довольствия, то это, по мнение г. Калмыкова, потому, что в большинстве станиц жители пользуются юртовыми довольствиями без всякого порядка и сами не дают себе отчета, что будет при разделе земли па хуторские участки. В настоящее уже время пастбища, благодаря беспорядочным расселениям хуторов, у большинства низовых поселений весьма тесны и скудны, а, при точном разграничение участков и тщательном воспроизращении лесов во всех местностях, подобные стеснения окажутся осязательнее (О. Д. В. 1874 года № 29).). Землей станица с прилежащими к ней хуторами владеют сообща. По уставу о благоустройстве каз. сел. В. Д., каждая станица должна избрать и назначить из доставшейся на её долю земли одну часть собственно для пашни, другую — для сенокосов; затем отвести два участка под пастбище: один для скота и лошадей рабочих, другой для конских табунов и скота гулевого (тр. ст. к., стр. 50). „Эти правила однако не соблюдаются как бы следовало: разделение делается без содействия землемера без всякого разбора в хозяйственном отношении и при неравномерном пользовании землями пахотными" (ibid). Юртовые довольствия. Итак, „юртовыя довольствия“ состоят из земли пахотной, сенокосов степных и луговых, пастбищ, леса, рыбных ловель и пр. Способы пользования станичными „довольствиями" разнообразятся по местностям. Так прежде всего не одинаково пользование землей пахотной. Способы пользования землей пахотной. В 1873 году официальным путем было предписано всем станицам доставить сведения о принятых в каждой способах пользования юртовыми довольствиями, и результатом собранного материала, была статья г. Калмыкова, помещенная в Дон. Областных Ведомостях за 1874 г. (№№ 29, 30). Обнаружилось, что из всех 110 станиц Области только 40 станичных юртов „разделены на хуторские участки., уравнительно, т. е. пропорционально населению и на паи, а в остальных 70 станицах пользование юртовой землей было свободное, не ограниченное ни количеством, ни местностью“. Со времени сообщений г. Калмыкова прошло однако уже более десяти лет и за это время положение дела изменилось: с каждым годом все большее число станичных юртов переделяется уравнительно на паи. Но и до сих пор во множестве казачьих станиц употребителен старинный и первобытный способ вольного пользования землей. «Вольное» пользование. В таких станичных юртах каждый хутор „имеет подручную толоку, ограниченную какими ни будь живыми урочищами или пашнями“. Для посева льна, проса и для бахчей в таких общинах так же иногда определяются известные полосы в степи, которые и разделяются на мелкие паи; переделяются (ежегодно) так же луга (Д. О. Л. 1874. № 30). Остальную же степь волен каждый казак распахивать, где угодно и сколько угодно. По обычаю, раз захваченные пашни; остаются во владении захватившего, доколе он их обрабатывает. Если же в течении 1 или 2, или 3, или 4, или 5 (в разных местах не одинаково) годов пашня прежним её хозяином остается не обработанной, то взять ее может всякий желающий. Земля в этих общинах пашется не сплошными десятинами, а небольшими полосами, т. наз. загонами, которые разбросаны по степи в различных направлениях и в страшном беспорядке (Землю считают либо десятинами, либо „загонами“, „кругами" (напр. „у него столько-то загонов") или же количеством мер посева („у такого-то казака столько-то мер посева“), как об этом еще сообщал професс. Ходецкий (Оч. 3. В. Д. стр. 35) и как мне самому приходилось наблюдать в нескольких местностях.). Пропадает даром огромное количество земли, оставляемое в промежутках между загонами разных хозяев. Эта свободная земля оставляется либо для того, чтобы на ней могли пастись волы, которые пригоняются сюда во время работы, либо потому, что „так уже предки на означенных местах пахать начали", а новые запахивать нынешним хозяевам нет охоты. И действительно, загоны большею частью происхождения не нового: распахивают те же места, на которых сеяли деды. Поля в подобных общинах не похожи на русские нивы внутренних губерний, которые пашутся сплошными десятинами и которые можно уподобить коврам, сотканным из разных шелков и узоров; здешнее поле похоже па огромный плащ, испещренный в разных местах заплатами, не одинаковыми по форме и по размеру. Полномочные и маломочные станичники. Итак каждый казак в общинах этого типа пашет столько, сколько у него хватает сил. „Размер обрабатываемой земли, говорит г. Ветчинкин, зависит не от числа душ составляющих семейство, но от средств, какими может располагать казак“: Таким образом, выгода от надела земли в большем количестве выпадает на долю одних только богатых (Ветчинкин 1. с. р. 50). Полномочный берет десятин 150 и более, маломочный 1—2 десятины. Бывает так, что маломочный имеет право на 3—4 пая, а обрабатывает лишь одну десятину, а иной полномочный, имея право только на один пай, распахивает более сотни десятин. „У зажиточного хозяина, говорит г. Тетеревятников, имеющего два плуга волов и три четыре упряжных лошади, как только хлеб начали возить с поля на гумно, так у него тут же начинается молотьба; отправляется он на лошадях в город с хлебом; пары три, четыре волов продолжают молотьбу, а один плуг выходит далеко раньше всех небогатых соседей в поле и захватывает свои и чужие заложки по собственному выбору.... Пока, небогатый хозяин уберет с поля хлеб на одной или двух парах и пока молотит его теми же парами, то и осень поздняя наступает и он сам теряется и не знает за что схватиться: ни то в город идти, чтобы зашибить деньжонок на самые необходимые потребности семьи, ни то в поле выезжать распахать одну, две заложки, обракованные зажиточным сосбдом, и всегда бедняк в убытке.“ Наконец богатые но довольствуются тем количеством земли, какое они в силах вспахать и обработать сами. Чтобы извлечь возможно более выгод, они прибегают к следующим средствам. Они ограничиваются лишь тем, что опахивают кругом, — ,,загоняют“ по местному выражению, известное пространство земли, т. е. проводят несколько борозд по бокам нивы: оставляя середину не тронутою („обойдя залеж два, три раза и редко до семи раз“), и затем переезжают на другое место, где, повторяют тоже самое. По стародавнему обычаю, все отмеченные таким образом пашни считаются для остальных неприкосновенными. Захвативши этим способом несколько участков они часть их обрабатывают сами, другую же часть отдают тайно в аренду пришлым иногородним крестьянам под предлогом нанятия их к себе в годовые работники или же, „если сила не берет распахать все паханые залоги, как следует по хозяйски, то они спешат почернить их хоть чрез агрех да помельче, а потом побрызгают по такой ненадежной пашне жито пореже и снимают его, как падалицу, на корм скоту... Брызгают житом иногда и по тем залогам, которых срок трехлетний на исходе, чтобы показать на них жнивье и уверить претендента, что срок еще не минул, что на залог, был наволок. Так зажиточные хозяева приобретают сотни копен на корм для скота преимущественно на залогах“. (Тетер.). Притеснения бедняков богатыми. Так ведется дело из года в год, из поколения в поколение, и захваченные места становятся наследственным владением. Разумеется, такой порядок безобиден для всех до той лишь поры, пока населения еще мало и земли достает для всех. Но как скоро возрастает население, то является столкновение богатых с бедными. Лучшая земля к этому времени захвачена сильными.

Сенокосы
Сенокосы; вольное пользование. Что касается станичных сенокосов, то они бывают 2 видов — степные и луговые. В старину сенокосами, как уже было помянуто, казаки пользовались вольно. В раздел сначала поступали одни только луга, на степном же просторе еще долгое время косили, где угодно и сколько угодно. Ныне, кажется, во всех донских казацких общинах разделу подлежать все сенокосные места на „травяные паи“, и воспоминание о прежнем порядке сохранилось, по видимому, в одних лишь названиях: так в ст. Тишанской степная местность за р. Тишанкой, хотя уже около 60 л. тому назад поступившая в ежегодный раздел, до сих пор называется по старинному — „вольницей" (Д. О. В. 1873 г., № 47). Стенные сенокосы. При пользовании степными сенокосами казаки руководствуются следующими обычаями. В одних станицах, где степь запахана вся в беспорядке, принято, чтобы каждый казак косил на своих залежных загонах и на обмежках. В других станицах, где часть степи остается нераспаханною (обыкновенно за дальностью расстояния, так как казаки предпочитают пахать землю возможно ближе к жилью) — косить позволяется вольно, но, по обычаю, каждая семья не должна выводить болеее косарей, чем она имеет семейных паев. В иных станицах часть степи, оставшаяся нераспаханною, а также обмежки (довольно значительной величины), или земля, оставшаяся в виде запаса для нового поколения, делится ежегодно. (Д.О.В. 1874 г., № 30). В станицах, поделивших юрт на хуторские участки, всякий хутор производит сенокос на своем участке, если ему даны и пахотные и сенокосные участки, или же, если в надел каждого хутора вошла только земля пахотная, то вся сенокосная степь делится на паи сообща со станицей. В Камышевской ст., „в степи два дележа: земля целинная — один раздел; другой раздел — сенокос по межам, в клиньях и концах, т. е. трава между загонами". В Верхнее-Курмоярской и Кепинской ст. трава, выросшая на пашнях, которые отдыхают, не поступает в раздел: ее косит тот, кто распахал пашню. Есть станицы, в которых и эта трава поступаешь в ежегодный раздел. Луговые сенокосы. Сенокосы же луговые станица имеет либо сообща с хуторами, либо отдельно от них (причем хуторам отводятся особые „займища“). В первом случае стараются сформировать сотни из паевых одного хутора. — Бывает и так, что хутора, имея свои собственные луга, пользуются еще общим со станицей займищем. Так в ст. Пятиизбянской близь каждого хутора есть луг, который „соблюдается" хутором. С Егорьева дня по Петров день не приказывают выпускать туда скот (иначе штраф за спутанную лошадь 10 к., за пару быков 5 к., за свободную лошадь 15 к., за свинью—„особой цены нет, а больше бьют“). Кроме пользования этими лугами, хутора участвуют вместе со станицей в пользовании займищем, которое делится на три „участка“ каждый участок на „части“, каждая часть на „десятки", а десяток на „паи". Луга, сколько мне известно, переделяются обыкновенно каждый год, ибо „на несколько лет делить нельзя — урожай травы бывает не равный“. Только в ст. Евтеревской, по словам казаков, они разделены на 10 лет (проверить не мог). Луговые сенокосы нередко находятся в нескольких местах, такт, например, в Кепинской ст. сенокос бывает в трех местах: а) „ранний" сенокос, находящийся на высоких местах, которые вешней водой не заливаются, и на которых снег быстро тает, а потому трава вырастает раньше, чем в других местах; б) „второй сенокос" — в тех местах, которые обсыхают и покрываются травой позже; и наконец в) „поздний сенокос" — в местах низменных, которые под водою остаются долго. Каждый член общины имеет право на пай во всех этих местах. В Камышевской ст. луговые сенокосы находятся в займище по обоим берегам Дона верст на 8 в длину., а в ширину верст на 7, „от степи до степи, т. е. иными словами, — все пространство, которое во время разлива бывает под водою (места вешней водой не заливаемый — „степь"). В этом займище „три дележа“. В первый дележ входят места близ самой станицы. Эти места спешат скосить ранее, чтобы иметь возможность скорее пустить скот на подножный корм. Второй дележ — подальше, но все еще по сю сторону Дона. Наконец, в третий дележ входят места, находящиеся за Доном. Здесь сено косят позднее, чем в двух первых, и скотина туда пригоняется лишь к осени. В каждом из этих дележей получают долю все казаки названной станицы. В Пятиизбянской ст. займище также делится на три части — верхнее, среднее и нижнее. Улежи. Каждый луг (займище)- обыкновенно подразделяется на „улежи" или участки. Каждый улеж носить особое название по урочищу, близь коего он находится (напр. в каком удеже достался пай? — в Гуляевском). Эти улежи ,,так из предков назначены“ и не равны по своей величине. Уравнивание всех производится следующим способом: в тот улеж, где травы хуже уродились, назначают меньше паев и на оборот. Старики твердо помнят, сколько исстари в каждый улеж паев клали и с этим соображаются каждый год. В станице Верхнекурмомрской например все сенокосные места разделены на четыре улежа, находящиеся в разных местах. Каждый станичник имеет паек во всех этих улежах: это постановлено для того, чтобы казак, считающий себя обиженным в одном улеже, мог бы вознаградить себя в другом, Здесь каждый улеж делится на части, и в каждую часть назначается ежегодно известное число паев, смотря по урожаю. Ежегодный раздел сенокосов. Каждую весну старики на конях отправляются в луга и осматривают траву. Смотря по качеству уродившейся травы, они назначают в один улеж больше паев, в другой меньше против прошлогоднего. Затем приступают к разделу. Составляются в станичном правлении списки (в особых книгах) всех станичников: вычеркивают выбывших из станицы или умерших, прибавляют тех, которые „вошли в интерес“, т. е. достигли того возраста, который дает им право на станичный пай (обыкновенно с 17 л.). Затем всех подразделяют на десятки (в некоторых общинах на сотни, а сотни уже на десятки), десятки на пятки или прямо на паи. Во главе каждого десятка назначается десятник. В Урюпинской ст. предоставляется каждому записываться в каком угодно из четырех улежей. Если же в какой либо улеж наберется паев более, нежели сколько положено в нем при осмотра трав, то все лишние паи „оттрясываются жребием“, т. е. их отделяют посредством жеребья (трясут жереб) и причисляют в те, улежи, где, недостает паев до положенного числа. Тоже в станицах Добринской, Котовской, Петровской, Тепикинской и др. (Д. О. В. 1875 г.; №№ 77-89). В ст. Михайловской, назначив в каждый улеж известное число паевых, выкликают охотников в каждый улеж, а если таковых нет, то назначаюсь их по жребию (ibid.). Обыкновенно перед дележом заготоыляют ярлыки, на которых записываюсь имена десятников. Ярлыки эти все кидают в одну шапку. Потом атаман говорит: „разделим такой то улеж; в него старики положили (напр.) 7 десятков“. Начинают „трясти жребий“ и вынимают 7 ярлыков. Те десятники, имена которых написаны на вынутых ярлыках, отводят свои десятки в указанный улеж. Десятки. Собравшись здесь, десятники начинают уже между собой делить улеж. Если трава хороша и, следовательно, ею дорожать, то измеряют всю выпавшую на их долю часть более тщательно саженями и бичевой. Если же трава плохая, то меряют „на глаз“ ибо „траву все равно на безмене не увесишь: не беда коли одному против другого перепадет“ (Кеп. ст.). Улеж разделяют на столько частей, сколько десятков („сколько нумеров, столько мест и в траве вырезывают“). Части эти не равны: величина их зависит от качества травы; если на одном месте улежа трава хуже, то на долю того десятка, которому достанется эта трава, отводят большее пространство. Границы между долями каждого десятка обозначаются тем, что прокашивают дорожку или ставят „тычки“, либо хворостину, навязав на нее пучок сена. Сделав все это, десятки начинают „трясти“ (или „трусить“) между собою жребий, которому из них где становиться. Для этого десятники кладут в шапку ярлыки со своими именами или же с номерами своих десятников, как последние значатся по книге. Затем трясут и заставляют обыкновенно неграмотного вынимать. Десяток, номер (или десятник) которого вышел первым, становится с краю, за ним тот, чей жребий выпал вторым, и т. д. Разместившись таким способом, десятки наконец делят траву по пайкам. Всю доставшуюся на долю десятка площадь делят опять на равные части либо саженями, либо на глазомер. Один паек от другого отграничивают так: (напр. в Верхнекурмоярской ст.) один идет прямо по направлению к кусту или к какому либо иному предмету и прокладываешь таким образом „стежку“; за ним идут один за другим все остальные и приминают траву. Сверх того, во избежание споров на случай, если трава опять поднимется и „стежка“ исчезнет, — ставят еще отметки: выбрав куст или траву повыше, навязывают пучок травы. «Травяной» пай. Отдельные пайки внутри десятка не всегда бывают равной величины, а глядя по достоинству травы: иной пай больше, другой меньше. Точно также и форма, и длина их различны: один пай длинен и узок, другой пай короток и широк. „Если трава одинакова, то саженями меряют, а если неодинакова, то на глазомер: где плоше трава, там дают больше.“ (Камыш. ст.). Впрочем и отдельных пайщиков внутри десятка нередко ,,никак не смогут уравнять“; часто случается, что разделили, по-видимому, поровну, а после покоса у одного окажется гораздо больше копен, чем у соседа. В Чернышевской ст. раздел травы производится таким образом: сначала каждая площадь лугового места разбивается „глазомерно“ на несколько улежей, которые один от другого отделяются „сакмою“. Сакма пролагается по прямой линии верхоконными, идущими рысью один за другим. Затем вынимают жеребьи, число коих зависит от качества травы. После этого улежане-десятники разбивают свою часть на десятки и на паи. Разделивши свою часть на паи, казаки своего десятка распределяют, кому из них собственно достанется такой-то пай. Для этого они либо „конаются“, либо трясут „жеребьи“. В ст. Камышевской напр, для этого режут из дерева одинакового размера палочки, на которых каждый делает свой знак. (Один срежет на верху „лысинку“, другой вырежет крестик или черточку и тому под.; „если нет ножа с собой, то ногтем отмечают, а то заместо палочки делают жеребьи из травы“). В Кепинской ст. для таких жеребьев берут „яблочки“ и на них делают свои отметки. В какой очереди вынулись из шапки эти жеребьи, в таком же порядке и казаки занимают свои пайки, становясь с одного края один подле другого. Пяток. Случается нередко, что десяток еще подразделяется на два пятка, бывает напр., так, что в десятке всего 6 человек, из коих один имеет право на пять паев, а каждый из остальных по одному паю; тогда трясут жребий, кому становиться в правом, кому в левом пятке. Бывает и так, что два хозяина, имеющие по 5 паев, получают десяток. Тогда они, предварительно разделив землю на 2 части, конаются, кому какой „бок“ взять. Случается и так, что в десятка оказывается 11 или 12 человек. Это бывает в том случае, если после распределения всех станичников по десяткам окажутся лишние, число коих слишком мало для того, чтобы составить особый десяток. Тогда их и причисляют к другим десяткам. Этот ежегодный раздел луговых сенокосов совершается весной обыкновенно около Троицына дня; бывают разделы впрочем и позднее (до самого Петрова дня). Для этого от каждого хуторского семейства съезжаются по одному представителю в станицу или в место, спокон века излюбленное: так напр. в ст. Кочетовской—„к трем курганам“ (сообщ. г. Трофимовым). Неудобства при дележе сенокосов. „Дележ, особенно степной, по словам г. Калмыкова, продолжается иногда целую неделю. В мае месяце все земледельцы более или менее досужны, поэтому на дележ всегда вывозятся бочки водки, захватывается вдоволь провизии — и происходить поэтический пир на свежем ароматичном воздухе, следствием которого бывает часто, что многие хозяева возвращаются домой без паев, потребивши их на месте без всяких хозяйственных хлопот“ (Д. О. В. 1874 г., № 30)... Вообще водка в этом деле играет видную роль. В иных местах поставившему при дележе своим одностаничникам ,,угощение“ отводится место под сенокос большее против других (записано в Пятиизб. ст.). Дележи сенокосов отличаются шумностью: брань, ссоры и даже драки при этом весьма обыденны. Вообще здесь теряют много времени даром. „Раздел травяных паев, говорит г. Тетаревятников о Гундуровской ст., при общем между хуторами пользовании очень неудобен, потому что чрез многочисленность паевых, съезжающихся в одно место, раздел травы тянется 2, 3 дня, а пай получается в 2, 3 ручки и дает 2, 3 копны сена, за которыми жителям придонецким совсем не под руку ездить верет за 30 (Д. О. В. 1871 г., № 5). Мена паями. Весьма часто случается, что паи достаются в местах отдаленных и неудобных или что пай сына верстах в 20 и более от пая отца. Это неудобство стараются устранить посредством мены или же „продажи“. Желающее друг с другом поменяться травяными пайками едут и осматривают доставшуюся на долю каждого траву:, если трава не одинакового качества, то казак, у которого хуже трава, приплачивает несколько денег по уговору, а то и так ограничивается одним угощением. Но часто мена происходить за глаза, проходит несколько рук, перекрещивается. а в конце концов многие остаются вовсе без пайков, „не зная где их искать, или же выкашивают будто свой пай. а через несколько дней является новый хозяин с ясными доказательствами права на него (десятковые паевые списки., ярлыки), и скошенная трава отбирается. Случается, что пай намеренно передается в несколько рук —опять возникают споры: кому из покупателей косить пай". (Д. О. В. 1874 г., № 30). Сроки дли покосов. Обыкновенно назначаются дни, к которым нужно кончить покос; а по истечении срока „трава отпускается“ и наступаете „вольная косовица“ (,,свал“). Всякий тогда может косить в свою пользу оставшуюся на корню траву или выпускать в то место скот. Сроки эти разные: они короче для ближайших к станице лугов (чтобы иметь возможность скорее выпустить скот) и длиннее для мест более отдаленных. Так в Камышевской ст. для „ближнего“ дележа срок — неделя, по прошествии которой дозволяется выпускать в займище скот. Косить сено всей общиной у донских казаков, сколько мне, известно, не принято, но бывает, что десяток косит свою часть сообща и затем делит. Это делается в тех случаях, если места мало и трава плоха, так что делить ее нет расчета, поэтому, скосив сообща, делят поровну копны. Так в Камышевской ст. десятком косят и в стога мечут, а потом делят по копнам. Делят же „уравнительно“, т. е. если у меня 5 паев, у одного товарища 3 пая, а у другого 1 пай, то я получаю 5 копен, второй — 3, третий —1 копну. Делят и так: сортируюсь сначала сено на хорошее и плохое, и каждый сорт делят отдельно. В юрте Михайловской ст. (вероятно и в иных) в случае смерти казака травяной его пай часто оставляется в его же семействе на один год и более „для поминовения", „а так отдается тому же семейству — если оно пожелает — за плату или передается в цене другим“. Деньги за такие паи идут в общественный поселковый доход и употребляются на общественные молебны, на покупку водки при общественных поселковых сходах и проч. Также отдаются в аренду и паи вдов, вышедших замуж“ (Д. О. В. 1875, № 88). Описанный способ пользования сенокосами принят во всех посещенных мною станицах. Лишь в станице Евтеревской сообщали мне, что луга разделены землемером на Такие же „столбы", как и пахотная земля. В границах каждого столба землемер определил известное число паев. Эти паи были распределены посредством жеребьевки между станичниками. Величина каждого пая — 1 десятина, но в местах, где трава родится плохо, — набавлено. Эти паи розданы станичникам на весь срок раздела — (на 10 лет). Но так как трава из году в год родится неодинаковая, то казаки порушили между собой, чтобы все те паи которых находятся в одном столбе, — переделяли весь столб между собой ежегодно. В некоторых станицах, напр., в Каменской, в лесных урочищах встречающиеся лужайки в десятину и более не отдаются хозяевам лесной сотни, а все они исчисляются землемером и затем отдаются, как сенокосные места, в счет надела того хутора, к которому будет удобнее их причислить по усмотрению доверенных от хуторов (Д. О. В. 1874, М 68). Кроме этих сенокосов, которыми пользуются все станичники, есть еще так наз. „станичные сенокосы“. Это отведенные под сенокос места для прокормления жеребцов конноплодового табуна. Кроме того, оставляются сенокосы „на станичные надобности“: напр. для вознаграждения должностных лиц (о чем подробнее ниже) и т. п. Наконец, во многих станицах часть сенокоса отдается в аренду, и выручаемые деньги составляют один из источников общественных доходов.

Юртовые леса
Юртовые леса. Леса юртовые распределены по различным частям Области весьма неравномерно. В одних юртах, а именно в ст. Новониколаевской и в 9 ст. Черкасского округа леса нет вовсе, в остальных низовых он большею частью мелкий (хворост и колья), (г. Калмыков 1. с). В других юртах лесу несколько десятков и сотен десятин. Наконец в юртах станиц северных округов Медведицкого и Хоперского количество лесу в юртах доходит до 5 — 10 — 17.000 десятин (ibid). Юртовым лесом казаки пользуются следующими способами. Вольное пользование. Старинный способ „волъного“ пользования лесом не существует более, сколько мне известно. Только в немногих общинах лес не разделен, и рубить его может всякий паевой станичник, но лишь в назначенное время и при том выходя на рубку только с одним топором. Хуторские участки. Обыкновенно же станичный лес делится поровну. В участки, некоторых юртах хуторам отведены особые участки, которыми они пользуются за весь срок раздала по собственному усмотрению. Такую систему „одни станичники хвалят, другие на оборот говорят, что к новому разделу остаются обыкновенно одни пни (Д. О. В. 1874 г., № 30). В других юртах станица пользуется лесом сообща с хуторами. Это пользование бывает двух родов. Лес или подевляется между всеми станичниками только на время срубки (подобно ежегодном у разделу сенокосов) или же он разделяется на паи, на более или менее продолжительный срок (подобно разделам земли пахотной). Дележ на время срубки. Первый способ пользования лесом, кажется, преимущественно встречается на юге. В станицах, где господствует этот род пользования лесом, более крупный лес разделяется на несколько участков, которые вырубаются сплошь по очереди, но в иных станицах участки не назначаются, а вырубается по надобности подросшая часть леса (чрез 7 — 15 лет); хворост весь рубится обыкновенно через 1, 2, 3 года; колья (сошки) через 3, 4, 5, 6 лет. Часто деревья оставляются на корню и обрубаются только ветви (напр. в Камышевск. ст.). Назначенный к рубке лес делится между станичниками поровну. Лесной пай. Каждый казак (обыкновенно с 17 лет) получает „лесной пай“, вдовам и девушкам, не вышедшим замуж, — 1/2 пая. В ст. Верхнекурмоярской, в юрте которой нет крупного леса — тополь, вербу и хворост „собирают“ через 2 года на третей „с дозволения начальства“. Станичники составляют из себя десятки и сначала рубят хворост, а затем обрезывают ветви у вербы, разделяя все это поровну. В Старочеркасской станице, по словам казаков, станичники года 4 тому назад сами бечевой мерили то место, где растет молодняк и делили по десяткам, а десятки, вырубив свою часть сообща, раскидывали вербу между отдельными паевыми поровну. В Мариинской ст. вербу всю вырубают „через 2 года на третий“. Казаки этой станицы перед рубкой соединяются в десятки. Затем считают вербы: сколько приходится на десяток. Каждый десяток имеет свой жребий: из хвороста вырубают „шарик“ или ,,бревнышко“ и вырезывают на нем цифру, соответствующую той, какая стоить над данным десятком в станичной книге. Эти жеребьи кидают в шапку: один трусит, другой вынимает. Вынув жребий, десятки размещаются во порядку. Вслед за этим каждый десяток делит доставшуюся вербу на паи. При этом смотрят не на количество, а на качество деревьев: несколько мелких считают за одно целое. Стараются разделить поровну безобидно. Назначив на первый пай известное количество дерев, делают на всех на них одну насечку: „это, мол, деревья первого пая“; на деревья назначенный на второй пай,— 2 насечки: — деревья второго пая:, на третий — три насечки и т. д. Затем каждый паевой кладет на своем жеребке, который делается из хвороста, метку, „какая в голову придет“. Затем трусят жеребки. Чей жеребок вынулся первым, тому рубить деревья, на которых одна насечка, чей жеребок вынулся вторым — тому достаются деревья, на которых 2 насечки, я так далее. В Камышевской ст. деляг лес через три года. Здесь рубят только ветви, а сама верба оставляется на корню. И тут делят сначала на десятки и потом уже на пятки и на паи. Глядя по качеству вербы, разное количество дерев входит в десяток. Границы десятков отмечают на вербах: „подрубят витку, она свиснет вниз, поэтому и узнают, что здесь предел“. Точно также разграничивают и отдельные паи. Внутри десятка делят небрежно, на глазомер, так что в конце нередко один хозяин везет домой втрое более против соседа. Кроме того в Камышевской станице есть тополя. Станичники дожидаются, пока они вырастут потолще. Тогда их отмечают насечками и делят между паевыми. Таким же способом и из „заповедной луки“, с позволения начальства, рубят те деревья, которые уже устарели. Однако во многих местностях станичники стали замечать, что, при описанном способе пользования лесом, последний бережется очень мало, „потому что никому нет дела до сохранения его, и всякий рубить, сколько хочет“ так, что в некоторых юртах „грозит неизбежное вымирание древесной растительности“ (Д. О. В. 1876., № 32). Чтобы лучше сберечь лес, станичники придумали разделить его на паи с тем соображением, что „каждый в отдельности лучше будет сберегать лес, как свою собственность (Д. О. В. 1873., № 6). Дележ на продолжительный срок. В некоторых станицах лес на участки разделил землемер, при чем он руководствовался не качеством дерев, а количеством. В ст. Михайловской станичники, приступая к подобному разделу, увидали, что некоторые участки загородили часть общественного леса, и взростили его. Поэтому общество приказало им вырубить этот лес в их пользу, а место и молодой на нем лес должен был поступить в раздел (Д. О. В. 1875. № 88). Сроки раздала леса на участки различны. Чаще всего встречается срок — 17 лет (Д. О. В. 1874., № 30). В иных станицах лес поделен на 10. 20 (Малодельская ст.) и даже 25 (Луковск. ст.) лет. Такой участок получил при разделе всякий паевой казак; вдовам определено ½ пая. В течение всего срока раздела казак пользуется своим участком по собственному усмотрению: „каждому паевому предоставляется хозяйствовать в своем лесном пае по благоусмотрению, по возможности бережно, экономически, рубя лес только на необходимые хозяйственные надобности“ (подлинный слова из станичных донесений, приводим, г. Калмыковым I. с). В случае смерти паевого казака лесной пай его до нового раздела поступает к его наследникам (Малодельская ст.) или идет в его сотню (Урюпин.). Точно также в случае выхода замуж вдовы, её часть идет в сотню. В Луковской ст. лесной пай умершего казака отходит к тому, у кого нет пая (напр. к родившемуся или к принятому в общину позже раздела). В Котовской ст. лесные паи получили все и малолетние. Делили сначала на сотни, потом на десятки и паи. Паи каждой семьи непременно обозначались просеками или другими знаками. Паи по смерти хозяина или по выходе в замужество хозяйки принадлежат тому семейству, к которому они принадлежали (Том. I. с. стр. 25). Такой способ пользования лесом, т. е. раздел его на участки, казаки тех станиц, где он принять, считают более целесообразным чем первый. В беседах со мной они утверждали, что таким способом у них лес лучше бережется, потому что всякий смотрит на него как на свой собственный, а потому рубит его только в случае надобности и зорко следит за тем, чтобы воровски у него не рубили. Когда же лес был „общественный“, то его никто не жалел (запис. в Малодельск. ст. и др.). Вот примеры подобных разделов в отдельных станицах. В ст. Кепинской в прежнее время было юртового леса довольно много. Но он не был поделен между станичниками, а пользовались ими вольно. Затем начальство разделило его на участки, и каждый год в октябре месяце определялось какой участок рубить. Тогда казаки отправлялись в указанный участок для рубки, но не сообща, а „когда кому было удобнее“ и „рубили на свои надобности“. Предполагалось, что каждый рубит сколько ему нужно, но на деле, ,,рубил кто сколько сдюжит, а многие и продавать стали“. Тогда, во избежание таких злоупотреблений, станичники порешили поделить лес на участки сроком на 17 лет. С этих пор каждый стал рубить в своем участке только сколько ему было необходимо, и лес стал лучше сберегаться, потому что „всякий заботился о своем будущем“. Но в это время распространился слух, что все леса хотят отобрать в казну, и казаки предпочли заблаговременно повырубить в свою пользу участки. И вот когда прошел срок —17 лет, то на мести леса „остались одни пни“. На этот раз станичники порешили к уцелевшему лесу не касаться в течение трех лет „чтобы дать ему отдохнуть“, а потом поделить его на сотни и рубить сообща (зап. со слов станичников). В ст. Урюпинской порядок раздела леса быль таков: „станичное правление исчислило паевых граждан и разделило их на сотни, присвоив каждой сотне по порядку номер. После этого лес был разделен на столько равных частей, сколько оказалось сотен граждан, и части эти делились между сотнями метанием жеребья. Сотни таким же образом делились на десятки, десятки на отдельные паи“ (Тим. 1. с.) Точно так же и в Казанской ст. сначала „общественным своим лесом граждане пользовались вольно: кто сколько пожелает, столько и рубит леса. В 1835 году правительство, заметив, что общественный лес истребляется без всякого расчета, приняло строгие меры к его соблюдению. Вследствие его распоряжений граждане отделили две луки, назвали их заповедями или не въезжими луками и, приставив к ним сторожей, положили брать большой штраф не только с того, кто осмелится делать порубки в них, но даже и с того, кто только въедет в них. Остальной лес они тоже заказали рубить под страхом большого взыскания и отдали под присмотр назначенных для сего лесничих. Но меры эти не повели ни к чему. Лес по прежнему истреблялся беспощадно, как заповедный, так и не заповедный. Штраф не взыскивался ни с кого: если кого ловили во время воровской рубки леса, то дело ограничивалось темь, что он покупал лесничим косушку или две водки, а не то они отбирали у него топор и доставляли в станичное правление, откуда его всегда можно было выкупить за гривенник или двугривенный. Дело кончилось тем, что лес истреблен был почти окончательно: негде было вырубить не только оси или чепеги, но даже вил и граблей. Нужда задела граждан за живое, и они взялись за ум. Обсудив дело на сходе, они определили: за целостью заповедей или не въезжих лук наблюдать строжайше и усилить стражу для сбережения их. В случае порубки в них, не только брать штраф с виновных неупустительно по 1 руб. сер. за вершок в диаметре дерева, но и продавать с аукционного торга все, с чем они будут захвачены в заповедях: возы, повозки, бечевки и проч. Остальной лес, так назыв. черный и белый, где бы он не находился: в лугах, дубравах и проч. местах, осмотреть чрез двух хозяев из каждого поселка и привести в гласность как количество его, так и качество, потом разделить его на части, полагая на каждую по 500 паев. Каждый из паевых граждан должен причислиться в какое ему угодно пятисотие. Паевыми считать при разделе всех и даже только что родившихся мужеского пола; но если какое либо пятисотие вздумает подчищать лес, собрать валежник или некоторую часть срубить для домашних надобностей, то в таком случав должно давать пай только достигшим 17-летнего возраста. Вдовы бездетные получают половину пая. Если кто будет рубить воровски лес, то брать штраф: за каждый корень леса три руб., за воз мелкого сырого леса пять руб. сер., а за валежник — по усмотрению общества. Порядок пользования лесом и присмотр за целостъю его каждое пятисотое должно принять на себя. Если., которое пятисотие будет изобличено в истреблении своего участка, то его лишить оного, отобрав его в распоряжение сего станичного общества, и, кроме того, виновных казаков подвергнуть наказанию: служилых командировать без очереди на службу, не служилых подвергнуть суду на общем основании... Таким образом лес разделен на 20 лет, а после этого он должен поступить опять в распоряжение всей станицы: если пользование им на этих условиях будет признано удобным, то он не будет переделиваться; если же не удобным, то общество, может быть, придумает к пользованию им какие-либо другие лучшие меры. Так граждане раздел леса устроили. Дело пошло как нельзя лучше Пятисотия распорядились своим лесом так, что если паевые, составляющее пятисотое, живут в одном поселке, то лес оставлен в общинном владение всего пятисотая, если же пятисотое состоит из жителей нескольких поселков, то доставшийся ему лес поделен между поселками по числу паевых. Каждый поселок взял себе ту часть леса, которая ближе к нему и во владении им ведется теперь такой порядок: караульных не назначают, так как они совершенно не нужны: все паевые смотрят зорко, как друг за другом так и за посторонними, и целость леса от хищнической порубки вполне обеспечена. Ежегодно поселок собирается в известное время и подчищает свой лес на дрова, которые складываются в равныя кучи и делятся между паевыми по жребию. Когда чувствуется в обществе поселка нужда в материалах для огорожи, для плугов, возов, саней и проч., то поселок собирается на сход и определяет: срубить по стольку то на паевого хворосту и кольев, чепег, гриделей, полозьев или чего другого. Рубят все вместе и потом делят на паи, как и дрова, по жребию. Во всех поселках, без исключения, лес теперь соблюдается и растет так, как нельзя лучше и желать. Каждый поселок наблюдает за целостью своего леса, побуждаемый к этому и страхом определенного наказания и личною выгодою каждого из жителей“. (Труд. О. В. Д. стат. комит. 1874 стр. 151 и след.). Заповедные участки. Из всего количества станичного леса обыкновенно оставляют части под „заповедные участки“, которые не поступают в раздел. Эти участки предназначены на общественные станичные надобности: на починку мостов, гатей, церковных оград, станичных зимовников конно-плодового табуна, отопления станичного правления, для вспомоществования погорельцам и беднякам, обзаводящимся хозяйством („.дать на новую абселюцию“). Иногда в этих участках однако производится частная порубка всеми станичниками „уравнительно“ по нисколько дерев или квадратн. сажень на пай. Случается, что и весь заповедный участок вырубают „до нового произрастения“ (Д. О. В. 1874, № 30). Говоря вообще, леса до сих пор берегутся казаками мало. Так напр. многие станицы по Медведице, где лес давно уже разделен, — остались не только без делового леса, но и без дров (Д. О. В. 1873, № 6). Даже заповедные рощи не избегают этой участи. „Для одних граждан, одной и той же станицы — рассказывает один из местных жителей — существуют заповедные леса и юртовые рубежи, в которых общества замыкают своими приговорами леса, а для других, если и существуешь все это, то только номинально, а в особенности для тех, которые живут среди лесов или вблизи их. Они рубят лес во всякое время года, торгуют им без всякого стеснения со стороны лесных сторожей, с которыми входят в сделку или даже с их распорядителями, стравливают скотом молодые побеги, а иногда весной выгоняют скот на брость, т. е. подрубливают деревья и откармливают скот их бростью (бутончики еще не развернувшихся листьев); таким образом подваливаются целые дубравы, которые, остаются загроможденные дрясвом и глушат побеги. В последнее время большая потребность в лесе и ценность его обратила внимайте всех станичников и они, один перед другим, ухитряются воспользоваться тем, чем еще можно. Прежде всего начинают сами станичный власти, а глядя на них, и все, кто успел. Поэтому леса, даже заповедные, рубятся беспощадно. Конечно, станичники вправе так поступать, когда их руководители первые производить самовольную порубку: „буде бы кто иной -говорят они — нам бы не так за-злобно было“... (Д. О. В. 1876, № 32). Меры для охранения лесов, принимаемые самими общинами. Только в немногих станицах казаки, придя к сознанию необходимости сохранения леса, серьезно заботятся об этом. Только что было упомянуто о порядке лесного хозяйства в ст. Казанской. Точно так же и в Каменской ст. „до 1867 почти весь юртовой лес, состоя в общем владении, был истреблен, но в том же году он разделен на паи, причем паевые лишены права пользоваться участками по усмотрено, а обязаны безусловно подчиняться порядку, указанному в XII т. Устав, о благоустр. в каз. посел. По приговору общества в неопределенные сроки назначается чистка леса и равномерный раздел срубленных дров и хворосту на паевых в каждой сотне деловой же более крупный лес рубится тоже по общественному приговору периодически, но при этом позволяется паевому срубить 2 — 3 дерева, не больше. Вообще жители единодушно и энергично принялись за охрану и возращение леса, на каждую сотню паев учредили особую стражу и неумолимо строго преследуют всякую порубку вне периодически назначенных для этого сроков: за срубленное дерево штраф 5 руб., за воз сухих дров (валежника) 3 руб., за впуск скота — 1 руб. со штуки. Если известно, в чьей сотне порубка, то штраф в её же пользу, в противном же случае — в станичный доход. Выли случаи, что у пойманных порубщиков продавали лошадь с упряжью, повозку, топор, пилу, полость, бечеву — и виновный безропотно подвергался такому штрафу“ (Д. О. В.). В Урюпинской и Слащевской ст. порубка ограничена следующими постановлениями. „Паевой обязан каждый раз заявлять станичному правлению о необходимости срубить для своих хозяйственных надобностей" столько то дерев. Это заявление о его нужде поверяется правлением чрез доверенных лиц и, если нужда окажется действительного, то паевому выдается ярлык на право срубить у себя известное число стволов. С этим ярлыком паевой едет в лес на свой пай и предъявляете его сторожам, под надзором коих он и рубит указанное в ярлыке число годных деревьев“ (Д. О. В. 1874. № 30). В ст. Петровской постановлено рубить на свои только надобности, а не на продажу (ibid). В станице Урюпинской есть еще постановление, в силу которого, при новом разделе леса (чрез 17 лет), тот из станичников, „который соблюдет свой пай преимущественно пред другими“, получает его снова в пользование на следующей срок (Д. О. В. 1875, № 77). Но подобные меры для сохранения леса, повторяю, существуют лишь в немногих станицах. К крайнему сожалению, по справедливому замечанию г. Ветчинкина, даже правила и заботливость со стороны самого закона о сохранении и разведении лесных угодий остаются на самом деле одною мертвою буквою и, „вместо роскошных рощ и лесов, путешествуя по Войску Донскому, встречаешь одну только беспрерывную степь, оголенную еще более, чем было прежде, что свидетельствуется нередко среди поля пробивающимся кустарником разной породы и стоящими в одиночку большими деревьями“ (Труд. О. В. ст. К. 1874, стр. 52). Разделяя на паи лес крупный, хворост обыкновенно продолжают делить ежегодно (как сено). Плодовые деревья. Плодовые деревья, в некоторых станицах, оставлены не деленными (Д. О. В. 1875, № 77—89). Так в Казанской ст. их оставили в общем довольствии, назначив штраф за порубку яблони 10 руб., за корень терну и калины — 3 руб. (Тр. ст. К. 1874, стр. 153). Но в других местах плодовые деревья в юртовом лесу, прежде при достатке леса остававшиеся неприкосновенными, а после раздела соблазнявшая крепостью и толщиной своих стволов, станичники постановили вырубить (Д. О. В. 1874, №30). Лесные плоды и ягоды. Наконец лесными плодами, растущими в станичных лесах, как то яблоками, грушами, вишнями, терном, калиной, орехами и т. п. пользуются обыкновенно всем обществом. Станичный атаман „заказывает" (запрещает) рвать эти плоды ранее времени. Когда же плоды созреют, то заблаговременно атаман заявляет, что такого-то числа терн, калина и пр. „отпускаются“, „объявляются вольными“. „В означенный день все станичники отправляются в лес и каждый рвет „сколько сдюжает“, или „сколько желает“. Так в ст. Ярыженской „отпустили“ терн и калину 15 августа. А с полудня следующего дня позволили рвать и живущим при станице иногородним. Рвавшие „до времени" наказывались штрафом по 1 руб. с фунта. Камыш. Таким же точно образом „отпускается“ и камыш, растущий при станичных озерах и речках. Всякий, кому нужен камыш, отправляется в назначенный заранее день на означенное место и рвет сколько хочет.

Рыбная ловля
Рыбная ловля. Рыбная ловля производится или в самом Дону и его притоках или в речках и озерах, рассеянных по степному пространству. Рыбу ловят станичники либо сами, либо сдают свои рыболовные доволъствия в аренду, при чем вырученные деньги поступают в общественный капитал. В Дону. В самом Дону обыкновенно позволяется ловить рыбу всякому, „где угодно и сколько угодно“. Но в станицах, лежащих в низовьях Дона, где рыбный промысел очень выгоден, существуют особые обычаи. Вот что мне рассказывали казаки в Гниловской станице. Летом в Дону ловят все на любом месте: „выезжают на воду и забрасывают сети, где облюбуют место“. Если случится, что на одно и то же место съехалось несколько каюков, то соблюдают очередь: сначала бросает сети один каюк, за ним другой, за тем третий. Потом снова первый и т. д. — Но в зимнее время для рыбной ловли „у всякого свое место“. В прежнее время в этом случай поступали так. Лишь только Дон покроется льдом, казаки отправлялись на реку, облюбовывали себе место и ставили тут какой-нибудь „знак“, после чего это место уже никто не трогал. Но так как во время подобного захвата рыболовного места, лед бывал еще не крепок, то и „подползали к выбранному месту на брюхе с опасностью“. Впоследствии станица решила всю поверхность Дона зимой делить между всеми общинниками поровну на паи. Для этого вся станица собиралась на берегу Дона, и дележ производился здесь же на месте. Наконец, по совету наказного атамана ген. Хомутова, ныне казаки разделяют между собой „зимние рыболовные паи“ следующим способом. Около декабря месяца, когда Дон покроется льдом, то всю его поверхность в пределах Гниловского юрта распределяют на паи, которые и раздают всем станичникам по жребию. Раздача происходит в станич. правлении. В одну шапку кладут билетики с именами пайщиков, а в другую — билетики, „на которых написаны литера (А. В. В. и т. д.) паев“. Атаман вынимает сначала билетик, на котором обозначено имя пайщика; потом берет билетик с обозначением пая: „так никому не обидно, потому что здесь уже — кому какое счастье“. „Ледный пай“ получают все казаки. На долю вдов оставляется часть Дона, и потом „продается с торгов“, а выручка, распределяется между вдовами „по усмотрении бедственности“ их: одной дают 1 р. 50 к., другой 25 к. Для удовлетворения разных потребностей общественных оставляется также часть поверхности Дона, которую тоже „продают“; выручка поступает в станичный капитал (зап. со слов станичников). В речках. Речками, находящимися в станичных юртах казаки пользуются следующим образом. В одних станицах (как напр., в Верхнекурмояр. ст. речку Аксай) разделяют на участки., а участки на паи, при чем число паев не во всех участках одинаково. В других станицах (напр., в Нижнекур. в речки, наз. Аксаем и Аксеницей) назначают известное количество ,,десятков“ паевых казаков. В озерах. В степных озерах станичники ловят рыбу также десятками. В одно озеро назначают большее число десятков, в другое меньшее. В заранее назначенный день (обыкновенно осенью) десятки собираются к своему озеру и ловят рыбу сообща. Улов раскладывают на равные кучи по числу десятков, при чем соображаются с величиной и качеством пойманной рыбы и стараются делить „уравнительно, чтобы никого не обидеть“. Кучи раздают десятникам, которые уже делят рыбу в своих десятках. Не принимавшие участия в рыбной ловле не получают доли. Озера, малые или поросшие густой травой на столько, что приволоки тянуть нельзя, а лов производить можно лишь бреднями, сдаются ежегодно в аренду (казакам или иногородним). Сдают в аренду не редко и большие озера. Но при этом мелкая ловля удами и небольшими бреднями до 3-хъ саженей величиною не возбраняется, как станичникам, так и иногородним (по крайней мере в посещенных мною станицах

Семейные отношения
Семейные отношения. Приглядываясь к жизни внутри этих казацких поземельных общин, мы сталкиваемся прежде всего с семьей. Семейные отношения у казаков не были с самого начала существования донского казачества такими, каковы они в настоящее время. Казаки долго были большею частью люди холостые, женщин на Дону в былое время крайне было немного, так что напр., по свидетельству Корниловича — „в ином городке не было более одного или двух женатых“. Женатые, по словам г. Краснова, даже не пользовались почетом (Рус. Речь 1881 г. I). Характер союза казака с женщиной былое время. Александр Ригелъман, описывавший донцов в 1778 г., по свежим тогда еще преданиям старины, рассказывает об этом времени следующее: „с самого начала пребывания своего, как сказывают сами, не имели жен и терпеть их не могли; но как стали за добычею отходить, то в промыслах своих доставали от Турок, Кумык, Крымцев, Кубанцев, Черкес, от разных горских Татар и из прочих мест всякую нажить и людей в том числе и женский пол, оных стали брать за себя и сожительствовать с ними. (В казацкой песнеi поется: Ты турчанина убьешь А турчанку замуж возьмешь. (День 1863 г. № 49).) (Ригельман ,,История о Донских казаках“ изд. Бодянского. М. 1846 г., стр. 9). Сожительство казака с женщиною в это время не всегда носило характер брачного союза. Так в Верхнекурмоярской ст. мне рассказывали, что у первых её поселенцев была на всех одна женщина, которую звали Чебачихой (Подробности, как сказывают, описаны у Евлампия Котельникова в его „Сказании заселения Верхнекур. ст." Но любопытной статьей этой, помещенной в Д. О. В. за I860 г., я не мог пользоваться, не нашедши ее ни в Румянцевской библиотеке в Москве, ни в Новочеркасске). „Самые условия жизни казаков, говорит А. Савельев, не способствовали развитию семейственности. Обычай жить по 10 или 20 человек в одном курене с общим хозяйством, „в одной суме и в одной каше“ по выражению того времени, мало допускал возможности, каждому из однокашников завестись своей семьей, своим хозяйством“. (Сборн. донск. песен СПБ. 1866 г.. стр. 42). К этому присоединялось еще и то постоянное тревожное состояние, в котором жили тогда казаки, и то полное отсутствие обеспечения безопасности и покоя, которым характеризуется это время. Ведя походный образ жизни и подвергаясь сами в своих городках беспрестанным нападениям со стороны многочисленных степных врагов, казаки не могли желать стеснить себя семьей. Избиение детей. Поэтому одно время казацким кругом было постановлено избивать новорожденных детей. „Сказывают же, пишет Ригельман, что когда стали посягать жен, то по общему приговору младенцев, родившихся у них, сперва в воду бросать установлено было для того, чтобы оные отцев и матерей для промыслов не обременяли“. (1. с). Характер этого времени нашел выражение в следующей казачьей песне: Молодая вдова Да два сына родила Иванушку и Василия, В китаичку повила, Да на тихий Дон снесла: „Ой, батюшка ты, тихий Донн! Принимай моих сынов... ...Удовушка, удова! Да два сына родила Иванушку, Василия, И сумела породить Не сумела воскормить, Бог нас воскормил, Возделала чужая сторона (Сав. с. 43). С течением времени стали оставлять в живых только младенцев мужского пола, а девочек по прежнему ,,в воду метали“. И только в последствии, ,,когда уже их (казаков), по словам Ригельмана, не мало чрез разных пришельцев, в коем числе и женатые были, набралось, то тем войско их уже умножилось а паче из жалости отцов и матерей общим кругом своим определили, чтобы детей и женского пола уже более не губили, но воспитывали бы для общей надобности их“. Брак на майдане. И если сожитие казака с женщиной в описываемое время и принимало характер постоянный и форму моногамического брака, то освещалось оно еще не церковным венчанием (которого но было главным образом по причине отсутствия на Дону церквей и духовенства), а признанием со стороны общины. Так г. Ознобишин рассказывает следующее предание, слышанное им от казаков Цимлянской ст.: „Ермак со своею дружиною, завоевав Дон и другие места, пожелал женить холостых мужчин из своей команды на пленных девицах и женщинах, находившихся при его дружине, а потому в собрании и объявил, что такая то назначается такому то, и что назначенная женщина беспрекословно должна находиться в повиновении мужа. В случай же несогласии Ермак предоставил не слюбившейся паре развод в том же собрании“. (Д. О. В. 1875 г.. № 10). Казацкий брак в то время происходил „на майдане“ т. е. на площади. Многие старики казаки и до сих пор не забыли еще рассказы своих дедов про этот старинный казацкий обычай. Дело это происходило так. Казак приводил женщину на майдан (или в станичную избу) и обращался к ней со словами: „ты, скить, (напр.) Настасья, будь мне жена!“ Женщина в свою очередь говорила: „а ты, скить, Гаврило, будь мне муж!“ (День 1863 г., № 49); или же, придя на майдан, казак просто заявлял собранной здесь станице: ,,вот, честная станица, она мне жена, а я ей муж“, при этом он прикрывал ее полой своего кафтана. Станица отвечала: что ж — в час добрый. Корнилович описывает этот же обряд так: „помолясь Богу, кланялись на все стороны, и жених, назвав невесту по имени, говорил: „Ты будь мне жена“, невеста, поклонившись ему в ноги, отвечала, так же называя его по имени: „а ты будь мне муж“. После сих слов, вступившие в брак целовали друг друга и принимали от всего собрания поздравления“ (Рус. Стар. 1824 г. стр. 200). Развод на майдане. Таким же способом совершался и развод. Казак снова являлся с женой на майдан и объявлял товарищам: „вот, честная станица, она мне, больше не жена“; или же так: „мужья, братья, верные казаки, я сию жену несколько времени (которое он упоминал) имел; она мне всегда была услужлива и верна, и кто теперь желает — может ее взять“. Сказав это, он отнимал свою руку, которой держал ее, и отпускал от себя. (Крейс „Розыскания о Доне“ От. Зап. 1824г. IV). Община отвечала: ,,что ж?! в этом твоя воля“... Такт, как женщины, как сказано, в это время на Дону были редки, то обыкновенно тотчас же являлся желающий взять „отказанную“ к себе. Он тут же покрывал ее полою кафтана и объявлял станице: теперь она моя жена, и община опять отвечала: „что ж в час добрый!“ Прикрытие полой считалось символом, имевшим важное значение: это означало — снять с отказанной жены бесчестье развода (Корнилов. 1. с. р. 202). Лишь мало по малу стало вводиться церковное таинство и обряд венчания, но еще долгое время, после того как на Дону появились священники, брак продолжал совершаться на майдане. А Стенька Разин, захвативши в свои руки власть на Дону, даже прямо запрещал совершение браков в храмах: он приказал брачущихся венчать вокруг верб (Ящуржинский „Лирич. Малор. Песни“ Варш. 1880 г. стр. 58). Церковное венчание. Древний этот казацкий обычай был настолько силен, что даже те, которые желали сочетаться браком по правилам православной церкви, все таки исполняли древний обряд объявления о своем браке на майдане (Корнилов. 1. с). Лишь с Петра I стал на Дону укореняться обычай церковного венчания. Но казацкий брак на майдане просуществовал еще до самого конца XVIII века. Тем не менее семейная жизнь — по свидетельству Корниловича — и старинным казакам до такой степени нравилась, что например детей у женатого нянчили все его станичники и когда показывался первый зубок у младенца, все на перерыв смотрели его с восторгом (ibid, p. 207). Ныне описанный порядок исчез на Дону совершенно: казаки все или венчаются в православных церквах или же освящают брачный союз обрядами раскольничьих сект и живут, подобно русским креетьянам семьями „большими" и „малыми“. Влияние инородческих элементов на казачью семью. Но каково же влияние на казачий семейный строй и быть оказали чужеземки, попадавшие в течении стольких лет в жены казаков? Здесь мы наталкиваемся на тот факт, что и пленницы, „сделавшись супругами казаков, делались быстро и казачками., поддаваясь влиянию великорусской народности и привязываясь к новой родине“. И прежде всего православная вера налагала на них первый отпечаток цивилизующего и объединяющего начала народности великорусской (День 1863 г. № 49). Таким образом азиатское влияние на казацкую семью сказалось менее, чем можно было бы предполагать. Влияние это коснулось стороны внешней: татарские слова напр. служат для обозначения большей части предметов женской одежды, пищи и других вещей (кубилеки, бизилики, чуреки; пилов, дулма, каймак) (Савел. Песни, стр. 44). Отношения же внутри самой семьи сложились по типу этих отношений в среде русского крестьянства, и казачья семья, по справедливому замечанию А. Савельева, представляет ныне, явление, знакомое всякому, знающему быт русского простонародья (ibid, р. 45). Значение родства в казачьем быту. Члены казацкой семьи связаны между собою либо родством кровным, либо свойством, либо усыновлением. Родство в казацком быту имеет вообще важное значение, а потому не лишне прежде всего остановиться на нем. Общие понятия. Казаки различают следующие виды родства: родство по крови, сватовство (свойство), усыновление, кумовство. Общие понятия о родстве выражаются следующими словами: (Сообщаю только слышанные мною выражения) родство, родствие: сродный, сродник, сродственник, родный, родненький; род, природа = совокупность кровных родственников (выраж. „порода“, „отплод“, ,,приплод“ говорят о скоте); природа = род; например „какой он природы? да Коротковой или Поповой природы“; родство, родня = вся родня вообще, например: „какое родство: он уже давно из родни вышел, он мне не родственник!“. Названия родственников. Следующие названия родственников довелось мне слышать среди казаков разных мест: отец (в глаза и заглазно), бачка (тоже по отношению к священникам), батя (употр. ласкательно детьми и старшими при обращении с малыми детьми: где твой батя?) (Д. О. В. 1874 г., №№ 81 — 84), папаша (в глаза у богатых); бати(е)нька (в г. и за о.), батюшка; мать, маменька (в г. и за о.), матушка, мамушка, мамаша (у богатых), отчим, вотчим (в гл. батюшка); дед (за о.), дедушка (в г. и за о.), дединька, дедка (в г.), дедя (употр. детьми и старшими в разгов. с детьми. Д. О. В. 1874 г., № 96); бабка (за о.), бабушка (в г. и за о.), бабуня (в г.), бабинька, бабуля; внук, внучок (в г. и. за о.), внучка (в г. и. за о.); мачиха; пасынок, падчерица, падчерка; братъ (а в гл. обыкновенно по имени), сестра (в г. по имени); дядя, дядинъка (в г. и за о.), дячка; тетка, тетенька (в г. и за о.); племя(е)нник, племя(е)иница; двоюродный брат (сестра). Отец мужа для жены — свекор (,,так говорят обыкновенно люди чужие, а умная сноха и в глаза и за глаза назовет „батюшка"); отец свекра — дедушка (так как моя жена по мне моему деду становится внучкой, то и говорят — новую внучку взял): мать мужа — свекровь, свекровья, свекруха, свекрынь (в глаза матушка): брат мужа — деверь (в глаза брат); сын деверя – племянник; сестра мужа — золовка, в глаза — золовушка, сестрица. Сама жена по отношению к родным мужа — сноха, невестка (в глаза: невестка или по имени); снохи называют друг друга сношенницами, сношельницами. Отец жены — тесть (в глаза батюшка); мать жены — теща (в глаза матушка): брат жены — шурин (в глаза брат); „шуринова жена“ (за о.) — в глаза „сестра“; „сын шурина меня по жене называет дядей“; сестра жены — свояченица, своячиня; муж её — свояк. Сам муж по отношению к жениной родне — зять (в глаза тесть говорить ему „сынок“, „зятек“). Родственники обоих супругов называют друг друга, сватами, сватьями: „мой брат моего тестя называет сватом и свояченицу мою и от свояченицы детей и шурина — все это для наших родственников сваты“; „братья жен и мужа — сваты, а то их никак не слепишь: муж и жена — одна душа, одно тело, а те нет ничто — сваты“ сват (в г. и за о.) — отец жениха (невесты) по отношению ко всей родне невесты; сваха (за о.), свашинька (в гл.) — мать жениха по отношений ко всей родне невесты. Свойство. Хотя свойство одинаково уважается, как и родство кровное (так например это видно в влиянии свойства на брак), но родство кровное считается, по словам самих казаков „старше“, ибо и тут кровь одна: „сватовство, положим, что родня, да к роду то никак но прилепишь... По крови родство роднее всех“. В Чернышевской ст. мне говорили так: „сватовство ничего не значит; тут родни нет, не дюже за родню считается; сват — нет ничто; добрый человек — вот и все, а крови ведь тут нет“. На вопрос не считаются ли родственники с мужской стороны ближе, чем с женской, в одних местностях я получал ответ отрицательный: „все единственно, говорили казаки, хоть она и женщина, но душа то ведь и кровь у ней одна“. В других местах на оборот. Так например священник в Мариинской ст. утверждал, что казаки считают родство с мужской стороны ближе, поэтому во время расчетов при вступлении в брак по мужскому полу принимается более дальнее. „Сведенные“, „сводные“ дети — те, которые соединены в одну семью посредством брака, вдовца и вдовы, когда у обоих были дети от первых браков. Если дети в этом случав только с одной стороны, то они называются „приведенные дети“. Дети происшедшие из второго брака (вдовца, и вдовы) называются „вместные дети“, „новые дети“. Приведенные дети считаются „пасынками“, но, невидимому, занимают одинаковое положение с родными. Выражение „богоданные родители“ употребительно по отношению к восприемникам при купели и к тестю, принявшему зятя в свою семью. Кумовство. Таинству крещения казаки придают огромное значение: во многих местах казаки утверждали, что до крещения в младенце нет души, — что ее вдувает священник при купели, что дети, умершие не крещенными, не явятся на страшный суд. Отсюда и то важное значение, какое приписывается восприемникамъ при купели: „их нужно почитать больше кровных родителей“. Впрочем в иных станицах, даже среди раскольников, рассказывали мне, что „крестных ныне не дюже почитают, хотя мать и учит крестного „почитать наипаче родных отца и матери“. Не одинаковы воззрения казаков на отношения восприемников к родителям воспринятых. В одних местах говорили, что куму с кумой не только в брак вступать нельзя, но и „любиться“ грешно. В Казанской ст. „кум о куме не только что не должен говорить ничего дурного, но даже слушать от других дурные об ней отзывы. Вражда и ссоры между кумом и кумой есть тяжелый грех“ (Тим.). Зато в других станицах наоборот казаки мне признавались, что любовный связи между кумом и кумой составляют обыденное явление: кумовство даже служит средством прикрыть любовную связь. „Приглянется жена соседа – рассказывает г. Никулин - и чтобы не страдала нравственная сторона их семейной жизни, то они кумятся и таким способом замаскировывают свои отношения в глазах старших в доме, и если кто подумает разинуть рот на счет их поведения, то достаточно одного слова: чего ты говоришь; подумай ведь она ему кума. Это впрочем редко и чаще среди казаков с некоторым образованием (Дон. Газет. 1875 г., № 81). Восприемников от купели казаки называют: „отец (мать) крестный (ая), крестный, крестовый (в глаз., батинъка, маминька); воспринятого — „крестный сын (дочь)“. В восприемники приглашают обыкновенно кого ни будь из родственников или „кого любят“. Отказ за обиду не считается: „откажет — Бог с ним, насильно не заставишь: это дело полюбовное; лишь бы отвечал скорее, а то бывает, что за час до крещения вдруг откажет“. Если „не держатся дети“ — помирают, то по рождении нового ребенка отец выходит на улицу и зовет в кумовья первого встречного (не знаю на сколько повсеместен этот обычай). (Здесь кстати упомянуть об известных мне казацких обрядах и суевериях, соединяемых с рождением и крещением ребенка. Бездетная женщина должна съесть отпавшую датскую пуповину, и бесплодие разрешится в тот же миг (Д. О. В. 1881, № 39). Во время беременности мать должна быть осторожна: если она в праздник крутила гужвы или прыгала чрез бечеву, то ребенок будет кривоногий или криворукий; если беременная мать в большой праздник шила, то родится ребенок слепой, ибо она ему глаза зашила (Попов „Суеверия Раздорской станицы“.) Роды будут тяжелыми, если мальчик перешагнет чрез ноги беременной женщины (Д. О. В. 1876, № 42). Беременная женщина, присутствуя на похоронах, должна из церкви выйти раньше выноса тела, чтобы не умер носимый ребенок. По этой же причине она не должна быть восприемной матерью (Д. О. В. 1881, № 39). Время родов окружается таинственностью. Стараются — говорить г. Никулин - скрыть от людей, что в доме будет прибыль, потому что, если об этом будут звать многие, то роды могут быть трудными; когда начнутся роды, то живущие в том доме девушки, в особенности старые, расплетают косы или вовсе выходят из дому, чтобы своим присутствием не увеличивать страданий рожающей. Когда ребенок родится, то его мало кому показывают, из боязни, чтобы не сглазили. В доме, где есть новорожденный, стараются закрывать ставни прежде, чем зажгут свечи, чтобы не переслали на ребенка какой-нибудь болезни, так как детей лечат на огонь. Пеленки до 6 недель на дворе не вывешивают. А после 6 нед. стараются снимать их до вечера: если кошка перепрыгнет чрез пеленки, то ребенок будет гнуться назад. Зеркало показывать детям не годится: спать не будут; по той же причине не следует качать пустую люльку или передавать чрез нее ребенка на руки. Строго соблюдается, чтобы на малютка был крест и пояс, иначе расти не будет (Д. О. Б. 1876, № 42). Родившееся „в сорочке“ дитя признается за счастливое, но чтобы счастье всегда было с ним, необходимо беречь „сорочку“, нося ее на кресте вместе с пуповиной, как залогом крепкой памяти (Д. О. В. 1881, № 39). После рождения, бабка подкидывает новорожденного ртом под пятку материнской ноги или задней частью его стучит об потолок, „чтобы он не был криклив“. Младенцев, умерших некрещеными, погребают под порогом крыльца для того, чтобы переходили чрез него священники при посещении домов со святынею на праздник Пасхи и со крестом на Рождество Христово; от этого только бывает польза им. (Попов). Перед тем, как нести ребенка в Церковь для крещения, — во многих местностях — кладут его в передний угол, завертывают в лохматую овчинную шубу, молятся: „определи ему, Господи, талант и счастье, добрый разум, долгие веки!“ и высказывают пожелание, чтобы он был так же лохмат (т. е. богат), как шуба. После этого бабка поднимает младенца и говорить: „благословите, родители, принять младенцу крещеную веру, как от рождения, так и до крещения, как от крещения, так и до венца, как от венца, так и до конца жизни быть чистым и непорочным“. Если при вывоза из дома в церковь первый встречный — мужчина — то ребенок будет. счастливый, если женщина — несчастный, если скотина — богатый, если пьяный — пьяница, если парящиеся животные — то распутной жизни. (Попов). Имя дают, ребенку обыкновенно то, какое пожелает родительница, но лучше дать имя того святого, под день которого родился ребенок, „a тo ангел плакать будет“. „ Вот я родила дочь под заговенье в Августе — так рассказывала мне одна казачка в Старочеркасской ст. — а захотела ее Екатериной назвать, а она через пять дней и умерла: прогневала я ангела-то — потому“… При самом крещении замечают следующее: если после погружения младенец сожмется, то будет живучий, а если вытянется, то скоро умрет. Если воск с волосами потонет в воде, то ребенок скоро умрет. Принеся из церкви в хату, младенца кладут опять в передай угол и снова обертывают овчинной шубой и молятся, чтобы он был богат. (Попов). Крестины справляются обыкновенно так. Приглашают родных и близких знакомых, а кто побогаче — и священника. Кума и куму сажают в красный угол, рядом со священником, угощают чаем, водкой и яствами. Больших пиршеств, обыкновенно, не бывает. Часто нежелающие делать больших расходов наперед объявляют гостям: „не взыщите — у нас крестины будут на трех лучинках“ (т. е. скромные). В старину новорожденным дарили на .зубок стрелу, патрон пороха, пулю, лук, ружье и т. И. Дарения вещи развешивались на стене горницы, где лежала родильница с младенцем. Когда же, но истечении сорока дней, мать, взяв в церкви очистительную молитву, возвращалась с ребенком домой, отец надевал на него саблю, сажал на лошадь, подстригал ножницами волосы в кружок и возвращал сына матери, поздравляя ее с казаком. Когда у младенца прорезывались зубы — отец и мать, посадив его на лошадь, возили в церковь служить молебен Ивану Воину о том, чтобы сын их был храбрым казаком. (Корнилович I. С.). Ныне на обязанности крестного отца лежит —- купить тыльный крест, который надевается на новорожденного при совершении таинства крещения. Крестная мать, обыкновенно, дарит пояс, рубашку и т. п. Кроме того, восприемники к все гости делают подарки, „кто пятак, кто семак, кто гривенник, а кто и целковый, приносят и бублики и т. п.“. Все это идет матери. (Насколько этот обычай повсеместен, не знаю). Один казак - старообрядец, из приемлющих священство в окрести. Пятиизбянск. ст. говорил мне, что у них крестин не справляют, ибо „на пиру без водки не обойдешься, а на крестинах пить водку — грех“. „Бабушку - повитуху“ или просто „повитуху“ во многих местностях „почитают“ и впоследствии. На Рождество, на Пасху — матери посылают своих детей к ней с хлебом - солью, посылают и деньги (20 коп,—1 рубль): „она этим, ведь, живет“.)

Побратимство. Обычай побратимства известен и среди казаков. В последнее время побратимство стало встречаться гораздо реже, но в старину оно было очень распространено: редкий казак — по словам г. Тимощенкова — не имел названного брата, с которым он и заключала, союз на жизнь и на смерть. Были случаи, что под одним из братьев, во время сражения с неприятелем, убивали коня; другой его не покидал; брал к себе на коня, а если этого сделать было нельзя, то сам спешивался и разделял вполне участь брата. Когда один из братьев попадал в плен к неприятелю, то другой всевозможные меры изыскивала чтобы выручить его (1. с). В казацкой песне поется: Под большим то братом конь уставает, А меньший за большого умирает: „А и гой еси, мой братец родимый“, „А я тебя, братец, посверстнее“, „Я пеша, ту дороженьку повыйду“… Ныне если подружатся двое казаков, то меняются крестами. „Братаются и в полках и в кабаках“. Братаются казаки и с иногородними. Совершение самого обряда обмана крестов происходит в присутствии третьего лица, который собственно и меняет кресты, а потому и называется „крестовым отцом“ поменявшиеся же крестами называются „крестовыми братами“ или „по кресту братьями“. Поменявшись крестами, целуют друг друга три раза и делают иногда друг другу подарки, хотя это не считается обязательным: чаще всего ограничиваются полквартой водки. Соответствие возраста не требуется при этом: „главное здесь дружелюбие“. Побратимство отцов не переходит к детям. Побратимства между лицами разного пола я нигде не встречал. Поменявшиеся крестами заключают дружбу „по гроб“: „это все равно, что родство, ибо крест великое дело, крест — не шутка“ говорили казаки в некоторых местностях. Девушки казачки также иногда меняются крестами в присутствия третьего лица, которое обменивает кресты и называется крестною матерью. Поменявшиеся крестами называются „по крестам сестры“. При этом девушки дарят друг другу платочки, кольца и т. п., а также делают друг другу разные одолжения. Обычай кумиться. От обмана крестами отличается обычай кумиться, который распространена между казачками разных местностей. На Троицын день, когда справляют зеленые святки, казачки отправляются в лес, сплетают там венки и украшают ими головы. Потом выходят на поляну к речке, бросают в нее венки, и гадают по ним. После этого водят хороводы (в коих, сколько мне известно, мужчины участия не принимают), поют „веснянки“ целуются сквозь венки. Поцеловавшиеся называют друг друга кумушками. (Так в ст. Малодельской девушки устраивают хоровод вокруг двух казачек, находящихся в середине и, медленно двигаясь, поют: Веселая беседушка, где батюшка пьет; Он пьет не пьет: меня в гости ждет; А я молода позамешкалась За курами да за гусями. За нужной за пташечкой за павушкой. Павушка по бережку похаживала, Травушку муравушку пощипывала, Холодною водицею захлебывала, За реченьку за быструю посматривала, За ручкою за быстрою четыре двора — Во тех дворах четыре кумы: Вы, кумушки-голубушки, ходите ко мне Кумитеся, любитеся, любите меня... При этом хоровод останавливается, и соседка с соседкой (по - хороводу) целуются. А девушки, находящаяся в середине хоровода, целуются, закрывшись платочками, ибо „одна девушка вроде мужчины бывает“.) „Но такое кумовство, говорили казачки, баловство одно, дело не серьезное: покумятся, а как разошлись по разным сторонам, то и дружбу позабыли — дружны пока все вместе“. Односумство. Особые условия казацкой жизни подали повод к появлению еще одного вида дружественного союза, как между казаками, так и между их женами: я подразумеваю односумство. Казаки, попадающие из одной станицы в один полк, кладут разные предметы своего обихода в одну общую повозку или в одну суму, а потому и называют друг друга односумами, разделяя друг с другом горести и радости походной жизни. Оставшаяся дома жены таких казаков вступают обыкновенно также между собою в дружественную связь и называются „односумками“ или „полчанками“. На базаре часто можно слышать во время спора следующие оправдания: „да ты мне не родня, а она мне полчанка — надо уважить её“. В задонских станицах Черкасского округа, по словам г. Шкрылова, казачки весьма часто, не получая долгое время со службы от мужа письма, собираются по три или по четыре подруги односумки, пишут мужьям письма и несут их в Новочеркаск для опускания в почтовый ящик, а потом через три, четыре недели ждут ответа. (Д. О. В. 1876 г., № 44). Усыновление. Усыновление среди казаков весьма распространено, причем казаки различают „принятие в детища“, т. е. полное усыновление и ,,воскормничество“, т. е. простое воспитание. Принимают в детища чаще малолетних; часто чужие усыновляют незаконнорожденных, когда муж родившей их казачки не желает оставить в своей семье: принимают и сирот и детей бедных родителей; берут и из воспитательного дома в Новочеркаске. „Если принимают еще грудного, или вообще еще малого, то прямо называют „сыном“ — даже не скажут, кто его родил“. Другие названия для усыновленных – приемыш, вскормленник. Принимают часто и девочек в надежде в последствии взять за неё «во двор» зятя – работника. В Казанской станице, по сообщению г. Тимощенкова, иногда усыновляют и взрослых, даже женатых. Особенно охотно усыновляют казаки бездетные, чтобы приобрести работника в семью, который на старости лет успокоил бы их, а после смерти, «если чашка, ложка останется, чтобы даром не пропала». Усыновляет казак-хозяин; жена при муже не может самовольно усыновить. При усыновлении заключаются условия, обыкновенно словесные, но бывают и письменные. В некоторых местностях мне говорили, что условия письменные заключаются только в том случае, если у усыновителя есть родственники, которые по смерти последнего могут обидеть усыновленного. Вот пример такого условия: Апреля 24 дня 1872 года, Мариинской станицы Илья Иванков, жена его Анна Владимировна и казак Никифор Иванов Тюрин при нижеподписавшихся лицах сделали сиё условие в том, что первые от последнего Тюрина принимают малолетнего сына 3-х лет Никона себе в детище, обязываются воспитать его и оженить и иметь его при себе навсегда как сына, и если он почтет их как родителей, в таком случае определить ему Никону в вечное и потомственное владение все движимое и недвижимое имение их, которое остается по их смерти. Последний же Тюрин, передавая Иванкову сына своего Н., вручает Иванкову в добавление к их имению домик во дворе Иванковых, построенный большой амбар, пару волов, 10 овец с тем, что в случае смерти самого Никона, определенное им имение его должно оставаться навсегда у Иванкова без возврату, только, чтобы Иванковы, в случае Никоновой смерти, по совести своей возвратили бы или определили бы из его собственного имения сестре Н. Малолетней девице Федосье в особенности амбар. Все же завещанное нами имение движимое и недвижимое состоит нам по истине сто руб. Утверждаем нашим подписом казак Илья Иванков и Никифор Тюрин. Засвидетельствовали Станичный Атаман. Помощник. Писарь. При заключении этих условий «ставят магарыч», делают иногда пирушку, созывают родственников, и объявляют, что им дал Бог сына или дочь, и те их поздравляют. Обрядов, сколько известно, никаких при усыновлении не соблюдается. Мне известно, что усыновленный иногда носит прозвище кровного отца, так как обыкновенно он крещен кровным отцом. Но, кажется, чаще бывает иначе; так, например, у казаков второго округа, согласно сообщению г. Никулина, при усыновлении требуется, лишь после крещения записать свою фамилию, или же если принимают взрослого, то служат молебен и вносят в посемейный список станичного правления в свою семью. Часто (например, в Луганской станице) принявшие стараются записать усыновленного на своё имя, при приводе к присяге. Усыновленный считает своих усыновителей за родных, называется по их отчеству, и носит их фамилию, поэтому на дочери принявшего усыновленный никогда не женится (Д.О.В. 1876 г. № 55). То же самое передавали мне казаки в ст. Малодельской. Усыновленный обязан считать усыновителя за родного отца, оказывать ему почтение, покоить на старости лет, и поминать после смерти. Выгоняя из дому приемыша, отец, насколько мне известно, обязан заплатить за проработанное время. В случае же отказа в этом, сын приемный жалуется в суд, который по словам казаков, высчитывает года, начиная с 10 лет: с 10-17 лет – по 30 руб. в год; с 17 лет – 50 руб. в год; с 20 лет – 60-75 руб. в год. Если приемыш – «жил парой» т.е. вместе со своей женой, то и ей приемный отец обязан заплатить в год 15-25 руб. (записано в Пятиизбянской ст). Воспитанники. Кроме этого, как сказано, казаки принимают детей на вскормление. Вскормленников принимают обыкновенно богатые казаки от бедных: частью из жалости (например от бедных родственников), частью из желания иметь в доме лишнего работника. Так казачки, у которых мужья пьяницы, раздают иногда всех сыновей своих по родным и знакомым, „из за справки“ (к службе). Письменные условия обыкновенно при этом не заключаются, сколько мне известно. Вскормленник сохраняет фамилию отца родного. Вскормленник обязан „почитать“ принявшего его на воспитание, как родного отца, и слушаться его приказаний. Сход и община, по словам казаков, ровно никакого влияния не оказывают при приеме на воспитание и при усыновлении: „бери хоть 10 человек — запретить нельзя“. Зять приемыш. Зятьев принимают у казаков также весьма часто. Это делается либо посредством выдачи своей дочери замуж „во двор“ (отсюда - „водворка“), либо посредством соединения самостоятельного хозяйства зятя с хозяйством тестя. Нередко казаки принимают по несколько зятьев и при родных сыновьях. Прием в зятья, кажется, в большинства случаев сопровождается условием. Оно бывает или словесное, при свидетелях из посторонних, или же письменное, засвидетельствованное в станичном правлении и внесенное в книгу договоров. В этих условиях тесть обыкновенно обязуется справить зятя на службу, отделить ему, если он проживет известный срок (напр. 10 лет). часть, напр. 1/3 или же разные предметы, которые подробно перечисляются, — а если доживет с ним до смерти, то наследует все имущество, либо наравне с другими наследниками; тесть обещает не притеснять зятя и не делать ему никаких неприятностей; если договора зять не исполнить, то теряет право на всякие вознаграждения со стороны тестя. В Луганской ст. (вероятно и в иных) условия эти большей частью не исполняются; с одной стороны, в случае неудачного брака зять оставляешь тестя и уходит на отдельное хозяйство, а с другой стороны, ,,чрез экономические рассчеты тестя, в виду расхода на исправление к служба зятя, насильно отделяют его на особое хозяйство“, (Д. О. В. 1876 № 55). Вот примеры подобных условий: I. 1880 года, 24 Февраля, мы нижеподписавшиеся Области Войска Донского Нижне-Курмоярской станицы казаки Д. Ф. Т. и И. Е. Щ., заключили сиё условие в том, что первый из нас, Т., принял последнего. Щ., в зятья за дочь свою Н. сроком на десять лет, считая таковой с 1-го 1юпя 1870 года, на следующих условиях: 1-е. Я, Т., по истечении сказанного срока обязан выделить зятю Щ. с женою его Н. из движимого и недвижимого имения и домашней рухляди, какое только окажется при станице Нижне-Курмоярской, третью часть, с тем, чтобы зять мой и жена его, а моя дочь, должны быть в должном повиновении и почтении. 2-е. Я, Т., не касаюсь до пригнаного имения зятем и не обязуясъ ему до десятилетнего срока выделить, но я, Т., обязан, в случае командирования Щ. на Государеву службу, исправить мундирные и амуничные вещи, ежели таковые потребуются, и 3-е. Я, Т. без особенных законных причин не должен отделять зятя Щ. до вышесказанного срока, а ежели же зять мой и жена его, Н., до условного срока, по своим каким-либо выгодам или прихотям, не доживут, то я, Т., не обязан выделять никакой части, а равно исправлять его к службе. При чем я. Т., и жена моя Е. не должны без причин чинить какие-либо нападки, притеснения зятю своему Щ. Последний из нас, Щ. и моя жена Н., обязуемся быть в повиновение выше сказанного десятилетний срок и ежели мы без причин не доживем до срока, то лишаемся определенной нам части и не должны производить иск за имения. Условие сиё мы обязуемся сохранить свято и ненарушимо, в том и подписуемся: Нижне-Курмоярской станицы казак Д. Ф. Т. собственноручно; казак И. Е. Щ., а но неграмотству его с просьбы подписал урядник А. Б.: при заключении сего условия находился есаул В. К., урядник В. X., урядник Е. X. II. 1871 г. Апреля 15 дня О. В. Д. Ярыженской станицы казак: Н. К. и И. Г. учинили настоящее условие в нижеследующем. 1. Из нас 1-й К. принимаете, последнего Г. к себе на всегдашнее жительство с женою его Г. с тем, что приведенное Г.: лошадь, телушка 2-хъ лет, свинья с поросенком, пара гусей, один стан колес, и другая домашняя рухлядь поступает в одно имущество имеющееся у К. 2. Проживя Г. у К. несколько времени и пожелает сойти от К. на отдельное жительство прежде смерти К., то он Г., кроме приведенного к К. сиротского своего имущества, поясненного в 1-м пункте настоящего условия, получает от животных, принадлежащих К. по одному приплодку; из строения же и хлеба Г. должен получить по обоюдной их с К. сделке. 3. Если же Г. припокоит при старости тестя своего К. по смерть и жену К., то он Г., не считая свое приведенное имущество к К., получает равную часть с наследниками К.: сыном С. и зятем казаком Р. и 4-е. Успение обязуемся хранить свято и ненарушимо, в чем и подписуемся. Положение зятя. Вообще говоря в зятья идут весьма неохотно, ибо положение „приемыша в зятья“ („зятя принятого") плохо, в особенности в семье „большой“. В зятья идут обыкновенно сироты или бедняки. В Луковской ст. мне сообщали, что здесь просто „покупают зятьев“ из сыновей бедных родителей. Если у тестя нет сыновей, то зять сплошь и рядом становится заместо сына: „хороший зять больше тестя в доме значит — тесть ему всё хозяйство на руки сдаст; он работает, деньгу копит, а тесть радуется“. Впрочем часто бывает, что, если после приема зятя в дом родится у тестя свой сын, то он „отсаживает“ зятя от себя, отделив ему часть имущества: это делается для того, чтобы зять не притеснял ребенка по смерти отца (тестя). Хуже положена зятя — по словам казаков — когда принимает его теща — вдова: она ему ни в чем не доверяет, страшно теснит его: — „сама, ему и рубашку купит, и сапоги, а денег в руки не даст ни гроша“. В большой семье, зять почти всегда в загоне: на него взваливают самую трудную работу, мало отличая его от простого работника. Положение зятя характеризуется народом в следующих поговорках: ,,зятнина шуба всегда под лавкой“, ,,большое место зятя в углу, где рогачи ставят“. Увидав собаку без хвоста, , говорят: „должно быть в зятьях была, что хвост сбыла“ (Тим. 1. с). Наоборот и тестю с тещей приходится не редко натерпеться всего от зятя, так как в зятья часто идут плохие люди. Вернувшись со службы, зять начинает пить, „озорничать“ развратничать и причинять всем в семье неприятности. Не даром у казаков сложились и такая поговорки, как напр.: ,,не было черта в доме, так зятя прими“; „с сыном бранись — за печь держись, а с зятем — за притолки хватайся“ (Дон. Газ. 1876 г., № 41) или так: „с сыном дерись, то за пирог берись (т. е. отец возьмет хлеб, так сын, как бы зол не был, — не отымет), а с зятем дерися — за двор утекай“ (зап. в Гниловск. ст.). По смерти тестя зятя не редко теснят дети покойного; так напр.. если зять приемыш захочет женить сына своего, то шурья отказываются помогать ему, говоря: „твой сын — твой долг: справляй как хочешь“ (зап. в Ярыженск. ст.). Впрочем если по смерти отца шурья не дают ничего, то зять может требовать в суде уплаты за года его работы в семье (в Пятиизб. ст. напр, по 100 руб. в год). Поэтому шурьям выгоднее поделиться с ним ,,на любках“. Незаконнорожденные. Что касается до незаконно рожденных детей, то прежде всего следует отметить, что таковые нередко приживаются казачками за время отсутствия мужей на службе. Следующие названия употребительны у казаков для незаконнорожденных: найденный, найдак, находный, подтынник, подкрапивник, приблудный, прибыльной, падалица, приобретенный, выблядок, безотецкий сын, безотцовский сын, материн сынъ, от охотницы рожденный, выпороток, материн выпороток. Если родила казачка во время полевой службы мужа, то последний возвратившись волен признать его или не признать за своего. В первом случае ребенок воспитывается наравне с остальными детьми и при разделе получает одинаковую с ними часть; во втором случав он отдается на вскормление чужим. Положение их в семье разное. Так в Казанской ст. напр., дети, рожденные до брака, составляют что-то отдельное в отношении к детям законнорожденным (Тим.). В Пятиизбянской ст. казаки мне говорили, что незаконный сын законному приходится братом родным; „если моя жена родила не от меня, то я считаю его все одно, что пасынка, потому что у нас говорится: „чей бы бугай не прядал, а телок твой“. В Луганской ст. „незаконнорожденные в обществе и особенно в семье матери находятся в презренном положении“ (Д. О. В. 1876 г., № 55). В семействе мужа матери незаконных детей при законных они права па имущество не имеют, а если законных детей нет, то чрез посредство матери незаконные получают имение их по духовному завещанию. По смерти же их воспитателей (к которым их обыкновенно отдают) они признаются законными наследниками, если в боковых линиях умерших нет родственников до 3-й степени (ibid.). В Чернышевской ст. сообщали, что в одних семьях их „любят наравне с законными, а в других они в загоне, и по смерти матери братья могут их заделить“; во избежание этого отец их иногда усыновляет. В Малодольской ст. говорили, что законные дети часто „теснят“ незаконных и „ругают, выблядками, но при разделе станичных довольствий они получают от общества равный пай“ и т. д. Незаконнорожденные отчество получают обыкновенно по отцу крестному, а прозвище по отцу их матери, т. е. по деду (зап. в нескольких местностях). Если родила девушка, то ребенок остается либо у отца её, либо она его берет с собою при выходе замуж. У раскольников попы спрашивают жениха перед венцом, обещает ли он взят детей невесты (если у ней уже есть дети); если жених дает согласие, то поп записывает их как детей мужа. „Бабы наши — сообщали казаки — никогда не изобличают, с кем прижили ребенка, а то его отца „нагнут“, чтобы он давал содержание“. Нередко незаконнорожденных младенцев подкидывают, обыкновенно тем, у кого детей нет, на кого можно рассчитывать, что он примет его: „родильница положить около двери ребенка, бросит камешком в окно, а сама отойдет в сторону и смотрит — подняли ли младенца“. Разыскивать или догонять подкинувшую не в обычае. Характер родственных отношений. Взаимные отношения родственников проявляются у казаков, как и в других местах, в радушном приеме, почетном месте во время гостьбы, участи в семейном совете, непременном присутствии на свадьбе и т. п., наконец в оказании материалъной помощи в случав какого либо несчастий. В большие праздники отдельно живущие дети посещают родных: отца и мать, старших братьев и сестер, тестя, тещу. „Выходящей на службу казак, каждому родственнику кланяется три раза в ноги и затем целуются“. (Д. О. В. 1876 г., № 55). Более всех из родственников, говорили казаки: почитается „кто родил“ — отец, мать; затем крестные родители. Впрочем в некоторых местах говорили, что дядю и тестя почитают более крестного отца. Старший брать и его жена (большая сноха) пользуются особым почетом в большой семье; затем тесть, теща и т. дал. Сказанное особенно ясно выступает в свадебных празднествах: родные все садятся по старшинству. Но вообще точно определенные правила в этом случае указать трудно. Тут часто играют роль иные соображения: почитают, „глядя по человеку“ и по богатству. „Богатому прежде всех почет“: его сажают в красный угол, а все остальные отодвигаются на задний план, напр., теща любить зятя богатого (Д. газета 1875 г., № 81); „муж жену любит здоровую, а брат сестру богатую“ (Д. газета 1875, № 89).... В старину особым почетом пользовались старшие годами родственники, а также и вообще старшие. „Молодые люди стыдились сделать при старике малейшую непристойность, иначе всякий старец мог бы наказать юношу, не опасаясь гнева родителей“. (Корнилович 1. с). Точно также и молодые женщины, на улице увидав проходившего мимо пожилого казака, должны были встать не допустив его до себя за несколько шагов, почтительно поклониться и садиться уже тогда, когда он удалится от них (ibid). У верховцев (в прежнее время по крайней мере) „дома совершеннолетний сын часто не смел при гостях сесть в присутствии отца без позволения“ (Сенюткин „Донцы“ М. 1866г., II, стр. 126). Хотя ныне эти стародавние обычаи теряют свою прежнюю силу и старики казаки не раз жаловались мне, что юнцы часто никакого почтения ни к старшим родственникам, ни к старикам вообще но оказывают: в одних с ними кабаках гуляют и не стыдятся срамно ругаться в их присутствии тем не менее „добрый“ казак особенно в верховых станицах и ныне со старшими почтителен и скромен. Встретив старика, он снимает фуражку. Перейти дорогу старшему считается верх неприличия. В разговори со старшим молодой казак должен избегать грубых слов. Старца, даже не знакомого, называют при обращения к нему — „дедушкой“, людям постарше себя говорят „дядинька“, „тетенька“ старший младшего называет „сынком“, а очень малого — „внучком“, равные говорят друг другу—„брат“ (в шутку—„братуха“). „Любят казаки называться сватами и кумовьями, и часто лица называются сватами, когда между ними нет никакого родства“ (Д. газета 1875 г., № 81). Нет более ласкового слова для незнакомца, как назвать его „родным“, „родненьким“ или „кровным“. В казацких песнях говорит А. Савельев, „после родимой матушки, родной братец принимает всегда искреннее участие в судьбе доброго молодца. Очень часто в них изображается родственная братская любовь, доходящая до самоотвержения, братья делятся и радостью, но больше того горем. Не даром молодец, обращаясь к своим товарищам односумам, однокашникам, всегда называет их „братцы мои“, „братцьг“, словами указывающими на духовное сродство по оружию, по жизни и по чувствам. Родственные патриархальные отношения, как отличительная черта русского народного быта — проявляются с большей силой в казачьей жизни, где среди постоянных тревог и битв чаще приходится доказывать их на самом деле. Известно, что на Дону долгое время команды, отряды, полки формировались постанично, так что отец шел вместе с сыном, брат с братом, племянник с дядей. Рассказывают же, что в ополчении 1812 г. престарелый патриарх - дед выступал в поход с многочисленным потомством сыновей и внуков“. (Сбор. дон. народ, пес С.-П. Б. 1866 г., стр. 26)... Влияние родства на брак. Родство, как и следует ожидать имеет огромное влияние при заключении брачного союза. Вообще говоря воззрения казаков на этот предмет чрезвычайно строги как между раскольниками, так и между православными. „Грешно родственникам промеж себя невест сватать; есть у нас примета, коли возьмёшь жену родственницу, то житья не будет: кто ни будь из обоих в скорости помрет, а если дети народятся, то будут либо безглазые, либо безногие (запис. в Черныш. ст.)“. Родство кровное служить препятствием к браку до 7-й степени во всяком случай, но неохотно вступают и в 8-й, а местами и в 9-й степени (последнее со слов священника в Мариинской ст.). Способы исчисления родства среди казаков. Способ исчисления родства среди казаков я встретил следующий. Казак раскольник в Пятиизбянской ст., показав мне кисть своей руки с раздвинутыми в стороны четырьмя пальцами и с пригнутым к ладони пятым (большим), сказал: „это — однородие“; каждый из пальцев означал мужчину иди женщину, у коих был один отец (братья — сестры). Затем он показал точно также кисть другой руки и, подняв ее в воздух над первой, сказал —„это другое родие — двоюродие“. Потом, отняв снизу первую руку, он поднял ее над второй сказав: „а это третье родие“. Потом опять поднял над ней другую руку и сказал: „вот здесь сватать можно, но обегают“, и, снова подняв указанным способом руку, сказал наконец: „а тут вот сватай без опаски“. Вот рисунок. Мы имеем здесь дело с измерением родства генерациями, числом рождения от общего родоначальника к отдаленнейшему от него (А) из двух данных нисходящих, а непосредствующими между данными лицами рождениями: В. и С. = „одно колено“; это родные братья. D. d. и е. Е. = „другое колено“ - двоюродные братья F. f. и g. G. = „третье колено“ - „трехродные" братья и т. д. „Как перевалишь на 5-е колено, то можно свататься, а далее 6-го колена и родней не почитаются: если я той женщине, у которой сватаю дочь за своего сына, — трехродный дядя, то мой то сын ей уже нет никто, никак не приходится — значить, венчать можно“. Правила относительно родства кровного переносятся и на свойство, так напр.: один казак ст. Луковской рассказывал, что его брак не сразу допустили родственники, a многие даже осуждали, потому что его родной дядя (А) женат на двоюродной бабке (В) его невесты (С)—„потому что мужу—В. доводится теткой по дяде, а жене — бабкой“. Свойство с мужской линии считается, по видимому, (по крайней мере в некоторых местностях) препятствием к браку в более дальних степенях, чем свойство по женской линии; так напр., в мужском поколении оно считается препятствием до 5-го „колена“. Наоборот в женском поколении - до 4-го „колена“. Но все только что сказанное не имеет значение обычаев, не признающих исключения. Во многих станицах, особенно низовых, где много торгового люда, мне говорили, что „ныне народ слабее стал“, что в брак не вступают лишь до 4-ой степени (sic) родства и свойства; т. е. согласно требованию наших современных церковных законов. Часто поступают так, ,,как укажет священник“, хотя сами священники толкуют канонические правила не одинаково, а кто как умеет (Тим.), особенно при определении родства двоюродного и троюродного встречаются затруднения (Тим.). Что касается родства духовного, то оно также считается препятствием к браку для самих восприемников между собой, для восприемников с родителями крестника, для крестника с восприемниками, для лиц, имевших одного восприемника и их детей до 4-го „колена“ или для лиц, из коих одно имело восприемником родственника другого до 6-й степени: нельзя напр., жениться на девушке, которую крестила моя бабка. Но и эти правила не везде применяются столь строго. В некоторых местах казачки говорили: „если моя мать моего жениха крестила, то идет к священнику с просьбой позволить обвенчать меня, а он только скажет: коли совести нет, то делайте как знаете, и согласится венцы надеть“. Побратимство в одних местах считается препятствием для брака между детьми, но в большинстве местностей оно, кажется, не составляет этого препятствия. В Казанской ст. напр., названые братья, чтобы скрепить еще больше свою дружбу, даже стараются соединить своих детей браком (Тим.). Приемыши не вступают в брак ни с усыновителями, ни с их детьми.

Воззрения на брак
Воззрения на брак. „Муж с женой, жена с мужем — советь благ“. Без жены, по мнению беседовавших со мной казаков, нельзя вести хорошо хозяйство; кроме того, „без жены честно прожить нельзя: плоть то не сдержишь, а от греха надо дальше быть и жить по закону“. Поэтому долго не женится из простых казаков только ,,плохой“: за кем грехи водятся (напр. вор или конокрад) почему за него никто и не хочет идти. Тогда он отправляется обыкновенно на службу, остепенится и, вернувшись домой, находит себе невесту (запис. в Ярыженской ст. и др.). В девушках остаются лишь уроды или те, которые „сами себя потеряли“ (впрочем и такие не редко выходят за вдовцов) или же — давшие обет безбрачия (редко). Общение вне брака. Хотя свобода полового общения вне брака и осуждается казаками, но „бывает грех“, „потому что народ слаб“. В былое время народ проще был: тогда на Иванов день и, девушки и молодые казаки (во многих станицах) вместе купались, а ныне это вовсе вывелось, „потому казак — не хохол: тот и спит с девкой да до греха не доводить, а казак нешто стерпит“... Зимой бывают во многих (особенно в верховых) станицах „сиделушки“, но старшие зорко следят за поведением молодежи и лишь только заметят что-нибудь подозрительное — перестают пускать своих дочерей на эти собрания. (Насколько распространено сказанное в среде донских казаков утверждать не берусь.) Как переживание старинных обычаев заслуживает внимание следующее. В окрестностях Луганской ст. с Троицына дня девушки шьют куклу Маринку, потихоньку от всех. Потом идут с молодыми казаками в лес и вешают Маринку на дерево. Все начинают петь и плясать. В это время нужно ухитриться украсть Маринку. Кого поймают при краже — сильно бьют. При этом увеселении бывает и свобода полового общения. Теперь этот обычай строго воспрещается стариками, но, не смотря на это, молодежь не перестает из году в год соблюдать его. Ныне это однако делается тайно, так что даже не все знают, где будет происходить сборище (сообщено Вл. Петр. Юшневским). Значение судьбы в брачных делах. Всякому заранее определено судьбой, на ком женатым быть. „Когда родится ребенок, ангел летит к Богу: господи, говорит, давай долю — младенец родится. Господь и дает долю. Кому какая доля достанется, так все и сбудется; и кому на ком жениться как показано, такт, и будет: хоть вы за тридевять земель будете—ничего: сыщете друг друга“. (запис. в ст. Чернышев.). Вероятно поэтому иногда выбор невесты предоставляется на волю судьбы. Если жених ни к одной из известных ему девушек особенного сердечного влечения не чувствует, а родители желают, чтобы он вступил в брак, то с общего семейного совета пишут имена всех невест, имеющихся на примете, на отдельные ярлычки, которые кладут затем под образа на ночь. По утру встает жених, умоется, помолится Богу и вынимает один из ярлычков: „чье имя вышло, ту и сватают“ (со слов Ив. Гр. Горина в Пятиизбянск. ст.). Возраст. Казаки склонны к ранним бракам, особенно в верховых станицах и в среде раскольников. Одна из побудительных причин к этому есть желание получить возможно скорее в доме работницу, ибо мужу приходится скоро справляться на службу. „Сиденки отсидел, рассуждают казаки, вот и жених. Оно и лучше: бабенке помощь, да и сам меньше будя повесничать. А то, не ровен час, скоро очередь достанется, на кого же бросить дом, хозяйство? И по службе, то он будя поисправнее — нет, нет, да и вспомнит свою молодайку и прибережет деньги хоть ей на наряды (День 1862 г., № 28). Доводом за ранние браки приводят еще следующее: в писании сказано, если мало лет, но в теле, то и отдавай замуж (Донск, газ. 1874 г., № 35). Даже православные казаки сознавались, что еслиб священники стали венчать, то и они стали бы женить своих сыновей раньше. Да и теперь они нередко стараются обходить церковные законы и часто им удается задарить священника и „выгадать месяца три“. Весьма ранние браки особенно часто бывали в прежнее время. Ранние браки. Вот, что мне рассказывала казачка - раскольница в Пятиизбянской ст.: „бывало, как минет мальчику 11 лет, ему и говорят — вот ты уже жених. И он начинает с этих пор женихаться: подпояшется красивым поясом, смажет лицо жиром, чтобы кожа мягче была и лик светлее, расчешется, шапку на бок наденет и ходить гоголем. Тут прежде всего на рост смотрели: если жених и молод да рослый, то скоро невесту ему подберут“. Женили лет 12, 14, 15, при чем невеста бывала многими годами старше. „Случалось, что жена коров доит, а ребенок — муж подле нее заснет. Подоит коров она, возьмет его на руки, да и снесет его в курень: в одной руке - у ней ведро с молоком, а в другой муж. А то, бывало, ведет жена мужа за руку, а он бежит за ней в припрыжку и нос утирает. А когда муж вырастет, то жена уже старухой станет - тогда он живет либо с невесткой, либо с соседкой“ (запис. в Черныш, ст.). На хуторе Караичевом один казак рассказывал мне следующее: „когда выходила замуж моя бабка, ей было 18 лет, а жениху, т. е. моему деду, 14 лет. На сговор он к ней в первый раз приехал, и привез с собой в гостинец чулки и бабки, а она ему подарила кисет, который сама вышила. Сначала они посидели вместе со стариками, а потом пошли играть в бабки. Потом их обвенчали, накормили и положили на кровать, а один из родных залез под кровать слушать, что они разговаривать станут“. Другой казак в Верхнекурмоярской ст. рассказывал следующее: ,,у нас вот какие случаи бывали... Это было еще тогда, когда я присягу не принимал, а принял я присягу в 1827 г. Была у нас в станице девушка лет 15, а то и старше — дюже из себя красивая, ну так красива, что все заглядывались: генералья и полковники приезжали свататься за нее, а она качает бывало грудного ребенка, да и говорить: выняньчаю — замуж за него пойду, а то ни за кого не пойду. И ведь пошла же за него - дождалась. Вот как бывало“. Вот еще рассказ, из прежних времен. „В наше время женили детьми:, меня самого женили на 14-ом году, то же и старухе моей было лет 12 или 13. Я вырос в К. ст., а в эту пристал в зятья к покойному есаулу Левонтинову. Так уж Бог привел; если бы батюшка был жив, то никогда бы этого не случилось... Мы жили достаточно, но в одну зиму случился падеж, скотина у нас вся позаболела на ноги. Мы остались без хлеба и без скотины. Тут скоро батюшка умер и матушка осталась с нами шестерыми. Тесть служил с батюшкой в одном полку; узнавши, что он умер, и случайно увидевши меня, он наказал через людей матушке не согласится ли она отдать меня к нему в зятья. Матушка, услышавши об этом, рада была без памяти. Прибравши время, она запрягла волов, насильно посадила меня на воз и повезла. Я все пручался и хотел соскочить с воза. За это она несколько раз выдрала меня за волосы, отчего я долго плакал, потом заснул под плетъю и проспал всю дорогу. Когда она меня привезла, то ввела в дом и посадила на лавку: а сама стала разговаривать с хозяевами. Я глянул на кровать и увидел: на кровати сидит невеста. Она была одета в синюю шубку, на подобие кубилека, края которой и подол были оторочены штофом. На голова у ней была кичка с маленькими рожками, а на ногах козловые сапоги. Когда я на нее глянул, то она в это время тоже глядела на меня прямо и быстро. Матушка долго говорила с тестем и с тещей, пили они и водку. О чем у них шла речь я ничего не понял. Когда они кончили, то матушка, посадила меля на воз и уехала домой. Зимой опять матушка, попросивши с собой двух своих сестер и племянника, только что пришедшего со службы, повезла меня туда же. Когда мы приехали, то на этот раз там уже много было гостей. Нас с невестою убрали и повели венчать. Невеста была, в том же наряде, в каком я её видел в первый раз; только сверху была надета шуба, крытая нанкой. На меня же надели желтый станичный зипун. Тогда всех венчали в одном зипуне, так он и висел в станичном правлении; как кого венчать, то его берут 'и надевают, а перевенчавши, опять снимают и вешают. Для меня зипун был длинен и широк; почему полы мне подтыкали, а рукава подобрали так, что складки были на самых локтях. Когда нас перевенчали и вели домой в венцах, то у меня пола и ототкнись, а я на нее и стал наступать ногами, и чуть не падал. Тетушка покойница и кинься на ходу подтыкать мне полу; я почему то пришел от этого в гнев и махнул рукою; рукав опустился и стал до самой земли, так что я не мог и руки поднять. Тут уж видят, что дело плохо, остановили нас, и обступивши кругом и убравши меня как следует, потом уж продолжали путь. Привели нас домой, и поднялась гульба...“ („Карт. из народ, жизни дон. каз.". М. 1871 г. стр. 35). Нередко родители засватывали своих детей еще в младенчестве (Свиньин „Картины России“. СПБ. 1839 г. стр. 253; Сев. Пчела, 1831 г. № 258). Браки у старообрядцев, говорит один из местных исследователей быта, заключаются иногда и при следующих условиях: остается сирота, девочка лет 8; ее берут в семью и обрекают уже за пария лет 15, а после она делается женой. Наоборот случается и так, что к мальчику лет 13 мать ищет работницу, а свекор сноху. (Донс. Газ. 1874 г. № 35). И поныне этот обычай ранних браков не вывелся у казаков (преимущественно у раскольников). Брачующиеся и ныне бывают дети от 15 лет: ,,я сам, говорит один из исследователей местного быта, видел четырнадцатилетнюю мать — это факт“. (Донск. газета 1. с.). А мне показывали в Чернышевской ст. казака хуторянина, который за год перед тем женил сына 14 лет на 20-летней девушке. Не так давно, согласно рассказам казаков, на хуторе Попов был случай, что женили казака 12 лет на 20-ти летней женщине. „Она сначала на него и внимания не обращала, а когда ему пришло время на службу выходит, у него оказалось уже пять человек детей“. В другом месте в станичный суд явились муж 14 лет и жена 15 лет, три года как обвенчанные. Отец от имени мужа жаловался, что жена ушла и не живет с ним. .Жена отвечала, что муж её бьет и показывала все лицо ободранное ногтями. Муж плакал говоря: ,,не надо мне её: она дюже дерется“. А свекор настаивал, чтобы она жила, а, в противном случае заплатила бы свадебные издержки. Станичный суд не стал входить в разбирательство дела, убедившись, что супруги еще дети, которые рассказывали, что поп отказался их венчать, и что после этого их перевенчал „дедушка“. (Д. газ. 1874 г. № 35). Браки, заключаемые в более позднем возрасте. Что касается до станиц низовых, то здесь, вообще говоря, в брак вступают в более позднем возрасте. Впрочем и здесь чаще женятся тотчас после присяги, так напр. в ст. Нижнекурмоярскои (если ее причислить к низовым), „из ста казаков один лишь женится носле службы“. В Старочеркасской ст. мне говорили, что в окрестных местах сравнительно редко женятся 19 — 20 лет, а больше 25 — 28 — 30 и даже 35 лет. В ст. Гниловской, лежащей в самом низовье Дона, жители которой мало занимаются хлебопашеством, утверждали также, что ,,женить рано здесь моды нет“, и что многие казаки до 25 — 26 —30 лет холосты. Точно также и в Новониколаевской ст., согласно сообщению г. Донецкого, „все старожилы женятся в немолодых уже летах — обыкновенно в 30-х годах жизни“. (Д. О. В. 1875 г. № 17). На возраст, в котором казаки вступают в брак, оказывает влияние и степень экономического благосостояния родителей. Богатые не торопятся выдавать дочерей: „пускай мол еще погуляет, а наработаться то еще успеет“. Влияние родителей на брак. Влияние родителей при заключении браков у казаков часто бывает огромное, решающее участь сына или дочери, не справляясь с их собственными желаниями. Г. Ознобишин утверждает, что безусловный семейный деспотизм среди казаков есть одно из последствий усиленного прилива на Дон „московского элемента“, под влиянием коего и подверглись изменениям обряды и обычаи прежних донцов, „постепенно сливавшихся с московцами“. Доказательство этого он видит в следующей песне, записанной им в Цимлянской ст.: Сполать молодцу, Да сполать сыну отецкому! Он нашел себе лебедушку, Лебедушку белую, Марьюшку. Он привел ее к своему отцу — матери: Ты, родимый батенька, родимая матушка, Люба ли вам моя невеста? ..Ты, чадо наше, чадушко, „Чадо, дитя милое, „Тебе люба, а нам вдвое хороша: „Тебе с нею век вековатъ, ,,А нам с нею час, часовать. (Д. О. В. 1875 г., Л* 10). Утверждение г. Ознобишина, быть может, справедливо вполне лишь относительно того времени, когда семейные связи в среде донских казаков не окрепли еще; но оно вряд ли может быть принято за безусловно верное касательно времени позднейшего, когда семейный быт донских казаков вполне стожился и окреп. Дело в том, что все более ранние из исследователей казацкого быта — Корнилович, Кирсанов, Свиньин, Терещенко (Корнилович „Русская старина" С. П. Б. 1824 г.; Кирсанов „Старин, свадеб, обр. Д. каз.“ Сев. Пчела 1831 г., № 258; Свиньин „Карт. Рос. С. II. Б. 1839 г.“; Терещенко „Быт рус. народа“ С. П. Б. 1848 г., ч. II.) утверждают, что „в старину редкий донец женился по собственному выбору: большою частью родители назначали ему невесту. Воля ваша, говорил сын и клал поклон в ноги“ (Корн. с. 299): „браки совершались всегда и беспрекословно по выбору родителей“ (Свин.); „сын, время тебе жениться, говорил отец, мы с матерью выбрали тебе невесту“ (Терещ.). Даже свобода отношений между молодыми людьми разных полов была, по рассказам писателей, стеснена до крайности: ,,жизнь женщин и девиц была замкнута. Не гляди в глаза мужчине — Бог счастья не даст“ (Корн.). Мужчины могли видеть девушек только в хороводах на гулянье, на свадьбах или на крыльце. Девице до самого её замужества не удавалось сказать трех слов постороннему мужчине“ (Терещ. с. 606). С наступлением 13 лет воля девушки ограничивалась самым строгим приличиемъ. По будням девушки сидели на крыльцах, занимаясь шитьем и прочей женской работой, и убегали каждой раз, когда показывался на улице молодой мужчина. По праздникам они выводились в церковь к утрене, к обедне и к вечерне. Писать их не учили нарочно, „чтобы не переписывались с мужчинами“ (Корн. с. 252). Впрочем эти правила были, вероятно, в обычай только в старшинских и более зажиточных семьях, быт которых уже утрачивал свою первоначальную простоту. Два начала. Что же касается до отношения родителей к бракам детей, то, как мне кажется, будет вероятнее предположить, что и в старину подобно тому, как и ныне у казаков рядом существовали оба начала — как предоставление свободы выбора самим брачующимся, так и полное подчинение брачующихся выбору, сделанному их родителями. Так в донских областных газетах, современных нам, сообщаются факты друг другу совершенно противоречащие и тем не менее существующие рядом друг с другом. Напр. г. Антонов пишет из Каменской ст., что свадьбы нынешних казаков (хуторян) начинаются на уличных увеселениях. Молодой казак лет 19—20 высматривает девицу, которая пришлась бы ему по сердцу и, предварительно переговорив с нею и заручившись согласием, он объявляет своим родителям, которые, не находя препятствия, засылают сваху (Д. О. В. 1875 г., № 84). Тоже сообщается и из других мест (Д. О. В. 1875 г. № 100): почти на каждой улице станицы собираются девичьи ,,курагоды“, где девушки водят „танки“ и поют песни. Выбравши себе „в совесть“ девушку, казак отзывает ее от курагода в сторону и „начинает вести с ней разный беседы о свадьбах, о сговорах, подушках и т. д.“. Познакомившись с девушкой, казак заручается её согласием на брак, а потом уже объявляет об этом своим родителям. В некоторых местностях, напр., в ст. Митякинской, в воскресенье около 20 октября съезжаются по старинному обычаю прихожане целыми семействами и вывозят женихов и невесть — по местному выражению — „на точок“. По выходе из церкви, девушки скучиваются в одном месте на площади, а около них составляется круг женихов; выбор делается издали. Затем жених указывает своим родителям на выбранную невесту, а после этого начинается обычное сватовство (Д. О. В. 1874 г., № 87). Наоборот г. Романов напр., сообщает, что выбор невесты и жениха принадлежит воле родителей, и „сын непременно обязан взять в жены ту девушку, которую назначают ему его родители, хотя бы она не только не нравилась сыну, но и была бы даже нетерпима им...“. Иногда просто на просто, чтобы показать спою родительскую власть, дочь заставляют выйти за того, за кого отдают отец и мать: „дитя мое — и воля моя, за кого хочу, за того отдам; она еще молода, ничего не понимает“; или „он еще молод и глуп: покинуть — привыкнуть, стерпятся—слюбятся“. Или же вот как, напр., по словам того же г. Романова, казак распоряжается судьбою сына. „Старик, посоветовавшись со старухой, не говоря сыну ни слова, отправляется к соседу, у которого дочь невеста и сватает ее за своего кровного Гришку. Предложение принято, и в знак будущего родства родители немножко подпили: сын же ничего не знает. Наконец родители возвращаются домой; мать лезет на печку поразмять свои охмелевшие члены, а отец между тем подзывает сына и говорить: знаешь што, Гришутка? — Што, батюшка?—Мы с матерью усватали за тебя у Сидорыча Хавронью. — Хавронью, испуганно вскрикивает сын?!.. Да она мне што то не нравится.—Што-о?! не нравится!... Следует брань. Сын соглашается наконец. То то, смотри у меня, заканчиваешь отец: я отец и воля моя, а не то смотри: я шутить не люблю“. (Д. О. В. 1874 г., №№ 7, 9). У старообрядцев Донского округа так же „в редком случае жених или невеста являются лицами самостоятельными: это из тысячи один случай, потому что право главы семейства над остальными членами слишком сильно: дитя мое — и воля моя, что хочу, то и делаю“. (Д. газ. 1874 г., № 35). То же, по словам г. Реброва, и у старообрядцев Старочеркасской ст. (Д. газ. 1875 г., № 30). У казаков Донского округа, по словам г. Сонина, нередко случается, что сын находится в походе, а родители, не желая упустить работящую девку, сватают без ведома сына и приготовляют все к свадьбе. Сын возвращается; отец и мать объявляют ему свое решение; он кланяется, благодарить, говоря при этом: „лишь бы для вас была хороша, а для меня будет“ (Моск. Вести. 1860 г., №№ 11—28). Наконец и мне лично казаки в одних местах говорили, что выбор жениха и невесты зависит от родителей, в других же, наоборот, утверждали, что родители исполняют желание детей: отец говорить сыну — ,,ты, моль, гляди хорошенько — жена не лапоть — с ноги не снимешь“. В беседах со мной казаки обыкновенно проводили грань между прежним и нынешним временем: „ныне, говорили они, послабее стало — у родителей меньше власти и дети слушаться перестали. Прежде старики не спрашивали молодых, а женили по собственному усмотрению, ныне же все более стали справляться с желанием детей“ (зап. в Верхнекурм. ст. и др.). Бывает, и так: казак тайно переговорит с девушкой: казак скажет —я хочу тебя замуж взять, пойдешь ли ты за меня. Коли она согласится, казак просит родителей своих посватать; старик скажет только: „что ж от чужого стола не стыдно повернуть, пойду попытаюсь“, и пойдет сватать. Бывает и так, что казак, не спросясь сына, сам сватает ему невесту (зап. в Пятиизб. ст.). Прежде женивали, не спросясь самих детей. Сыну, бывало, невеста хотя и не пришлась в совесть, да он боится сказать об этом попу перед венчанием потому, что дружно ему шепчет: „говори попу, что охотой берешь, а то три года неженат проходишь — за отказ ото всех покор будет и невесты станут обегать, другой не скоро сыщешь — будут говорить, что этак, моль, он и меня осрамить, как ту осрамил“. Ныне народ не тот сталь: сын то отца ныне не дюже сталь слушаться, да и старики сами видят, что коли сына женишь против его желания, то счастья от того мало бывает (зап. в Ярыж. ст.). „Ныне, говорили казаки в Чернышевской ст., и жениха то невесте берут такого, который люб ей, потому ныне народ сталь очень бойкий: сраму, того гляди, наделает. Может случиться, что девка то кого ни будь на стороне полюбила, да после, свадьбы дня через три и уйдет: тут у баб одна оговорка бывает — свекор, мол, лезет с приставаниями, а свекор то еще и не в чем не виновен. Вот оно как ныне пошло!..“ В вопросе о влиянии родителей на брак у казаков можно, как мне кажется, отметить следующие черты: власть родительская, по видимому, проявляется сильнее в браках малолетних, чем в браках, заключаемых в болеe зрелом возрасте; сильнее по отношению к дочерям, чем по отношению к сыновьям; сильнее в северных округах, чем в низовых станицах; сильнее среди старообрядцев, чем у православных. Вообще же влияние родителей за последнее время начинает, по видимому, ослабевать. Браки против воли родителей. Браки против воли родителей, уходом, по словам казаков, случаются, но pедко: „выправят метрику да в другой церкви и обвенчаются“, родители отказывают дать справу, сердятся и не пускают в хату, но потом прощают. Такие браки бывают в случай несогласия родителей или, если жених и невеста „неровня“, или, если отец закоренелый раскольник и не желает выдать дочь за православного. Иногда девушка, по словам казаков, не решается на брак уходом, тогда жених, подговорив товарищей, увозить её с их помощью силой. Но все это, сколько мне известно, происходит очень редко. Согласие на брак дяди или брата старшего в большой семье мало имеет значения. То же следует сказать и о вотчиме и мачехе. Падчерица обыкновенно справляется на имущество, оставшееся после родного отца или матери или же при помощи родственников. Пасынок часто уходить в зятья. Согласие опекуна тоже имеет мало значения. Согласие приемного отца имеет значение, по словам казаков, такое же, как и родного. Откуда берут невесту. У казаков нет обычая брать невесту непременно из своей станицы: „берут там, где дело сойдется“. Но так как станицы и хутора весьма многолюдны, то обыкновенно каждый казак находит себе невесту в пределах родного селенья или в пределах юрта. Часто если казак не находит себе девушки по сердцу „на своем кутку“ (на краю или улице), то идет на игрище ,,варгунку“ и там присматривается к девушкам (Д. О. В. 1875 г.. № 100). Не находя у себя дома невесты, казаки отправляются искать в другой хутор и даже в чужую станицу. Однако во многих местностях казаки утверждали, что „кто по чужим станицам поехал, значить, плохой человек: коли у себя невесты не нашел, значит порок на нем“. Браки с крестьянами. Согласно рассказам казаков, еще не так давно казак за бесчестье считал взять за себя русскую (т. е. иногороднюю) или хохлушку: „все больше на казачках женились и лишь в крайнем случай, за неимением невесты — народу на Дону тогда мало было — сватали хохлушек, а ныне все смешалось — и русскую берут, и за, русского отдают: оно бы и теперь не следовало, потому что мужику с казаком не равняться стать“. Крестьянин за честь считает, если казак за его дочь сватается. Иногда этим злоупотребляют казаки пьяницы; женившись на крестьянской дочери и ушедши на службу, они бесцеремонно тревожат тестя о высылке денег (сообщ. г. Шумковым). Браки с инородцами. За „цыгана полевого“, говорили казаки: казачка никогда не пойдет замуж, и на цыганке, казак не женится: „об цыганах со смехом все говорят“. Но изредка бывают и с цыганами браки, если они долго живут при станице и обрусеют (зап. в ст. Малодельск.). Браки казаков с калмыками (крещеными) случаются (зап. На Караич. хуторе). Браки эти бывали еще исстари: об этом свидетельствует и Самуил Георг Гмелин, путешествовавший по России в 1768 — 1769 гг. (С. Г. Гм. „Пут. по Рос.“ Спб. 1806 г., ч. I, с. 260). Браки между православными и раскольниками. Браки православных с раскольниками также бывают. В этом случае, или девка переходит в раскол, или же она венчается по православному обряду, а муж остается в расколе. „Есть у нас семьи, говорили казаки, где бабка, муж, жена и приезжий гость сидят вместе, а едят из разных чашек, ибо принадлежат к разным толкам“. Раскольники нередко пользуются браком как средством для совращения православных в свою секту. „Отправляясь в пределы соседних губерний и выдавая себя там за лиц православного вероисповедания, они сватают девиц по большей части сирот или бедных родителей с условием совершить брак и пир на свой счет; родные невесты, не поверив родословию жениха, убеждаются, по наслышке о зажиточности последнего, обман обнаруживается впоследствии, но возвращение девицы делается уже невозможным для родителей; девица же из страха за будущее умалчивает об ошибке, а потом и сама переходит в раскол“ (Моск. Вед. 1883 г., № 146). Качества жениха и невесты. Что касается качеств, которые требуются от жениха и невесты, то прежде всего следует отметить, что родители относятся равнодушно к тому, по любви ли их дети вступают в брак: „они только выбирают, чтобы невеста была справная, работящая, и смирная, да при том такая, на которой просят поменьше кладки“ (Д. О. В. 1874 г., № 9). „Иная красива с виду — и лицо то белое, и походка ровная, и сама приятная, да совсем таки дура — что с ней станешь делать? Нам надо умную, работящую, здоровую:, корову выбирай по рогам, а девку по грудям“. В одной красоте то толку мало: иной раз невеста — море, да жить то с ней горе:— ткать и прясть не может, а это у нас и последний человек умеет (зап. в Ярыж. ст.). Бывает из себя то королева, да неопрятная, детей не умеет одеть“. (зап. в ст. Гниловской). Кроме того, смотрят, чтобы невеста была хорошей семьи, богатая. Сплошь и рядом, сватая за сына, „отец и об себе думает“ (намек на снохачество). Те же качества требуются и от жениха: ум, богатство, „чтобы он был умного отца — матери“, обрищают внимание и на внешний вид: ,,иной как дворянин хорош“. Женятся и выходят замуж обыкновенно за „ровню“: „по себе дерево рубить надо“. Очередь. Как при женитьбе сыновей, так и при выдача замуж дочерей — сообщали мне казаки в одних местах — соблюдают очередь: младшего неохотно ,,доводят до дела“ ранее старшего, а „женят по годам“. Впрочем очередь не соблюдается, если присватался человек богатый „через старшую дочь за меньшую“. Но в других местностях мне говорили так: „в этом деле у нас все равно что торговля: какой конь в табуне окажется, тот и торгуют: так и при сватовстве, — отцу всё равно, которую дочь выдавать“. Свадебные обряды. Все казацкие обряды и обычаи, находящиеся в связи со свадьбой., чрезвычайно разнообразятся по местностям напоминая то великорусские, то малороссийские обыкновения. „Часто случается, говорит А. Савельев, что великорусская песня поется с оттенками малорусского выговора и наоборот малорусский свадебный обряд обставлен подробностями, вынесенными из великорусской жизни“. (1. с. р., 65). Сверх того и сама казацкая жизнь наложила на свадебные обряды своеобразный отпечаток. Так характерное видоизменение одного свадебного обряда приводится А. Савельевым: „невеста — товар, а жених — купец у нас, говорит он, в некоторых местностях варьируется так: невеста — крепость, а жених —войско, которое должно приступом взять крепость“ (ibid). Время свадеб. Свадьбы у казаков играются обыкновенно в течении осеннего и зимнего мясоеда — в наиболее свободное от полевых работ время. Играются свадьбы и весной, на „красной горке“. Свадьбы сопровождаются большими пиршествами и влекут за собой крупные расходы. „Поднялась вся станица и заревела ревом, рассказывал один казак про свою свадьбу: деве недели были все как одурелые, так что во всей станице скотина было подохла с голоду, потому что некому было дать ей корм: все, и старый, и малый, были на нашей свадьба“ (Кар. из нар. ж. д. к. стр.. 36). Казаки часто говорили мне, что у них две заботы: „первая забота — справить сына на службу, а другая забота — довести сына до дела. Дочь, говорили они, не в пример легче выдать замуж: „дочь что?! Коли у тебя нечем ее справить, то и сват поможет; девушку всякий с охотой возьмет — плохо справлена, зато работница. Не то сына женить: тут хоть все имение продавай — и кладку надо дать, и родню угостить, и попу заплатить... Свадьба сорочку найдет: все до последней сорочки придется вынуть — хоть в работники после нанимайся, а свадьбу справь“. Семейный совет. Сватовству предшествуете „родственный совет“, на котором решают вопрос, какую девушку сватать за подросшего сына. На этом совете принимают участие все ближайшие родственники и крестные родители жениха. Главная же роль в этом деле принадлежит матери: „мать здесь — большой человек“. Позволяю себе привести здесь любопытный рассказ очевидца, присутствовавшего на подобном совете в Донецком округе. „Когда мы вошли в избу, рассказывает г. Сонин, все нам чинно поклонились. Меня посадили под святые иконы на почетное место. Все гости уселись по местам. Несколько минут все молчали. Наконец хозяин — отец парня жениха, встает с своего места и обращается ко всем и просит ласково благого совета, у кого бы сватать за сына. Одни отвечают: „Бог его знает, у кого девки хорошие“, а другие: „вы родители и должны больше знать“. На этом разговор прекращается и у всех, как будто по команде, головы опустились вниз. Посреди этого молчания парни стараются придумать и сказать красное словцо для увеселения молчаливой публики. Иван Парамоныч (отец жениха) вторично заводит речь: — Ну что сидеть! что думать?... ну ка старуха поднеси нам по чарке, да по парке, а там опять, да понять! Авось наши головушки повеселеют... А затем жениха позвать, может у пего есть хорошая невеста... — Эх! родные мои — отозвалась старуха мать — да что его звать! мужу жена будет хороша, да мне то грешной матери каков почет будет? — Не бойся, старуха! А я то на что? у меня то из рук не вырвется! — отвечает муж. Позвали жениха. Войдя в хату, он перекрестился, потом поклонился гостям, которые отвечали ему тем - же. — Ну, милое дитятко, обратился отец к сыну, вот и добрые люди пришли к нам на совет, у кого будем за тебя сватать... — У кого знаешь, батюшка. Я из вашей воли не выхожу. — Да что мы — то мы! да и ты приложи своего ума разума. Жених назвал было девку, но мать была против и предложила другую. На все доводы матери 19-ти летний сын отвечал, кланяясь: — Воля ваша, матушка: я из вашей воли не выхожу, чтобы после не упрекали меня, что не по мысли невестку взял“. Этим совещание и окончилось. (Моск. Вестник 1860 г. № 11). После семейного совета начинается „сватание“. Смотрины. Иногда, прежде чем засылать сватов, производится „смотр“ невесты, потому что, „не видавши товару, не торгуй“. В старину жених с одним или двумя пожилыми родственниками отправлялся (обыкновенно вечером) в дом невесты. Здесь они заводили речь о дочери хозяина, хвалили её красоту, ум и просили чтобы она им поднесла по чарке вина (Терещ. II с. 606). ,,По зову матери невеста являлась одетая по домашнему, держа в руках поднос с кубками вина, и, разнесши кубки, отходила к стороне, смиренно ожидая, пока гости выпъют. Гости с умыслом медлили пить, чтобы дать жениху время всмотреться в невесту и между тем хвалили вино и подносчицу. Приняв кубки, она удалялась; вслед за нею и гости, которые не переставали хвалить дочь и оканчивали: Бог даст, она полюбит и нас. Хотя не объявляли прямо о намерении жениха, но самый приход его уже объяснял все“. (Корнил, 1. с. р. 299; Терещ. 1. с. р. 607). Ныне также бывают смотрины (гляденки). Вот что рассказывали мне старики в ст. Пятиизбянской: „Сперва смотрины. Женихов отец приходит к невестину отцу с братом, с женой и с сыном женихом. Сына оставят в сенях, а сами войдут. Отец предлагает своего сына в женихи дочери хозяина. Потом жениха вводят в горницу. Невестин отец желает узнать, как он умеет говорить: смышлен ли он. Он спрашивает. — Что ты за человек? — Я есть охотничек. — За каким же зверем ты охотишься? — Да за лисицами, за куницами и за красными девицами. — А как же ты думаешь ловить их? — Да как Господь присудить. Иной раз я бегу за лисицей, а она заскакивает в нору, я ее там случаем хочу закурить, да боюсь, что от огня сгорит, а согласен я ее вылить водою — вот она и цела будет, лисица то, красная девица то? — Как же ты согласен сейчас то изловить лисицу — красную девицу? — Я согласен ее вылить водой („это, значит, он на водку намекает“). — Ну — скажет невестин отец — выливать, так выливай, пополнее наливай, да нам давай. Тогда женихов отец наливает, а невестин отец выпивает, заливает свои ясные очи, сделается весел и прост и прикажет вывести невесту. Жених смотрит на невесту и она на него — оба стоя. Потом жених вынимает гривенник или патиалтынный и отдает это невесте, говоря: „ну вот я за приход твой на смотрины прошу принять от меня подарочек“. Потом невесту уводят, и за стеной спрашивают, понравился ли жених. И жениха выводят и спрашивают: „ну как — показалась ли тебе невеста“. Потом уже начинают сватать“. Иногда отец, наметив для сына невесту, посылает его одного посмотреть, нравится ли она ему. Придя в дом невестин, молодой казак ведет такого рода речь, что там сейчас смекнут, зачем он пришел. Вот как напр., один казак учил сына: „ты, говорит, Иван, поезжай погляди невесту, которую я хочу на тебя сватать. Поезжай на 3. и спроси, где живет казак Тит Ремизов, а когда к нему придешь, вызови его и скажи: я ищу коровы, не приблудилась ли к вам? у нас пропала! Он сейчас же поймет, что это штука“. (Карт, из нар. ж. д. к. с. 15).

Что это такое! Чьи это сведения,очередного иногороднего!
Для чего на форуме размещен данный "шедевр"?

Сватанье. Сватанье производится обыкновенно либо при посредстве свахи, либо при помощи сватов, посылаемых родителями жениха в дом невесты. Сваты обыкновенно приходят вечером: „все хищно сватают, чтобы в случай отказа перед людьми не было стыдно“. О цели прихода сначала говорить обыкновенно обиняками, намеками: „мы люди чужестранные, приехали из дальней стороны... Проехали три царства, четыре государства, ехали куда путь лежит, куда зверь бежит, куда птица летит... А едучи мимо вашего двора, мы недуманно, негаданно увидали след не то куницы, не то красной девицы... А эта история уж с нами была и у турецкого султана, и у персидского шаха, и у шведского короля“ (кар. из ж. д. к.)... Но иногда прямо переходят к делу без всяких обрядовых разговоров. Отказ стараются дать в форме возможно вежливой, а иногда также иносказательно. „Отказ жениху не бесчестье, говорили казаки в Верхнекурмоярской ст.: жених, что старец (т. с. нищий): в один дом пришел, не удалось, в другой пошел: а вот невеста — домоседка: сиди дома да жди жениха“. В старину, согласно рассказам Корниловича и Терещенки, сватанье происходило так: чрез несколъко дней после смотра посылались со стороны жениха сваты (один или два). Выбирали людей опытных, „которые могли насчитать до сотни соединённых пар“. Дурной выбор сватов ставили жениху в укоризну и единственно потому отказывали ему. Объясняться же самим родителям жениха и невесты на счет своих детей почиталась неприличным. Сваты начинали дело просто: „Кузьмич и Акулиновна хотят вступить с вами в родство“ и т. д. потом осыпали похвалами жениха него семью. В случат, отказа сватам отвечали благодарностью за доброе мнение о дочери, но отговаривались, что не могут выдать ее по неимению всего нужного для свадьбы. В случат, согласия невестин отец просил дать ему время посоветоваться с родней и назначал день, в который сватам надлежало придти за ответом. Выходя из комнаты, сваты старались непременно прикоснуться рукою к печи, приговаривал: „как эта печь не сходит со своего места, так бы и от нас не отошла наша невеста“. Искуснейшие в сватовстве не ограничивались одним этим и делали много других причуд, толкуя, что они помогают успеху. В назначенный день, по утру, являлись те же сваты, вынимали из-за пазухи кусок черного хлеба, посыпанного солью, клали на стол, говоря хозяевам: „отец и мать такого-то кланяются и просят принять хлеб - coль“. Хозяева вместо ответа, целовали гостинец. Сваты в знак согласия требовали руки: „дай Бог в добрый час, говорил отец. осенял себя крестом и, обернув полою своего платья руку, подавал сватам. Мать клала земные поклоны и, повторяя, „в добрый час“, подавала свою руку. Это называлось ,,взять руку“. Подать иди взять руку, не завернув ее в полу платья, почиталось дурным предзнаменованием. В старину донцы думали, что голая рука есть символ бедности. В заключение невеста подносила по стакану меду сватам, которые и поздравляли ее с женихом (Корн. с. 303; Тер. с. 607). Ныне обыкновенно сначала засылают сваху и узнают, согласны ли родители невесты выдать ее. Если ответ получится утвердительный, то уже сами жениховы родители вместе с женихом отправляются в невестин дом с хлебом-солью официально сватать. Так в среде старообрядцев Старочеркасской ст., по словам г. Реброва, со стороны жениха приглашается женщина лет под сорок, а иногда и более. Называется она сваха-сходатая. Пришедши в дом невесты, сваха говорить: „у меня есть парень купец, собой бравый молодец, и при этом начинает хвалить его. Если предложение принято, то на другой день мать жениха, вместе с ним и со свахой, несут в дом невесты хлеб-соль. Войдя в хату, они молятся; затем их приглашают садиться и угощают, то отец невесты, то мать, то прочая родня невестина. Затем кто нибудь из родственников спрашивает: „откуда вы, милые гости, откуда едете, куда и зачем держите путь“. Гости объявляют причину прихода. Затем жених отводится в другую комнату, невеста также. Потом выводят из одной комнаты невесту, а из другой жениха и ставят посреди комнаты друг возле друга. Все поднимаются с места и, обратись лицом к святым иконам, творят молитву и кладут по три поклона. На руку жениха кладут платок, на который кладет руку невеста, на руку которой также кладется платок. Сверх этого платка мать невесты кладет руку, на которую кладется еще несколько рук и следуют пожелания „всем добра, никому зла“. Затем жениха поздравляют с невестой, а невесту с женихом (Д. газ. 1875 г., № 30). В других местах, по словам А. Савельева, — ,,сваха, знающая до мелочей весь свадебный чин и порядок, в сопровождении жениха и его родственников, является в дом невесты, где уже предупреждены на счет сватовства, поэтому все родичи в сборе. Полурастворивши дверь, сваха спрашивает: ходят ли грешные в рай? На это отвечают несколько голосов: ходят и носят, моя родная, (т. е. носят угощение); тогда сваха переступает через порог в горницу со словами: несем, несем — уж нечего делать; за нею входят всё сопровождавшие её родственники жениха, за исключением самого жениха, который еще некоторое время остается на крыльце. Поздоровавшись, все усаживаются, но сватовство еще не начинается, потому что поджидают кого то из родственников. „Мы видим, говорят родные невесты, что вы не с добром пришли к нам; у нас на этот раз войско не в сборе, то милости просим обождать, не начинать войны“. Потом пойдут бесконечные толки о лезерве, антилерии. Наконец приходят ожидаемые родичи, и все смолкает. Сторона жениха отходит к порогу, из средины её выступает сваха и начинает свою речь: мои родные, все председящие! вот за каким делом мы пришли к вам по такой године: у вас есть товар хороший, а у нас купец славный! — Да пошли только купца хорошего, отвечают со стороны невесты, а то, слова нет, продать надо. Толпа отхлынула от дверей, вошел малолеток, в красном, как маков цвет, кафтане, и стал на вытяжку по средине комнаты. „Вот вам купец и молодец, мои родные и все гости председящие. Милости просим посмотреть, да и нам свой товар показать“. —„Посмотрим, посмотрим, не слепой ли он? говорить одна из родственниц невесты, присвечивая к лицу жениха. „Нет он кубыть не слепой“. „Да не хромой ли он?“. Жених прошелся два раза по горнице: хорош, хорош нечего сказать, говорит сторона жениха, теперь позвольте ваш товар посмотреть. Из соседней комнаты выходит невеста и, ставши посредине, стыдливо опускает глаза. Голова её убрана по низовски, в одну косу, шелковый кубелек без складок плотно обхватывает её стан; на груди он застегнут бисерными пуговками, серебряный пояс слишком высоко опоясывает её талию. После публично заявленного согласия жениха и невесты на брак, их ставят рядом и, помолившись Богу, благословляют хлебом-солью. „Дай же, Бог, нам слышанное видеть, желанное получить“, приговаривают родители невесты. Потом идет круговая чара; ее подносят жених и невеста всем присутствующим, по старшинству, и принимают от них поздравления и пожелания согласной супружеской жизни, счастья и богатства. По окончании этого обряда невеста с женихом выходят в другую горницу и садятся рядом на сундук, а подруги невесты поют: Сера зверюшка, горностай молодой! Почто тебя в чистом поле нет? Аль у тебя иде привадушка есть? Привадушка — камыш травушка, Прилучушка — белая ластушка. Она меня привадила к себе, Она меня в камыш траву зазвала, Она меня серым зайцем назвала,— Молоденький, Алеша Иванович? По что тебя долго с вечера нет! Аль у тебя где привадушка есть? Привадушка у меня — тестев двор, Прилучушка — душа Танюшка, Она меня привадила к себе, Она меня к себе в гости зазвала, Она меня милым другом назвала. (1. с. р. 66). Но в иных местах, как сказано, вместо свахи назначаются сваты (старосты) —двое и более, которых женихова сторона шлет к невестиной. Среди этих сватов находится и сам отец жениха, т. н. головатый староста. Вот что напр., сообщает г. Сонин из Донецкого округа. По окоичании родственного совета сваты стали собираться в дорогу: сначала все сели по местам, потом снова встали, помолились, выпили по чарке, „чтобы не хромать и не заикаться“ и вышли наконец из хаты, стараясь не наступить на порог и не толкнуться о притолку (худая примета). „Подошедши к избе, мы, рассказывает г. Сонин, проговорили три раза: Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй нас. Нам отвечали из хаты: „аминь“ и отворили двери. Мы поблагодарили за аминь. — Что вы за люди, и куда вас Бог несет, спросила у нас хозяйка! — Мы матушка, охотники; нашли лисий след, который довел нас до вашей хаты, почему и просим поискать у вас. — Милости просим. Вошедши в хату, мы сели по местам. — Ну, что скажут люди добрые? за чем добрым пожаловали? спросила хозяйка. — Да вот что, хозяюшка: мы наслышали, что у вас есть дорогой товар — красная девушка, а у нас купец —добрый молодец. — Милости просим, дорогие гости! лишь бы люди добрые, отчего же не так. Уж нам этот товар не задерживать у себя... — Надо позвать дочь, да спросить согласия и могарыча запить. На долго откладывать нечего! — Зачем бы и спрашивать: она у меня покорная, как скажу, так и будет, отвечала хозяйка. Позвали невесту, которая отвечала: „воля ваша: я из вашей воли не выхожу“. Поставили жениха и невесту в ряд, осмотрели со свечей: не кривой ли кто, или не слепой, и все в один голос крикнули, что они друг друга стоят. Затем предложили им три раза поцеловаться: но стыдливая девушка, до тех пор сопротивлялась, пока сидевшие за столом не догадались потушить свечу. Как только потухла свеча, жених и невеста бросились друг другу в объятия: поцелуи раздавались по хате... Пока опять вздули огонь и зажгли свечу, времени прошло не менее часа. Пользуясь темнотой, молодцы позволяли себе зазрительные шутки: женщины: часто отталкивали руки своих соседей, били по рукам. Иные перешептывались любовно. Зажгли свечу, Все уселись по местам. На первом месте сел головатый староста. — Дай же нам Господи, любезные сваты, что задумали загадали благополучно окончить. Дай Господи, любезный сватеньки, начатое дело кончить, — говорить он, потом выпивает чарку водки. (Моск. Вестн. I860 г. XI). Итак обыкновенно „сватание“ и так называемое, „рукобитие“, или „заручение“, или „своды“, или „запой“ происходят в одно и то же время: сватание заканчивается рукобитием. Рукобитие. Главное значение рукобитья заключается в торжественном постановлении условия, под которым должен быть совершен предстоящий брак. Это происходит так. Женихов отец спрашивает невестина отца: ,,ну так что ж — быть твоей дочери за моим сыном?“ А тот отвечает: „согласен, только клади на стол столько то“. Женихов отец просит уступить. С этого начинается торг о кладке, о подарках с обеих сторон, об угощении, при чем все издержки той или другой стороны высчитываются точно и до мелочей; тут же полагается „заряд на случай отказа которой ни будь из сторон“. Торг сплошь и рядом переходит в долгий и бурный спор. Главными действующими лицами являются при этом родители брачующихся или родственники их.

Предбрачные условия. Больше всего говорить обыкновенно мать, которая до мелочей знает все необходимое для хозяйства и для домашнего обихода: „отцам толковать скоро надоедает — они только и думают как бы скорее выпивку устроить, а мать много в этом деле понимает“. Иногда деятельное участие в споре принимают и жених с невестой, вот что напр., рассказывал мне урядник Кательников в Верхнекурмоярской ст. „Я был на заручении в Нагавской ст.; ну здесь совсем торговля была: невесту покупали. Я вошел вместе со сватьями и женихом в курень. Говорим: невеста, моль, понравилась жениху; что хотите на пропой и сколько на кладку? „Да рублей, говорить, 15 на пропой, да 100 руб. на кладку. А казак — жених-то — был бедный, во время службы всего и накопил то только 150 р. Нет, говорить (жених то), я не согласен: это очень дорого; хотите 10 р. на пропой? Отец с матерью крикнули в другую горницу: „эй, Саша! слышишь: вот дают 10 р. на пропой“. А она вышла да и говорить: „нет, говорить, я за 10 р. не хочу — пусть дает 15 p.“. Ушла и стала за дверью. Долго мы толковали. Невеста все из за двери кричала: не хочу, мол, дешево. Порешили так: разбить пяток то пополам, т. е. всего за пропой заплатить двенадцать рублей с полтиной. После этого стали договариваться о кладке. Тут невеста не вытерпела: сама, вышла, стала у двери и пошла торговаться. Ну наконец сладились кое как. Невеста то замолчала, а тут вдруг заговорила мать: ,,а я то, говорить, что ж... дайте и мне на платье“. Жениховы то и говорить ей: да что вы — ведь эдак и отец запросить. А отец: „а то нет, говорить, — и мне на кафтан!“ А дочь (невеста то) тоже стала опять рядиться за отца и за мать. Говорили, говорили мы с ними, - ну нечего делать: нужно было дать и на платье, и на кафтан. Я и говорю невесте то: как тебе, говорю, не стыдно — ведь ты сама себя при добрых людях продаешь, сама себе цену назначаешь. А она мне: „да мне, говорить, совестно перед подругами“. Да ведь ты, говорю, у своего же мужа выжимаешь, ведь тебе же с ним то придется жить... Итак порешили наконец: невестину отцу всего отдать 50 р. на кладку, да 12 р. 50 к. за пропой; кроме того, жених должен устроить обед после венчания, а больше ему уж не тратиться. Ну вот пришла свадьба, повенчали, пообедали; невестина родня все сидит. Был и каравай — все сидят невестины то. Ну дружко подходить к ним да и говорить: ну, говорить, гости честные, — пили, ели, молодых видали; теперь вы свое отпили, отпили — можете домой отправляться. „Как так?“ — Да так: ведь уговор то был, чтобы, кроме обеда, жених-то ничего вам но ставил, а вы пообедали, да еще поужинать хотите!.. Ступайте-ка, здесь только женихова родня останется. — Они туда сюда, жмутся. Дружко и говорить: можете оставаться, коли воротите половину из кладки, (т. е. 25 руб.). Ну и воротили. Тогда все вместе пировать стали“. Предбрачные условия бывают обыкновенно словесные; письменных записей видеть мне не довелось. Когда стороны наконец договорятся, то невестины родители спрашивают: „ну как же — пристаете ко всему этому, сватушка — добрый человек?“ — Пристаем. — „Ну значить мы—сваты, а вы (указывая на своих жен) — свашки“. Или же это делают так. Отец невесты спрашивает женихова отца иди самого жениха: „ну даешь все, что обещал?“ — Даю. - При этом жених кладет руку на хлеб. На женихову (или женихова отца) руку кладет свою отец невестин, а за ними вся родня. Затем один из присутствующих „разнимает“ руки отчего и называется разымщиком. Впоследствии, в случае ссоры, разымщик является свидетелем на станичном суде (зап. в Ярыженской ст.). В Донецком округе, также на хлеб кладут руки, „так что составляется пирамида из рук“ это служить вместо подписи свидетелей. (Сонин, 1. с). Своды жениха и невесты. После заключения этого договора „сводят“ посреди горницы жениха с невестой. Наливают две рюмки вина. Жених подносить вино невесте, а она два раза отказывается, в третий же принимает рюмку и, отпив немного, ставит обратно на поднос, а жениху дарит небольшой подарок. Потом невеста подносит жениху, который тоже до трех раз отказывается между тем как родственники говорить: „видно невеста не хорошо просит“. Наконец в третий раз невеста громко просить жениха откушать вина. Тогда родственники говорить: „хорошо, хорошо — молодец девушка“, а жених принимает вино и, выпив его, дарит невесте подарок (обыкновенно штиблеты или шаль). После этого сваты говорят им: „ну, теперь поцелуйтесь, по¬тому что вы свои теперь.“ Потом невеста подносит вино своему будущему свекру. Он отведывает его и говорить: „что то не сладко“; жених и невеста це¬луются. Женихов отец говорить: „ах пересытили“. Они снова целуются. Женихов отец опять говорить: „ах, пересытили поставьте на поре“, и они в третий раз целуются; тогда, отец женихов крестится и дает подарок невесте. После этого вино несут матери жениха и всем его родственникам, а затем жених разносит вино всем родственникам невесты. Все пьют и желают „совершить начатое дело“ (зап. в Пятиизбянской ст.). В других местах жених с невестой сначала обносят вином гостей, а потом уже сами пьют и целуются (Сев. Пчела 1831 г., № 258). В, это время поют: 1. У наст, ныне незнакомый Побывал: (2). Всю ноченьку у порожка Простоял. (2).... Дуняшешку целовал, Миловал, (2). К ретивому белы груди Больно жал (2).... 2. Вы, лютые крещенские морозы, Сморозили серого волка в камышах. Ознобили Ванечку на коне, Ознобили Иваныча на добре, Дуняшенька ожидала на крыльце (Вариант: Выходила Дунюшка на крыльцо.) Выносила кунью шубу на плече, Одевала (обогрела) Ваничку на коне, (Вар.: От лютого крещенского мороза, От сильного осеннего дождя.) Обогрела Иваныча на добре.... 3. Ты заюшка, ты заюшка, Горностаюшка, и т. д. (это поется для жениха) 4. Перепелушка, рябые перушки; и т. д. (это поется для невесты). Выборы дружка, свахи и проч. В некоторых местах сейчас же после состоявшегося предбрачного договора выбирают дружка говоря: „выберем дружка —пусть он будет хозяином на нашем пиру“. Выбирают кого-нибудь из женатых родственников кто порасторопнее да повеселей, „языком тверд“. В прежнее время да и теперь во многих местностях выбирают знахаря. „Ведуны (=,,дружко“), говорит Кирсанов, избирались из славнейших и опытных еретиков, но более всего старались для сего отыскать упыря, рожденного от ведьмы, которых, как все уверяли, боятся злые волшебники и кои были наклонны к одному добру“(Сев. Пчела 1831 г., № 258). Суеверия связанные со свадьбой. И по сей день между казаками распространены разный суеверия и рассказы о порче молодых или о превращении целого свадебного поезда в волков и т. п., так что сложилась даже поговорка: „свадьба без див не бывает“. Поэтому выбирают и ныне нередко в дружки „хорошего человека, который бы знал заговоры против зла и порчи“. „В прежнее время, рассказывали мне казаки (в верховых ст.): в станице, а то и в целом околотке один такой бывал, а ныне из молодых все красно говорить умеют“. Но уже во многих местах доводилось мне слышать такого рода взгляд: коли на то воля Божья будет, то ничего дурного не случится, а потому нет надобности в заговорах и в заклинаниях, а достаточно осенить себя крестным знамением перед выездом в церковь, и все пройдет благополучно. Поэтому нет необходимости приглашать в дружки человека, знающего заговоры. Не раз доводилось мне слышать и такое мнение: „коли дружко в колдовстве сам не понимает ничего — это еще лучше: колдун не тронет, потому что такой дружко подносить кушанье или рюмку не с заговором, а со святой молитвой: „Господи, Исусе, Христе, Сын Божий, помилуй нас“ — колдун то и не властен тут, а коли дружко знает в колдовстве да мало, то уж не уберечь ему свадьбы, и веселье окончится не ладно“ (зап. в Нижнекурмояр. ст. и мн. друг. (В ст. Есауловской мне рассказывали следующее. Ехал один казак с хохлом. Повстречались они со свадьбой. Хохол и говорит: ну, сейчас нам водка будет (а он ведун был). Как поравнялись со свадьбой, то из под невестиной телеги колесо вылетало. Свадьба остановилась. Дружко соскочил на землю да хохлу в ноги: прости, говорить, меня; и водкой угостил его. А хохол и говорит: ты смотри у меня!... Отпустил хохол свадьбу, а сам дальше поехал. Скоро они повстречали другую свадьбу; казак и спрашивает хохла: „что же — опять будет могарыч"? А тот ему: ну нет, говорить, тут уж не будет ничего, потому — с Божьей помощью едут. Так вот что значить святая молитва-то.) Обязанности дружка. Дружко обязан распоряжаться всем на свадьбе, угощать гостей, оберегать жениха и невесту, разнести каравай и собрать подарки в пользу молодых, наблюдать за порядком и т. п. Дружко имеет право требовать, „чтобы вся беседа слушала его“: „если ссора или драка в доме, то дружко рассудит и помирит“, а доводить до станичного суда дела о ссорах во время свадьбы не в обычае. Дружко бывает один, бывает и два дружка: один с невестиной стороны, а другой с жениховой. Когда выберут дружка, то жених надевает на него полотенце „с левого плеча под правое крыло“, а невеста — также полотенце „с правого плеча под левое крыло“. Потом в честь его выпивают по три рюмки. Дружке дается в помощники „полудружье“ или „подружье“, который и находится в распоряжении его. Выбрав полудружье, пьют в честь его по 1 рюмке. Тут же выбирают и сваху (свашку), которая бывает либо жена дружки, либо кто-нибудь из веселых и сметливых женщин станицы. Её обязанности созывать гостей, „убирать невесту“, находиться при ней неотлучно и помогать дружке. При выборе свахи в честь её пьют по 2 рюмки. У свахи есть также помощница (или нисколько)— „подсвашка“. В других местах выбор всех этих лиц происходит позже. Осмотр печей и пир в доме жениха. При рукобитьи обыкновенно больших пиршеств не бывает. Родственники жениха, посидев немного, встают и приглашают невестину родню пожаловать в хату жениховых родителей. В некоторых местностях при этом приглашают „посмотреть печи“, т. е. хозяйство жениха. За то в других просят лишь „на хлеб, на соль, на винную чарку“, а осмотр печей совершается после. (Иногда жениховы родители не знают о времени прибытия сватов для осмотра печей, ибо родня невесты желает застать врасплох сватов своих. Нередко, для того, чтобы выказать свое хозяйство в наилучшем виде, женихова родня многие вещи приносит в хату свою от родственников и соседей.) Проходя по улицам к дому жениха, свашки со стороны жениха поют: Дна двора да минуючи, в третьем послухаем, В третьем послухаем, што люди говорят, Што люди говорят, мово батюшку бранят: „Пьяница, да пропойца Танюшкин батюшка: „Пропил он Танюшку, пропил Андреевну. На это отвечают со стороны невесты: Што люди говорят, мово батюшку хвалят: Умничек, да разумничек Танюшкин батюшка: Помолвил Танюшку, помолвил Андреевну За Алешеньку свет, за Ивановича На честное слово, на добрую славу. (Сав. 1. с. р. 69). Во время пира стариков, происходящем в доме жениха, у невесты остается жених, собираются молодые казаки и девушки, пляшут, играют и поют песни, между прочими следующие: А, что же ты, Арсеньюшка. Не тороват... Ой ляли! Ой ляли! Не умеешь Дуняшеньки Поцеловать... Ой ляли, ой ляли! Жених целует невесту. Тогда поют: А как тебе, Дуняшенька, Не стыдно... Ой ляли, ой ляли! Чужой тебя детинушка Целует... Ой ляли, ой ляли! Тогда невеста подходить к жениху и целует его. Эти самые припевы только с переменою имен поют всем молодцам и девушкам, и они целуются. (Сонин, 1. с). С этого времени, т. е. с рукобитья, во многих местах жених получает право ходить к невесте, делать подарки (Д. Г. 1875, № 30) и даже ночевать у ней. Так в Донецком округе этот вечер „после ужина невеста приглашает жениха и несколько подруг у себя ночевать; жених в свою очередь приглашает товарищей, по числу девиц и смотря по помещению. Постель у всех общая, состоящая из соломы и полостей“ (Сонин, 1. с). Отказ от вступления в брак. Нарушение предбрачного договора, отказ от вступления в брак уже после заручения или рукобитья влечет за собою невыгодный последствия для нарушившего условие, а именно: уплату за убытки, пеню за бесчестье, возвращение полученных подарков, уплату постановленной неустойки. Под убытками следует здесь понимать сделанные затраты на угощение сватов и родственников и на приготовления к свадебным пиршествам. Часто потерпевшие невыгоду от нарушени1я договора предъявляют притязание на вознаграждение напр. „за поездку 4 раза на 30 верстном расстоянии, за отвлечение от хозяйства, за наем лошадей для поездок,“ или „за наем человека для посылки за отцом жениха (невесты)“, „за писание прошения о выдача метрического свидетельства и за гербовую бумагу“ и т. п. (из решен. Стан. судов). Станичный суд принимает все подобные просьбы и постановляет решение об их удовлетворении. Размер понесенных убытков, обозначаемый в исковом прошении, станичные судьи подвергают проверке посредством свидетелей, или „сообразуясь с казачьим бытом“, или „по собственному убеждению“. Судьи нередко уменьшают требуемую сумму. Если же сумму издержек потерпевший определить затрудняется, то ее определяют сами судьи. Обязанность платить лежит на заключавших договор: либо на женихе или невесте, если они самостоятельно заключали брачное условие (напр. вдовец или вдовица), либо на родителях, воспитателях, дядях, братьях, старших родственниках и т. д. На станичном суде казаки, заключившие договор, часто отказываются от уплаты, на том основании, что они собственно согласны на брак, да не хочет сам жених (или невеста). В таких случаях судьи обыкновенно (насколько мне известно) возражают, что не следовало бы заключать договор, не осведомясь предварительно о желании или нежелании самих брачующихся. Но в Кепинском станичном суде было следующее решение: „так как сама невеста не хочет идти замуж, а суд её принудить к этому не может, отец же её от заключенного со сватом условия не отрекается, то дело это оставить без последствий, т. е. отцу невесты не платить убытков“. Не влечет обязанности платить убытки нарушите предбрачного договора, если стороны нарушили его по обоюдному согласно (при этом обыкновенно убытки делят пополам) или если договор нарушен по уважительным причинам (как напр. падучая болезнь у невесты, ,,иступление ума“ жениха и т. п.), обнаруженным уже после заключения условия, или же если договор нарушен по причинам, не зависящим от воли нарушившего, напр. в случай отказа священника венчать по причине отсутствия метрического свидетельства (Преображенск. ст. суд.) и т. п. Кроме уплаты убытков при отказе от вступления в брак требуется возвращение подарков стороне потерпевшей (это однако далеко не везде). Кладка остается у невесты, если отказывается жених. Но бывает и так: ограничиваются только вознаграждением за убытки, а подарки возвращают взаимно. К сказанному часто присоединяется еще вознаграждение за бесчестье или за срам, причиненный отказом. Из способов вознаграждения за бесчестье всего чаще встречается денежный штраф, но иногда бывает вознаграждение иного рода. Так напр. в Донецком округе было постановлено: в случай отказа от брака со стороны невесты отрезать последней публично косу (Сон. 1. с.). Размер платы за бесчестье часто заранее определяют в особом условии, в т. н. „заряде“ при рукобитье, или его определяет станичный суд. Так мне известен случай позволения жениху со стороны суда воспользоваться в вознаграждение за бесчестье отказа подарками, полученными от невесты. В некоторых местностях казаки сообщали, что плата неустойки в случае отказа от вступления в брак была в обычае в былое время, а ныне вывелась. Наконец относительно обеспечения исполнения предбрачного условия посредством залога (обычай, известный среди крестьян многих губ.) я могу только сообщить, что в решении Верхнекурмоярского станич. суда 15 января 1875 г. я нашел следующее: „а что Б. отыскивает залог за бесчестье жениха 50 рублей, то он не представил никакого письменного договора, требуемого 44 статьей, и станичн. суд не считает это местным обычаем, принятым в казачьем быту, то на основании этом отказать в иске“. Сговор. На рукобитье же назначают день, когда должен быть справлен сговор. „Сговор“ (,,сговоры“, „пропой“, „смотрины“, „выдавание“), по своим обрядам существенно сходен с тем, что происходило при рукобитье. Отличается от последнего он только своею торжественностью и большими размерами пиршества. На сговоре происходить торжественное повторение предбрачных условий; вручение кладки (не везде), торжественное изъявление женихом и невестой согласия на вступление в брак. Можно думать, что празднование сговора казаками не считается безусловно необходимым. По крайней мере казаки Пятиизбянской ст. мне сообщали следующее: так как пир на сговоре устраивается на счет жениха, то иногда невестин отец предлагает отцу женихову лучше прямо выдать сумму, предназначаемую на справление сговора, а пира не делать. Обряды. В старину „в назначенный день две позыватые со стороны жениха и две со стороны невесты с самого утра ездили из дома в дом с приглашениями к родным и всем знакомым. В каждом доме они должны были сказать поклон от отца и матери и просить на сговор, непременно прибавляя: да пожалуйте же, мои родненькие. В каждом доме их угощали сладким вином. К 6 и 7 часам собирались в дом невесты — собственно к ней девицы, а к её родителями — замужние женщины и мужчины. Девушки помещались в особой комнате, все прочие гости — в зале посреди коего был раскинуть большой стол, покрытый скатертью. Всё собрание садилось в ожидании жениха. В его доме собирались все знакомые; здесь приготовляли 10, 20 блюд с кренделями, пряниками, орехами и пр. Все гости отправлялись со своим хлебом-солью в дом невесты: впереди несли блюда, за ними шли женатые мужчины, потом замужние женщины и наконец жених с молодежью“ (Терещ. 1. с). Хозяин и хозяйка встречали их на крыльце, вводили в залу и просили садиться. Каждому из родственников тут, как и при всех свадебных торжествах, указано особое место: с одной стороны усаживается родня жениха, с другой — родня невесты. В переднем углу родители обеих сторон, затем дяди; „к родному брату садится двоюродный брать, к двоюродному — троюродный“ и т. д. Женщины занимают места „к порогу ближе“ (зап. в ст. Пятиизб.) Невестина отца честят в особенности. Жених с товарищами сначала становится у порога или же идет к невесте и остается с ней в другой комнате (Д. Г. 1875Б № 30). Отец, мать и члены невестиной семьи поочередно угощают гостей вином. Потом жених, выводя невесту за руку и остановившись по средине комнаты, кланяется на, все стороны и ставит, невесту по левую сторону от себя. В некоторых местностях при этом кто-нибудь из родственников невесты спрашивает: „не хромой ли он?“ То же и о невесте жениховы родственники. Тогда они обходят вокруг стола и целуют родню (Д. Г. 1875 № 30). В других местах (Сев. Пчела 1831, № 258) старики просят родителей дать позволение жениху поцеловать свою невесту, после чего и все присутствующие обнимаются и целуются. Потом жених и невеста в присутствии всех пьют вино: „три раза отведывают и каждый раз целуются“. После этого родственники жениховы и невестины в некоторых местностях дарят друг друга. При этом поют следующая песни: 1) У нас ныне незнакомый побывал, У столика три ножечки поломал. А кто нашу Грунечку целовал? Чужой парень Грунечку целовал. Какой чужой — это Ваничка мой.— 2) Ой, заюшка, горностай молодой, и т. д. 3) За горою светел месяц просветил, За другою три яркие звездочки, За третею наш Ваничка воюет, А тут по нем родная маменька горюет: Уж и что же нашего Ванички доселе нет? Или его темныя ночи застали. Или его злые кони убили, Или его красныя девочки звали, Они его вином медом поили, Они его гостинцами угостили. Уж умная разумная Грунечка: Умнее её у маменьки не было, Раскинула белый шатер над водой, Просеяла чистое поле жемчугом, Приустлала дубравушку коврами, Поставила золотые столбы с махрами. Сама пошла в терем Богу молиться; Молилася, низко кланялась: Создай Боже грозную тучу на дворе, Смочи, смочи постылого на коне. (Д. Г. 1875 г. № 30). Сговор оканчивается тем, что жених и невеста подносят всем гостям по стакану и принимают от всех поцелуи. В старину (а быть может и ныне) от последнего гостя невеста убегала в другую комнату к подругам. Здесь все девушки сажались возможно теснее, чтобы не дать место жениху. Жених должен был купить невесту у её соседок. Начинался торг. Жених набавлял цену понемногу; девицы не уступали, говоря, что их невеста золотая и не дешево ему достанется. Наконец жених соглашался на требования девиц и получал место рядом с невестой (Корн. I. с). Невеста в тот вечерь должна была переменить два или три раза платья (ibid.). У многих раскольников — по рассказам самих казаков — пропивают невесту на сговоре всю ночь, а к утру везут ее в дом жениха. Тут она живет дня три, пока ее не обвенчают. „Прежде, когда попов раскольничьих было мало на Дону, то подолгу так невенчанными живали“. Празднование подушек. После сговора подруги невесты обыкновенно собираются у ней и шьют ей подушки и платья. В старину швеи эти назывались чиберками. Жених с молодежью приходит к невесте каждый вечер с гостинцами и во многих местностях остается ночевать у ней. За два обыкновенно дня до свадьбы происходить „смотр приданого“ и празднование подушек („подушки“). Вот как происходил в старину этот любопытный обычай, по рассказам Корниловича и Свиньина. Гости один за другим входили в комнату, где находилось приданое невесты: постель и платья в сундуке. Чиберки предлагали жениху с невестой садиться на постель и подавали вина: жених и невеста пили и целовали друг друга. Потом садились на постель один за другим товарищи жениха, и просили к себе девушек, нравившихся им. „Отпустив от себя выбранную, казак мог просить другую, третью“ и т. д. Выпив вино, казак клал деньги на поднос, а чиберки забрасывали его и сидевшую с ним девушку подушками „с величайшим криком: „раса баса саген“ или „дарасы сага бусень“, т. е. „тебе того желаем“. Хитрые швеи — прибавляет Свинъин — наперед знали взаимное расположение выбранной четы; но иногда желали помучить казака, или расшевелить его щедрость, сажали с ним старую безобразную бабу, заставляли ее целовать, от чего он не мог отказаться, не нарушая пристойности... А во время тревоги и шуму, сопровождающих кидание подушками, они проворно подменивали и сажали любезную его (1. с. р. 255). Во многих местах этот обряд сохранился и доныне с некоторыми изменениями. Так г. Ознобишин рассказывает, что „когда соберутся в доме все девушки и кавалеры, то жених объявляет, что желающие могут садиться па подушки., который делаются так: здесь в зале, на лавках, под святыми, за столом и около стола, сидят девушки, а кавалеры стоят у порога, в чулане и балконе; в зале на столе горит сальная свеча, в одной или двух темных комнатах ставят, кроме имеющихся там лавок, скамейки и стулья, на которых садятся кавалеры и приглашают чрез невесту себе желанную девушку. Невеста подходит к девушке, берет её за руку и ведет сажать на „подушки“ (в действительности на стул или лавку). Кавалер целует девушку и кладет за это на тарелку невесте деньги, которая ходит с тарелкой и собирает, кто сколько положит“ (Д. О. В. 1875, № 19). Перенесение подушек в дом жениха. После того, как все посидели на подушках накрывается ужин. Свахи в это время поют: А, любые, да милые гости, Просим вашей чести, "Чтобы пили да ели, Да веселы были... (Д. Г. 1875, № 30). В некоторых местах постель и подушки невесты относят в этот же вечер к жениху; в других местах подушки и постель отвозят во время девишника, а сундук после венчания. Мать невесты раздает собранным гостям постель, подушки и пр., и все отправляются в хату жениха при следующей песни: Оглянися, мати, Каково у тебя в хате: Пустым пустешенько, Дуртшмъ дурнешенько. Сестрицы подружки, Да несите подушки; Сестры Катерины, Несите перины; Сестрицы Алены, Несите павильоны. Метеная дорожка метена — Туда наша Груничка везена; По дорожке василечки поросли — Туда пату Груничку полезли; Повезли ее, помчали В один часочек свенчали, Говорила Груничка: замуж не дойду — Посеяла василечки Во зеленом саду.... Выростайте, василечки: Буду поливать; Полюбила Ваничку — Буду целовать. По дороге несколько раз останавливаются и, выпив по рюмке вина, снова продолжают путь. Приближаясь к дому жениха, поют: Отворяй, маменька, широк двор: Идет к тебе сын во двор; Не сам с собою, а с женою, Со своей верной слугою. Выйди, маменька, погляди, Чего тебе бояре принесли: Принесли скрыню, перину И молодую княгиню. Привезут овечку - ярочку. Да принесут подушки — павильон Нашему Ваиичке на поклон, Положат Ваничке на кровать, Чтобы было Ваничке мягко спать. (Ребров 1. с). Мать жениха встречает гостей с подносом в руках и угощает всех входящих в хату, а свахи, отбирая у гостей подушки и постель, убирают ими кровать. Предбрачный день. В „подбрачный день“ — накануне свадьбы невеста ходит на могилы родителей и родственников, (В иных местах это совершается раньше) моется в бане, а вечером справляет девишник (В иных местах называемый „дары", „сговор".) — „празднует последний день своей девичьей воли“. С наступлением сумерек вокруг невесты собираются подруги. Невеста, одевшись в худшее изорванное платье (День 1863 г., № 49), (В других местах невеста сидит наряженная. В старину невеста наряжалась с этого дня в высокую шапку из черных смушек с красным бархатным или парчовым верхом, а в косу вплетала золотой косник. С этого дня невеста не надавала девичьего наряда. (Кирсанова).) садится на сундуке и плачет, прощаясь со своей волюшкой, со своей негушкой у родимого батюшки: Сама села выше всех, Нагнула голову ниже всех, Заплакала Марфушка слезнее всех: „Как мне быть в чужих людях? Как привыкать ко чужой земле.“ Во чужих людях жить умеючи, Умеючи, Марфушка, разумеючи, А где пойти все спрошаючи, Отколь придти все сказуючи. А у батеньки, у маменьки жила ты вольная, Вольная да роскошная, Где пошла Марфушка — не спросилася Отколь пришла — не сказалась. (День 1863 г., № 49). Потом в некоторых местах невеста делает подарки всем присутствующим „и старым, и малым“ (зап. в Ярыжинской ст.). Обычай дарить в этот день ныне, по словам казаков, выводится из употребления. Каравайчики. В это время у жениха — в старину, да и теперь еще во многих местах — готовят „каравайчики“ (свадебные пироги) или „шишки“. „Когда сажали большой каравай в печь все собранье держалось за лопату; дружко и свахи освещали печь, и свечи их, обвитые лентами, на другой день вручались жениху и невесте пред алтарем“ (Корн.). В иных местах ныне накануне свадьбы у жениха собирается молодежь просто повеселиться. В других местностях караваи еще с утра разносят свахи по гостям. Среди вечера жених и друзья его отправляются с караваями к невесте. Вышедши со двора, поют: Крутые берега вода поняла. Молодую Груничку журьба взяла. Хорошенький Ваничка музыку нанялъ: Заиграйте, музыканты, поскорей, Чтобы моей Груничке было веселей, Заиграйте, музыканты, от села до села, Чтоб моя Груничка была весела. (Донск. газ. 1875 г., № 30). Отец невесты встречает гостей у входа в хату с вином на подносе. Гости пьют и проходят в горницу. В некоторых местностях у невесты в это время на столе ставится „еж“ — калач с пустой внутренностью и украшенный разными фигурами; по бокам его сделаны отверстия, в которые выглядывает живой голубь (Карт, из ж. д. каз.). При раздаче каравая поют: Свашенька моя, матушка, Дай же мне хоть одну каравайную шишечку, А не дашь у ворот догоню, шубу сниму, Старшему боярину подарю. (Д. О. В. 1875 г., № 84). Получая каравай, кладут деньги на тарелку. „Они идут в пользу свах. Жених невесте делает подарок. Оба пьют вино и целуются три раза. Вообще здесь повторяется обыкновенно то же, что происходило при праздновании подушек. В заключение накрывают ужин, после которого в некоторых местах, как сказано, женщины относят постель и подушки невесты к жениху при пении „сестрицы подружки, несите подушки“ и пр.; поют также следующее: Братец сестрицу проводил, Месяц дорожку просветил: Будь здорова, как вода, А богата, как земля. Хождение к жениху „за свечами“. В других местностях в этот вечер подруги невесты ходят к жениху „за свечами“. В ст. Каменской девушки, пришедши в дом жениха, просить, чтобы их угостили: Сватушка старада (старый),. Ой старада, водки дай... Сват подносит им по рюмке водки, а они поют опять: Чарка малинька, Вино сладенько: Хозяин скуп, Глазами глуп. И когда сват им подает по другой, то они поют. Ой ты, чарочка каток, Покатися во роток... Выпивши по другой, они поют еще: Давай сват пить (2): Да не тут нам быть, Да не тут почивать: Ты давай по третьей— Мы домой потрепим. Подымаясь затем из за стола, девушки поют: Наши сваты скупые: У них шубы худые... Наконец берут свечи и уходят обратно к невесте припевая: Мы у сватушки бывали И (называют имя жениха), видали. (Д. О. В. 1875 г. .>& 84). „Выданье“. „Выданье“ бывает, и самый свадебный пир справляется обыкновенно в воскресенье; бывает однако и в другие дни. В старину „с благовестом к обедне отец и мать благословляли святою иконою невесту, которая положив перед иконою три земных поклона, целовала святой лик, кланялась в ноги плачущим отцу и матери и прощалась со всеми родными и домашними, сама заливаясь слезами. (Kopн.)“. В то же время „жених, получив благословение от родителей отправлялся к невесте: впереди его шел священник с крестом, потом мальчики несли благословенные образа с пеленами; за ними шел жених, между дружкою и свахами, в парчовом кафтане, алой суконной черкеске, обшитой серебряными позументами; в красных сапогах, шитых золотом, держа под рукою высокую шапку из серых смушек с красным бархатным верхом. Рядом с ним шел храбрый поезд“ (Терещ.). (г. Ознобишин указывает, как на одну из особенностей старинной казачьей свадьбы на красный (по другим источникам, желтый) кафтан и на высокую шапку „с красной выпушкой и белым околышем", в которые наряжался жених, а также на подобную же высокую шапку и красные сапожки, которые непременно должна была иметь невеста (Д.О.В. 1875 г. № 10). Брачная одежда обыкновенно хранилась в семействе и переходила из рода в род: „нередко видали правнука перед брачным алтарем в прадедовском венчальном кафтане". (Терещ.) Бедные казаки, не имевшие брачной одежды брали общественный кафтан, который постоянно находился в станичном правлении и был предназначен для этой цели, равно как и для станичного атамана, облекавшегося в него в особенно торжественных случаях (Ознобишин 1. c.)

Ныне жених за невестой едет или идет пешком. Едет жених к невесте верхом на коне, украшенном лентами и колокольчиками, сам же перевязанный через плечо платком, подарком невесты, в сопровождении холостых друзей — „поезжане“ в праздничных нарядах и также украшенных цветными платками, навязанными на руки. Жених называется „князем“, (в Донец. окр., по сообщению г. Сонина, — „великим князем“), невеста — „княгиней“, а поезжане „боярами“. Поезд князя. Перед выездом жениха из дому отец его посылает к невестину отцу передового с известием о том, „что молодой князь уже на пути и просит всепокорно, чтобы были готовы к выданью молодой княжны“ (Саве.1.). Когда жених садится на лошадь, то „старший боярин“ подсаживает его, а „младший боярин“ держит лошадь под уздцы (Моск. Вест. 1860 г., № 28). Проезжая по улицам станицы, поезжане поют какую ни будь казачью военную песню (Савел.). В Верхнекурмоярской ст., по словам казаков, прежде сопровождавшие князя поезжане и скачку устраивали, но теперь это вывелось из употребления. Встретивши кого – ни будь по дороге, старший боярин подскакивает к князю и срывает с него шапку. Князь кланяется встречному, а дружко угощает водкой; „для того, что каждого человека не пролезешь: другой есть, быть может, что из людей поделает волков“. (Мос, Вест. 1. с). Невеста в ожидании жениха сидит на своем „сундуке“ и плачет, а подруги её поют: Не лебедушка на заре рано воскрикнула, Воскричала красна девушка: Свет ты моя волюшка, Свет ты моя негушка У родимой матушки! Полно солнышку из за леса светить, Полно девушке по своей воле жить! (Сав. с. 70). или: Летели серые гуси через сад, Кликали Груничку на посад. Что же вам, серые гуси, до того: Есть у меня родный батюшка, Когда раскинет шелков ковер, Так стану; Когда поставят богато кресло, Так сяду; Когда велит благословить, Так пойду. Умная разумная Груничка. Умней её у батеньки не было. Жаль, моя маменька, тебя: Отдаешь молодешёнку от себя: Остается весь зеленый сад у тебя И все мои пахучие васильки, И все мои лазоревые цветы, Вставай же, мол маменька, раненько Поливай ты руту-мяту частенько Утренней, вечерней зарею И своей частой слезою... Когда твоей горючей слезы не станет, Тогда моя рута-мята завянет (Ребров 1. c.). Выкуп невесты. Княз въезжает на двор княжны (Колокольчики, которые украшали лошадь жениха, снимались и хранились на память. (Г. Гмелин, 1. с. р., 262). Ныне в некоторых местах свахи снимают колокольчики после венчания. По звону их определяют счастливы или несчастливы будут молодые (Терещ.)). Невеста садится ,,на посад“ в красном углу „под святыми“. Рядом с ней садятся братья её, (В некоторых местах только один брат.) имея в руке „державу„ („костыль“) — плетку, обшитую золотом и украшенную серебряными бляшками, или же пистолет и шашку. Братья не пускают князя к своей сестре, и дружко выкупает место. Начинается торг, дружко постепенно набавляет цену, наконец брат передает державу дружке, а в замен ее получает „золото“ (несколько монет) и сходить с места, а девушки поют: Ах, татарин братец, татарин, Продал сестрицу за талер и т. д. В ст. Пятиизбянской князь, входя в хату за невестой, застает ее сидящею за столом под святыми. С обеих сторон ее охраняют братья, так что доступа к ней нет, потому „через стол перетянуть нельзя же — грешно“. Братья говорить: „угольчики посеребри, а середку позолоти — тогда и бери сестру нашу“. Тогда князь кладет на каждый угол стола по серебряной монете (15 — 20 коп.), а в середку — медный пятак. Братья сгребают деньги, а князь берет княжну за руки и выводит из за стола. В Ярыженской ст., по рассказам казаков, в прежнее время существовал обряд угадыванья невесты. Происходило это так. Князь, при входе в горницу за невестой, заставал девушек, сидевших в ряд на лавках вдоль стены: все они были в одинаковых платьях и все закрыты одинаковыми платками. Отец невесты предлагал князю отыскать княжну. Князь подходил к одной из девушек и, взяв ее за руку, выводилъ на средину горницы. Если оказывалось, что он ошибся, то все начинали громко смеяться и стыдить его. Поэтому, чтобы не подвергать жениха насмешкам, невеста часто делала ему какой ни будь условный знак, по которому он и угадывал ее среди подруг. Теперь, говорили казаки, этот обряд вывелся, потому что вследствие ошибки, ,,уж очень стыдят жениха и ему неприятно“. Поезд в церковь. Наконец дружко, обращаясь к невестиным отцу и матери, просит их „благословить в дальний путь“. В старину (а вероятно и поныне) благословляли отец, мать, крестные родители и „старейшина всего семейства“ (Кирсанов, 1. с). В некоторых местностях расстилается вывороченная на изнанку шуба, на которую становится невеста, принимая благословение. Прощаясь со всеми, она кланяется в ноги, плача и рыдая. Перед отъездом дружко „отрезывает кусок сетки и опоясывает им жениха под рубашкой, таким же образом свашка невесту. Это делается для того, чтобы нечистая сила не могла их испортить. Сверх этого в пазуху невесты втыкают тридевять иголок острыми концами вверх: все зло остается на них, не проникал далее“. В других местах жениху и невесте втыкают за ворот иголку новую, которой еще не шили. „При выходе из хаты, дружко берет топор и делает на отмах знаки, что перерубливает сети, расставленные ведьмами и чертями. К порогу он не прикасается, потому что к нему прикованы все лихоманки. Дорогою к церкви и обратно дружко едет впереди, и весь свадебный поезд повинуется ему“ (1. с). Поезжане князя в старину провожали только до церкви, а затем, быстро поворачивая лошадей, уезжали (Кирс). Дорогою в церковь поют разные песни, напр.: По дорожке василечки поросли, Туда нашу Груню повезли; Братец сестру снаряжал, По дорожке провожал (Моск. Вест. 1. с). Ныне впрочем при проводах в церковь песни не везде поются. В церкви. В старину в церковном притворе приготовляли невесту к венцу: снимали шапку и расплетали косу (Корн.). Жениху также тут причесывали голову (карт. из ж. д. каз.). И поныне этот обычай есть у старообрядцев: ,,в церковной караулке невесте расплетают косы и надевают бабий наряд головной“ (зап. в Пятиизбянской ст.). Наблюдают, кто из брачующихся ранее стал на ковер перед аналоем: „тому в семье иметь верх“. После венчания заплетают косу новобрачной по женски и надевают повойник. Из церкви новобрачных ведут во многих местах в венцах, в других местностях венцы снимают в церкви. У старообрядцев провожает в дом священник с крестом. Приблизившись к воротам, свашки поют обрядовые песни, напр.: А, матушка утка, Поворачивайся, хутко (скорее): Солнышко низенько, Бояра близенько, Да выйди же, матушка, посмотри, Да што тебе бояра привезли: Или овечку-ярочку, Или молодых парочку (Моск. Вест. 1. с). или: Отворай, маменька, широк двор: Да вот тебе, маменька, сын на двор, Да не сам с собою — с женою, Со своей верной слугою. (Савельев) Встреча молодых. Родители встречают князя с княгинею на крыльце с хлебом солью. Они поднимают каравай над головою молодых и, когда последние проходят, обсыпают их зерном, пшеницею, хмелем, орехами, монетой, пряниками. В Малодельской ст. сообщали, что хлеб-соль и образ становят в сенях на стол. Новобрачные прикладываются к образу и целуют хлеб. Потом вместе с дружкой три раза поднимают стол вверх и уже после этого входят в хату. В окрестностях Луганской ст. молодых обводят вокруг телеги 9 раз, при чем князь каждый раз бьет пристяжную, а потом жену. После того его заставляют поцеловать жену также 9 раз. Затем молодых вводят в хату (сообщ. В. Н. Юшневским). Потом родители князя посылают вестового (или дружка) просить на пир родителей княгини. Когда последние въезжают на двор, поют: Сваха сваху ждала, Коврами двор стлала, Коврами бобрами, Черными соболями. (Савельев и др.) В хате священник (у старообрядцев) снимает с новобрачных венцы и читает молитву. Затем он наливает полный стакан вина и поздравляет с законным браком. Родители молодых предлагают ему угощенье, после которого он уходить. Сами же родственники, посидев немного вместе, также расходятся по домам, а день для празднования свадьбы назначается особо. Бедные празднование это откладывают месяцев на 6, ,,покуда соберутся со средствами“ (зап. в Пнтиизб. станице). Привоз «сундука» в женихову хату. После же венчания привозить в дом кияз и „сундук“. Тут происходит снова торг: родственники князя выкупают у привезших имущество княгини. Обычай требует, чтобы совершение брака было надлежащим образом отпраздновано. Но свадебный пир в казацком быту, по видимому, не имеет такого значения, какое приписывают „весiлью“ среди малороссов. Устройство свадебного пира требуется приличием, делается из желания избежать недовольства и пересудов со стороны родственников и соседей и т. п. соображениями. Значение церковного венчания. Совершившееся церковное венчание само по себе, по видимому, считается вполне достаточным доказательством законности брака и влечет за собой все права и обязанности супружеские: ответы в этом смысла я получал от казаков, как православных, так и раскольников, решительно всех мною посещенных местностей Области. Один казак Верхнекурм. ст., в доказательство сказанного, приводил мне следующее. „Да вот у меня был племянник сирота и у нас же на хуторе жила семья, где всего и была одна дочь. Отец её с матерью поехали в станицу, а она осталась на хуторе с дедом. Вот я прихожу раз к деду (девушки-то той), посидел трошечку, да и говорю: у вас мол есть невеста, а у меня жених — либо вы его принимайте в зятья, либо он у меня останется — на то уж ваша воля будет. А он и говорить: „ну уж этому не бывать, чтобы он у тебя то оставался“. — Ну, говорю: воля ваша, — Так дело и порешили. В ту же ночь как раз поп наш (староверческий) приехал. Разбудил меня невестин дед, говорит: обвеньчаем-ка их. Поскорей я одел моего парня-то, да к попу. Поп дело справил живо. А как проснулся народ, то Анютка уже в колпаке бабьем ходит. Дивуются все диву. Так свадьба-то без одной рюмки и обошлась. Через две недели приехал отец Анютин домой, а мать еще погостить осталась. А мужа-то — племянника-то моего — дома не случилось. Анюта подает отцу обед, сама в колпаке. Он поглядел было, да никак не смекнет... Ну пообедал, встал из за стола, а она ему как чебурахнется в ноги: „прости, родненький, говорит, что без тебя замуж вышла“. Ну конечно отец побранил немного, а потом и говорит: „Ну нечего делать — без меня свадьбу сыграли, так я теперь за вас повеселюсь“. И пошел в кабак — любил зашибать-то покойник — пошел в кабак, да так и пропал на целую неделю. Чудак право: ну хоть меня бы пригласил, да крестного, да еще кого-нибудь... а то в одиночку веселился — а все от того, что ветер в голове шумит... (Говоря о взгляде казаков на церковное венчание, необходимо однако упомянуть и следующий характерный случай, который рассказывает ,,Казачий Вестник" из „недавнего прошлого“. Весной, на красной горке, во время разлива Хопра, „четырем семьям с ближайшего хутора непременно нужно было переправиться в станицу, потому что в этот день назначены были их свадьбы. Поезд свадебный подъехал уже к бушевавшему Хопру. и поезжане не знали, что им делать, как быть!... Но скоро нашлись хитрецы и вывели всех из затруднения. Стали они махать на ту сторону платками, шарфами и объяснять знаками — в чем дело... Наконец-таки добились своего... Надо сказать, что Хопер на месте переправе очень узко разливается. Станичники, приятели поезжан, увидев свадебный поезд и считая переправу невозможной, отравились к батюшка с докладом, что де, мол, так и так. Батюшка, не долго думая, послал за дьячком, а потом, приказав ему забрать „требы", аналой, венцы, словом, все нужное для брака, отправился с ним на берег бушевавшего Хопра. Пришли. Объяснились через реку знаками, и... началось таинство брака: жених и невеста на одной стороне Хопра, а батюшка и родня их — на другой. Запели „Исайя ликуй", махнули в. ту сторону платком, и молодые пошли вокруг телеги, а батюшка здесь, — идет вокруг аналоя, в сопровождении двух казаков, с венцами в руках, в образе шаферов. Кончили пение и чтение и дали знак молодым поцеловаться. Тоже проделали с остальными парами. Поздравили новобрачных, и на обоих сторонах бушующей реки закутили станичники: одни на хуторе, за Хопром —- другие в станице... Не даром же, весь мир признает казаков сметливыми и искусными в обходах всякого рода препятствий!“... (Казач. вест. 1883 г. № 28). Свадебный пир. В некоторых местах (напр. в среде старочеркасских старообрядцев). проводив молодых из церкви домой, гости расходятся и собираются снова в тот же вечер часов в 8 на пир, по особому приглашению жениховых родителей через дружка и свах. При входе в горницу, дружко встречает гостей с подносом и угощает вином. Гости выпивают и проходят один за другим. Но обыкновенно гости, вернувшись из церкви, остаются в доме молодых весь день. Князя с княгиней сажают в передний угол, угощают их, а потом уводят в особую горницу на покой. В иных местностях это делается после раздачи караваи. Отвод молодых в спалню. В спальню молодых отводят дружко и сваха. Они же помогают им раздеться и кладут на кровать. В былое время у казаков было в обычай, чтобы княгиня разувала князя, у которого в правом сапоге она находила плетку. (Корнил.). Ныне этого обряда нет в посещенных мною местностях. В окрестностях Луганской ст. молодой ударяет плетью по подушка, делая вид, что бьет жену. Молодая громко кричит. Затем её кладут в кровать, и она изображать больную (от побоев) сильно охая, а свекруха приносит ей кушанье (Сообщ. В. П. Юшневским). В некоторых местностях Области, взойдя с молодыми в спальню, свяшка начинает оправлять подушки, а дружко, подошедши к ней, схватывает ее на руки, кладет на кровать, ложится подле неё сам и накрывается одеялом: „постель холодна нужно ее погреть.“ (Кар. из нар. ж. д. каз.). Потом укладывают молодых. Дружко учить князя: „положи жену на руку — вот так; жалей её, как душу свою, и т. п.“. Сваха дает такие же наставления княгине. Потом прикрывают их одеялом и оставляют одних (зап. в Пятиизб. ст.). Дружко сторожить покой молодых. Это время особенно опасно для молодых вследствие влияния злых чар. Среди казаков мне доводилось слышать множество рассказов о порчах и волшебствах, совершаемых ведунами, ведьмами в это самое время. Не редко напр. князь оказывается неспособным вследствие чар и „лиходейства“. „Бабы, говорили казаки, между собой хорошо знают, как это делать“. В таких случаях друшко советует жениху следующее сродство: приложить ворот своей (князя) рубашки к вороту рубашки княгини и затем обе рубашки разорвать. Так как белье на этот раз надевается „все с ниточки“ (т. е. новое), то разорвать не трудно. Как только обе рубашки разорвутся, и тело князя соприкоснется с телом супруги, то чары должны исчезнуть. Молодая, иногда желая обмануть своего мужа относительно своей непорочности, выливает украдкой на простыню кровь, которую она держит для этой цели наготове в гусином пере. Но, по мнению казаков, если ей и удастся обмануть мужа и дружка, то свашку она уж никак не проведет. Показывание чести новобрачной и проч. Гости все время пребывания молодых в спальне пируют. В старину ,,перед жарким поднимали молодых“. Этот обряд, „установленный для женской непорочности, соблюдался в то время так строго, что, когда подавали первое жаркое, то все общество требовало, чтобы показали честь новобрачной, а без того не разрезывали жаркого“. (Корн.). И только по удостоверении о благополучии молодой посылали дружка и сваху к родителям невесты с приглашением на пир. „Однако же, рассказывает Корнилович, не долго сохранился у нас сей обычай: скоро стали приглашать родителей своих прямо к столу и в их присутствии поднимать князя с княгинею“. Так делается и ныне. Во многих низовых станицах, по свидетельству г. Краснова, и ныне „если сваха в надлежащее время (перед жарким) не выйдет, или извете будет неблагоприятное, то начинается возня и шум, поют срамные песни, в которых поносят родителей молодых“ (1. с. р. 427). Вообще же говоря, ныне — насколько я имел случай наблюдать — казаки относятся, по видимому менее строго к вопросу о том „благополучна ли“ молодая или „неблагополучна“ и отличают (особенно в верховых ст.), в этом отношении резко свои обычаи от обычаев хохлов, у которых, по словам казаков, „при этом случае, такие мерзкие песни поют, что и сказать-то стыдно“. В случае оказавшегося „неблагополучия“ новобрачной, князь, во избежание срама и стыда, берет грех на себя и просит дружку и сваху скрыть „неблагополучие“. „Коли князь взял — говорили казаки в некоторых местностях — и не побрезгал, значит, нет никому до того дела, а там она хоть на другой день роди: скажут — твое мол счастье, да и только“. По этому в среде казаков — сколько мне известно — вообще мало употребительны песни, коими срамят молодую и её родителей. Только в некоторых из посещённых мною местностей казаки сообщали мне, что в подобных случаях подносят матери новобрачной вино в стакане с пробитым дном или стараются надеть на нее хомут. „Тогда всем гостям сделается неприятно и свадебный пир будет скучный“. Обыкновенно же дружко и сваха „скрадывают грех невесты“, выводят молодых из спальни и объявляют, что невеста, благополучна или, ничего не говоря, начинают бить посуду (добрый знак). Зато г. Краснов сообщает, что „в низовых станицах сваха или представляет несомненное свидетельство чести и непорочности новобрачной или говорить об этом родителям жениха“ (ibid). Тогда родители князя навязывают дружке на руку платки, а свахе навешивают крестообразно через плечи материи. То же делают и родители княгини. Все радуются, начинаюсь петь и плясать. При этом поют особые обрядовые песни, в которых величают родителей молодой, что сумели дочь свою „соблюсти“, вроде следующей: Ты не бойся, матушка, не бойся, В червонные чоботы обуйся, Да хоть наша матушка молода, Да вывела матушку со стыда. В старину „все гости прикалывали к головному убору или к груди кисточки свежей калины“ (Терещ.). В Старочеркасской ст. (у старообрядцев), ныне по окончании стола, свахи подают бокалы, перевязанные алыми лентами и поют: А в лузе калина Весь луг наломила, А наша Груничка Весь род взвеселила. За вино платят деньги, которые идут в пользу свахе (Ребров). Поют еще следующее: У нас нынче любо да мило: Приехал с торга Данило, Привез молодой запаску , На её приятную ласку... или: То-то любо, то-то хорошенько, Зеленого лугу калина, Честного рода детина... (1 с). Раздача каравая и подарки молодым. В конце обеда дружко приносит каравай. В старину „после обеда дружко вносил на блюде. покрытом шелковым иди парчовым платком, изрезанный кусками большой каравай, которого каждая частичка была украшена серебряным лебедем или золотою сосенкою и на каждой положено было немного сыру; за ним сваха вела за руки молодого князя и княгиню. Сотворив молитву, дружко открывал каравай, разносил оный по порядку гостям, прося, именем молодых: „сыр-каравай принимать и молодых наделять“ а молодые вслед за ним потчевали их вином и мёдом. Гости обнимали молодых и делали им подарки. Старались делать возможно роскошные дары“ (Корн.). „Принимая вино, гости говорили следующие пожелания: „желаю здравствовать князю молодому со княгиней, княжему отцу — матери, дружке со свахами и всем любящим гостям, не всем поименно но всем поравенно; что задумали, загадали, определи, Господи, талант и счастье; слышанное видеть желаемое получить в чести и радости ненарушимо“. Собрание отвечало: „определи, Господи“ (ibid.). В настоящее время в одних местностях раздача свадебного каравая происходит подобно только что описанному, в других же местностях она происходит следующим образом. Когда дружко разрежет каравай на куски по числу гостей, он обращается к родителям князя со словами: „отец-мать, благословите каравай внести и молодых ввести“. Тогда приносят стол, на который ставят каравай. Мать жениха покрывает куски платком. -Кто ни будь снимает платок и надевает его на шею дружке, молодые же навязывают дружке платки на руки. Свахе также перевязывают разными материями: перевязки эти делаются крестообразно (Ребров 1. с). Затем дружко, обращаясь ко всем присутствующим, говорит: „сыр-каравай принимайте — золотую гривну давайте: они (молодые) люди нанове и им много надобно“... (зап. в Верхнекурмояр. ст). Затем он разносит каравай между гостями и всякий из них дарит молодых. В Малоделъской ст. при разносе сыр-каравая, молодые кланяются каждому гостю в ноги, причем он им дает разные наставления, облеченные в шутливую форму, возбуждая этим всеобщий смех. Сделав подарок (деньгами, платок, овцу, жеребенка, ситцу на платье и т. п.), прибавляет шутки ради еще что-нибудь, напр. вынимает из кармана крюк и говорит: „вот еще вам конь“, или дарит деньгами, наменянными на мелкие монеты, заставляя молодых после получения каждой монеты целоваться и т. п. «Веселое утро». На другой день („веселое утро“) у старообрядцев в обычай водить молодых в баню (зап. в Пятиизб. ст.). В былое время (а местами и ныне) мать молодой присылала новобрачным суп из курицы с изюмом и кореньями и „вареное“, приготовленное на вине с сахаром и пряными кореньями (Терещ.). В этот же день молодые обходят хаты всех бывших на свадьбе гостей. При этом дружко украшается алыми лентами, которые ему прикалывает мать молодой (Ребр. 1. с), а свахи такими же лентами украшают себе голову. Свахи поют: А любая, да милая мати, Сумела Грунечку отдати, Такую молодую, как розу полную; Полная роза полненька, Добрая Грунечка добренька, Пришла Ваничка хорошенька (1. с) или: Дай, Боже, доброе лето. (2) Чтоб уродилось жито Колосом колосисто, И зерном зернисто (желая этим плодородия молодой). Д. О. В. 1875, № 84. «Отводы» и конец свадебных пиршеств. Пиры свадебные продолжаются иногда целую неделю, пока наконец веселье не оканчивается обедом у родителей молодой, где присутствуют преимущественно пожилые люди. В старину этот пир назывался отводами. В Старочеркаске свахи, созывая гостей на этот обед, поют: Спасибо маменьке за дочку, За пахучую мяточку, За червонную калину, За твою любую детину (1. с). Тесть и теща ловят курицу и, обвязав лентами, сажают ее на стол. Мать молодой снимает курицу со стола и кладет на колени своей дочери со словами: „вот твоя приданная“ (ibid). После обеда, веселье обыкновенно продолжается до утра. В ст. Верхнекурмоярской, по словам казаков, пред окончанием свадебных пиршеств бываете обряд разжалования молодых. Дружко и гости говорят: „ну вы теперь не князь и не княгиня: берись ты за вилу, а ты за рогач“. Потом и дружке говорят: „ты теперь не дружко, а ты теперь не полудружье, ты теперь не сваха“, и т. д. Тогда дружко, сваха и прочие снимают с себя полотенца и кладут в карман. Обязанности их кончены, и они могут отдохнуть. В стан. Каменской, а также в др., обойдя все дворы присутствовавших на свадьбе гостей, обмываются в доме свата водой: „тушат пожар“. Потом ставят в присутствии гостей свахе на живот горшок и при крике „ура“ разбивают его скалкой: „этим выражают благодарность свахе за то, что она родила дочку, на свадьбе, которой они удостоились присутствовать“ (Д. О. В. 1875 г., № 84). В иных местностях горшок ставят на стол вверх дном, на тарелку наливают водку и, обмочивши в ней нисколько платков, зажигают. Горшок нужно разбить, а платки залить водой — „потушить пожар“ (Кар. из ж. д. каз.). Таковы в общих чертах казачьи свадебные обряды. В частностях они значительно варьируются по местностям. Еще Корнилович справедливо указывать на то, что „в каждой станице (в свадебных обрядах) было что-нибудь свое собственное“. (1. с. р. 335). В прежнее время, по словам самих казаков, свадьбы у них были торжественнее, и обряды исполнялись строже, чем ныне. В Верхнекурмоярской ст. мне рассказывали про одного казака, который, сватаясь, прямо заявил матери невесты: что если она пожелает „старину в полности соблюдать“, то он не согласен я заблаговременно отказывается от невесты, потому что „все эти глупости и шутки дюже его конфузят“. И невестина мать вынуждена была сделать по нем. Свадьбы у раскольников. Свадьба, у раскольников имеют много своеобразных черт, частью вследствие приверженности их к старине, а частью вследствие догматов самих сект. Но кроме этого печать свою наложили и те гонения и стеснения, которым подвергались раскольники со стороны правительства. Следующее, например, рассказывали мне старообрядцы в Пятиизбянской ст. „Нашим детям уже не испытать того, что испытывали, бывало, мы. Бывало, у нас многие давным давно сосватаны, а обвенчать нельзя: попа нигде не найдем, просто хоть плачь. Тогда всех наших попов ловили и сажали в тюрьмы. Да часовые из наших же старообрядцев — помогали попам из тюрьмы бежать. Вырвется, бывало поп на волю, подвяжет кандалы, убежит и хоронится где ни будь в степи. Помню, батюшка мой рассказывал про одного попа, который чуть ли не с неделю пролежал в балке, покуда его не нашли свои: их часовые-то острожные оповестили. За все это время поп одними яблочками питался; диво как еще остался жив-то! Такого попа отвезут, бывало тайно, да окольными путями к кому ни будь из богатых казаков, у кого заборы, да тын, да ворота по - здоровее, да кошелек потолще, чтоб задарить кого следует. У такого то казака поп и хоронится где ни будь в подполье. А тем временем у наших уж разойдется слух, что объявился, мол поп, и вот начнут со всех сторон съезжаться женихи и невесты. И уж ехатъ - то, как страшно бывало: в дороге-то недели по две проводили и все то время под страхом были, потому что хохлы и казаки из церковных очень хорошо об этих делах знали и часто наших ловили по дорогам и забирали. Особливо опасно было на мостах и перевозах. Тут, бывало, стоит хохлушка какая ни будь, посмотрит на нас и скажет: это, мол, вы куда же едете-то? — „Да мы, мол, вот туда-то“, и сбрешут что ни будь. А она: это вы должно быть невесту везете? Поднимет полость то в телеге, а и вправду невеста лежит там, притаившись. Ну станут упрашивать хохлушку, чтобы помолчала, денег ей дадут... А в праздник никогда станицами не, ездили, потому еще опаснее было. А обвенчавшись, едут, бывало, смело — ничего не боятся, потому дело сделано, обвенчанного не разведет уж никто. А богачи, у которых попы-то хоронились, с каждой свадьбы пошлину брали рубля по три“. Казак Николаев в Верхнекурмоярской ст. рассказывал, что, бывало, к беглому попу съезжались свадеб по десяти сразу. „Перед венчанием все выпьют, закусят. И сам поп-то, бывало, сильно выпивши, венчает в полушубке, ругается... просто грех. Одна только вера и спасала, бывало, а то так бы и наплевал на все это безобразие“... У беспоповцев Пятиизбянской ст. невесту за несколько дней до свадьбы привозят к женихову отцу. С этих пор она и живет под одним с ним кровом, но ложе не разделяет. „Все это время они много читают молитв“. Потом уже их „сводят“ с благословения старика — начетчика, после чего им разрешается делить ложе. Свадьбы эти, по словам казаков, отличаются скромностью: „в станине часто никто и не знает, что там то свадьба“. Второй и третий браки. Что касается второго брака, то он может заключаться уже спустя 40 дней по кончине супруга (,,как сорочины отойдут“). То же и при третьем браке. Ранее этого срока вступать в новый брак считается предосудительным „потому, что все это время душа покойника по мытарствам скитается и часто старое жилье посещает“. Весьма нередкое явление в казачьем быту, что если муж умрет, то казачка ищет хорошего человека, чтобы легче было ей с хозяйством, справляться. Женятся и казаки во второй и в третий раз. У раскольников — если верить словам казаков — дозволяется 2 раза жениться на девушках, а в третей раз лишь на вдове, если казак желает взять из своих — раскольников, а если пожелает он и в третий раз жениться на девушке, то невесту нужно брать из православной семьи.

Самая свадьба вдовца и вдовы, вообще говоря, отличается меньшею пышностью, так напр. в этом случае, „бывает меньше подарков“. Собрать более подробных сведений об этом я не имел случая. Четвертый брак. Бывает, говорили мне казаки, что, схоронив трех жен, казак еще не стар и, желая жить „честно“, ищет четвертой жены и находить. Так на хуторе Караичеве был случай: пошла за казака, схоронившего уже трех жен, молодая вдова. Венчания разумеется быть не могло, но собрались родственники и сказали: „ну будьте вы словно муж и жена“. Благословись, и стали они жить вместе (со слов казака Воробьева). „Оно конечно священник не приказывает это делать, да ведь Бог то видит, для чего это делают: для того делают, чтобы честно жить, а не водиться с сударками. Вот к примеру и сказка. Играли где-то казаки музыканты. Их напоили водкой. Они пошли домой. Барабанщик идет с барабаном, а время-то было жаркое — ну водка над ним и командует. Прилег он посреди дороги и заснул. Набрели на него другие ребята, да и говорить: это, говорят, наш ведь; не годится, братцы, ему лежать здесь — могут его увидать другие и тогда осмеют: будут говорить что нашего полка все пьяницы. Стали они его подымать — глядят, а он мертвый: водка, значить, в утробе его загорелась. Что делать? Донести начальству — избави Боже: засудят. Лучше, говорят, зароем его вместе с барабаном, да и скажем, что не видали. Ладно, зарыли. Вот он и попал на тот свет. Идет себе и видит — дорога на две стороны легла, а на столба написано: направо в рай, налево в ад. Пойду, говорит, вправо. Ну, пришел к раю. Глядит — стоить часовой: ,,ты куда“, спрашивает. Известно, говорит, куда — в рай. „Да нешто, говорить, тебя можно в рай пустить: ведь от тебя водкой несет“. И не пустил. А казак начал тревогу бить. Из рая-то все и повыбежали: бегут, глядят, что случилось, А казак темь временем в рай и пробрался. Как вернулись праведные в рай, сейчас же носы заткнули: „от кого это, говорят, водкой так несет“. Увидали барабанщика и принялись было его бить. А тут другие проходили мимо, увидали и говорят: оставьте его, братцы, видь он ничего не сделал такого, чтобы нельзя ему быть здесь; а из нас-то кто не грешен? А те сказали: это справедливо, и мы ведь грешны все перед Господом, потому и не нам судить, а, значит, Господь сам так рассудил, что быть ему здесь. — Так ведь и остался в раю. Так вот и жить нужно: чтобы только перед Господом душа у тебя чистая была“ (со слов казака Кательникова, православного, записано на хуторе Караичеве).

Отношения между супругами
Отношен между супругами личные. В прежнее время казак имел над своей женой „власть неограниченную“. Каково было в это время отношение между супругами на Дону красноречиво говорят свидетельства писателей, рассказывавших со слов донских старожилов, казацкие песни, и наконец сохранившиеся у казаков до сих пор предания о старинном быте. Так вице-адмирал Крейс в своих разысканиях о Доне и проч., поднесенных царевичу Алексею Петровичу в 1699 году, сообщает, что „между прочими дозволенными их вольностями есть особое употребляемое ими право в осуждениях к смерти и власти над женами, коих они могут от себя отрешать, не давая в том никакого ответа и без позыва к суду“ (Отеч. Зап. 1824 года. № 4). А. Ригельман подробнее рассказывает об отношении казаков былого времени к женщине. „Когда стали иметь жен, говорит он, то имели сперва и волю. Если кому жена была, уже не мила и неугодна или не надобна, ради каких ни будь причин, он их менять, продавать и даром отдавать мог, водя по улицам и в крут крича: „кому люба, кому надобна? она мне гожа была, работяща и домовита, бери кому надобно!“ И если выищется кто оную взять, договаривались ценою или какою меною, по случаю ж и за попойку, отпуская ее из рук, отдавали. Когда же взять жены никто не выискивался, то так на волю отпускали“ (1. с. р. 9). В одной старинной казацкой песне, ясно выражена, взгляд описываемого времени на женщину: Собирались казаки друга во единый круг; Они стали меж собою да все дуван делить: Как на первый-от пай они клали 500 руб., На другой-то пай они клали всю тысячу; А на трети становили красну девицу.... Как растужится, как расплачется добрый молодец (которому досталась девица): Голова ль ты моя, головушка несчастливая, Во бою то, во баталице наипервая, На паю-то, на дуван ты последняя!... (Рус. Стар. Спб. 1824 г.). Женщины, по словам Корниловича, обязаны были отдавать всегда первенство казакам и выказывать знаки почтения к мужчинам, особенно если последние являлись в военных доспехах; так например если женщина встречала вооруженного казака на узких помостах грязной улицы, то она должна была сама сойти в грязь, а ему уступить место прохода (1. с р. 265). Наказание жены мужем в старину. За проступки наказывали жен весьма жестоко: за малые проступки — брань, побои, за большие — „зимнее купанье на аркане в проруби“ (Корн.). „За продерзости, рассказывает Ригельман, за чужеложство и за иные вины, связав руки и ноги и насыпавши за рубашку полные пазухи песку, и зашивши оную, или с камнем навязавши, в воду метали и топили, а иногда убийственно мертвили, не опасаясь по своевольству своему за то какого взыскания“. Особенно строги были наказания жен в случай их неверности. Мне рассказывал старец казак Евлампий Максимовича Киреев (Чернышев, ст.), что он слыхал от своего отца как в старину казаки, по возвращения из похода, обращались с женами в том случав, если они не соблюли честность“: те, ,,у кого сердце было погорячее“, прямо снимали с жены голову шашкой. Случалось, что таких казаков судили товарищи и вся станица и иных наказывали, а другим это даром проходило, смотря по тому, какого поведения была убитая жена. Другие казаки вырезывали шашкой из спины жены ремни: рана либо заживала, либо влекла за собой смерть. Иные, раздев жену до нага, привязывали на дворе и оставляли на съедете комарам, или близь муравейника — на съедение муравьев. Но казак обыкновенно не сразу наказывал жену, а старался поймать ее с „блудодейником“ или проследить за её поведением. Воззрения современных казаков на женщину. Само собой разумеется, что положение женщины, подобное только что описанному и продержавшееся более двух веков, за все то время, когда женщина в глазах казака была почти только невольницей, рабой, вещью, предметом купли — продажи и мены и объектом для излияния своего дикого гнева обладавшего ею казака — не могло способствовать образованно более гуманных взглядов и в среде современных казаков вообще на женщину и в частности на жену. ,,От Бога так показано, говорили мне казаки, чтоб казаку старше бабы быть, а Господь знает для чего попускает: тут человеку уж противиться нельзя“. В подтверждение этого они рассказывали легенду, содержание которой в немногих словах следующее. Раз шли по земле апостолы Иван Богослов и Петр и увидали, что муж жену среди улицы жестоко бил. Им стало жалко жену; они пожаловались Господу. А Господь сказал им в ответ: нельзя иначе — такой уже между людьми обряд положен, чтобы муж над женой старший был. А апостолы усумнились, что так то лучше. Тогда Господь сказал: посмотрим; будь по вашему. Слово Господне, конечно, крепко и вот с того времени, та жена над своим мужем власть возъимела, заставила его хозяйство вести, а сама все время в кабаке проводила. Вот приходят апостолы опять к той хате и просят ночлега. Муж пустил; а когда жена вернулась домой, то не только мужа стала нещадно бить за своевольство, а и самого Петра за волосы схватила и из хаты выволокла. Тогда апостолы вернулись к Господу и рассказали, что в той хате и хозяйство идет вверх дном, и женка буянит. А Господь уже раньше знал все; он сказал им: не мудрите сами, ибо все ко благо людскому сделано, а если бабам дать волю, то вся земля опустошится, потому что у них сердце гораздо жесточее мужского“. Эту легенду я слышал в разных местностях Донской области. На хуторе Караичев мне рассказывали следующую побасенку. Один казак хотел посмотреть, что тогда будет, коли женщинам власть дать. Он пришел домой со станичного сбора, жена его спрашивает: „что нового?“ А он ей: да что нового, нам казакам слезы, а вам веселье. — „Как так?“ — Да получили, говорить, грамоту: приказ вышел во всем васъ баб слушать. — А жена то на это: „так, так... а что же это у нас воды то в хате нет?! поди ка принеси, да поживей“. Муж пошел, принес. А жена ему опять: „а дрова-то где их то кто же носить станет!?“ Муж и дрова принес. А женка опять: „а из печки то, говорит, кому сор выметат?! ступай-ка пошевеливайся!“ Видит казак, что дело то плохо. Он пошел опять на майдан. Пришел назад, жена его спрашивает: „что нового слышно?“ Да нового то, говорит, вот что: опять нам казакам над вами волю дали, дура ты баба. А она ему: „ах, миленький, так и надо, а то ты уж умаялся, прилечь бы тебе, да отдохнуть“. И нарочно вокруг него устилается, да ласкается, чтобы тумака не получить. Вот они, каковы наши бабы то донские“. — „Мы все простоваты, как хохлы, такт, рассуждали казаки в Чернышевской ст.; баба одного и боится — кулака; еслиб Бог мужчинскому полу силы не дал, то всем бы нам умирать пришлось“. Отношения между супругами по воззрениям казаков. Муж, по воззрениям казаков, „глава и покровитель жены, как в церкви при венчании читается“; „муж яко на главе (храма) крест“; „глава, что в церкви, то и я есть“; „не муж женой красен, а жена мужем“. Отношения между мужем и женой, по словам казаков должны быть таковы: „жена должна сначала мужу покориться, а он ее — миловать“; ,,жена должна слушаться мужа, а он ее любить; но любить надо так, чтоб жена этого не знала: пропащая твоя голова, когда узнает жена — что ты ее любишь—не будет она кориться, все напротив будет делать; а не знает жена, что ты ее любишь, будет тебя бояться и слухать“. „Жену люби как душу, да труси как грушу: этого не забывай, чтоб знала, что ты ей муж“. „Учить мужа жена не смей, а советовать может. Но советам жены не следует много поддаваться. Есть такие, что без жены ни шагу, носа без жены утереть не сумеет; это уж плохой казак: добрую жену довольно три раза в год слушать, а дурную один раз, да если и разу не послушаешь и то беды не будет“; „не верь коню в поле, а жене дома: как коня на узде держать нужно, а отпустишь на волю, не поймаешь — самого хозяина убьет, а в руки не дастся; так и жена: самая благочестивая жена мужа 7 раз на день обманет“. И в песне поется: Иде мать плачет, там река бежит, Иде сестра плачет, там колодезь, А иде жена плачет, тамъ роса стоить. Вот как мать плачет, во век до веку, А сестра плачет, от года до году А жена плачет, день до вечера (Сав., с. 143). или так: Где мать плакала, там река текла, Где сестрица плакала, три колодца узрез стоят, Где жена молода плакала, На том месте- чуть роса канула (Секретев, Д. О. В. 1875 г. № 81). Жена и хорошая часто бывает легкомысленна, а потому „муж должен ее учить. Но бить надо за дело, с умом бить нужно, а не без толку, а то и Господь не стерпит этого“. „Добрую жену нужно учить втихомолку, а злую и на людях не беда: не мало она тебе зла то наделает!“ „Удары хорошей жене - малые, а лучше совсем не ударять; а плохую жену за косу схвати да и хлещи вволю: и того ей мало“. „Бей шубу теплей будет, бей жену — добрей будет“. „Жена лихая — змия лютая; лучше же со змеей жить, чем с лихой женой: змея хоть свернется и голову спрячет, коли ты на неё замахнулся, а жена лихая прямо на тебя идет, ничего не боится“. „Непокорливая жена даже если в ад попала, так и там всех чертей поразогнала, даже бесам с ней терпенья нет: вот до чего баба довести может; не даром говорить у нас, что бабы собраны из гадючьих спинок“. (Все сказанное записано со слов, казаков разных местностей Области.) Влияние воззрений в жизни. Влияние этих взглядов разумеется сказывается и в жизни: так напр. в церквах все казачки стоят позади мужчин в трапезной. В одной из низовых ст. недавно был случай продажи мужем своей жены. Об этом мне сначала рассказывал в Новочеркасске, С. Ф. Номикосов, а затем почти тоже самое мне довелось слышать в Гниловской ст., Черкасского округа. Вероятно в обоих случаях имелось в виду одно и то же происшествие. По словам Гниловских казаков, дело было так. Два казака вместе пили в шинке. Один из них сказал: знаешь что? ты ведь свою жену не любишь, так продай мне её, а мне твоя как раз по сердцу пришлась. — „Так что ж — бери, коли люба“. — А сколько просишь за нее? „Да давай рублей сто“. Они сторговались и сделали письменное условие. На другой день муж проданной жены протрезвился и пошел объявить в станичное правление и просить не допускать до сраму. А купивший жену казак не уступал и показывал письменное условие. Дело кончилось тем, что власти приказали уничтожить уеловие. Но ранее этого казак, купивший жену, пришел к последней в хату и, объявив ей, что она продана, требовал, чтобы она немедленно последовала за ним. Казачка до такой степени перепугалась, что захворала и слегла в постель. Протрезвившись, казак - покупатель приходил к ней несколько раз и, кланяясь в ноги, просил прощения. — Сообщая это в интересах большей полноты сведений, я должен однако отметить, что описанный случай, по моему мнению, должен быть рассматриваем только как исключительный факт, нисколько не характеризующей современный быть казаков. (Пользуюсь случаем сообщить следующее происшествие, бывшее в среде крестьян малороссов. В дер. Головине, Васильсвской волости, Славяносербскаго у., муж и жена, прожив лет десять дружно, не имели детей, не смотря на сильное желание. Муж, наконец, предложил жене: „дай, бан, оцему" — одному из его хороших приятелей — „може буде и до дила". Действительно, баба родила мальчика, которого оба крестьянина одинаково любили. Баба умерла через 8 лет. После этого крестьяне поссорились друг с другом и при этом возник у них спор, у кого оставаться мальчику. Сход присудил мальчика законному мужу покойницы, мотивируя свое решение так: „чей-бы бугай но стрибал, а телятко наше", (со слов Влад. Петр. Юшневского). Положение казачки действительно бывает подчас весьма тягостно. В большой семье ее теснят свекор, свекровь и невестки, в малой семье ей часто приходится выносить на своих плечах всю тягость полевых работ и вдобавок терпеть все проявления дикого нрава мужа. „У нас даже такая поговорка есть, говорили казаки, что на сладком зерне соловья ловят, а как поймают - в клетку сажают; так и казак: покуда женихом, для невесты ничего не пожалеет — и подарки дарит, и гостинцы носит, а как поженится, палкой пойдет по спине ее тузить“. Действительное положение женщины в казацкой семье. Однако не следует преувеличивать эти тягости и не сгущать чрез меру краски мрачных сторон казацкой семейной жизни. Не смотря на употребительные до сих пор в среде казаков многочисленные причитания и голошения о горькой участи женщины, которые, как мне кажется, следует рассматривать лишь, как переживания старинных обрядов, — я решаюсь утверждать, после личного наблюдения казацкого быта, что положение женщины в современной казацкой семье, вообще говоря, не только не тягостно, но даже много сноснее и свободнее, чем например среди великорусских крестьян. Подобного же взгляда держался и известный знаток донского края А. Савельев, (сбор. дон. нар. пес. С. П. Б. 1866 г.., с. 45), на мнение коего, уважаемое всем местным образованным слоем общества, я и ссылаюсь, как на вполне авторитетное. Тяжелое положение казачки бывает в большой семье, в ст. верховых или если жена казака из крестьянок или если брак заключен неравный, при отсутствии взаимной склонности супругов и т. п. В остальных случаях она пользуется относительно достаточной свободою. Дело в том, что воззрения и симпатии казаков должны уступать условиям и требованиям самой жизни, и особенности казацкого быта наложили и тут свою печать. В самом деле казачка, чуть не на другой же день после своей свадьбы провожающая мужа на полевую службу в далекий поход, по необходимости становится самостоятельной и независимой. В течении целых годов этого невольного вдовства, она приобретает много опыта, ловкости, много „женского уменья тонко и хитро провести и одурачить тугого на сметку сожителя“. По возвращении же мужа, который часто за время полковой жизни отвыкает от полевых работ, а в замен этого приобретает склонность к бражничеству и ничегонеделанию, — казачка своею деятельностью, своею опытностью в хозяйственных делах заставляет мужа невольно уважать себя и завоевывает себе значение, равное с ним, а часто и большее (Г. Никулин говоря о казаках второго округа, сообщает даже следующее: „жены имеют власть над мужьями такую, что последним приходится жаловаться в суд". (Д. газ. 1875 г. №№ 81 —87)). Не даром и в песне поется: Как нонеча куры поют кочетами, Тепереча жены старше над мужьями, (Сав. с. 107.). Таким образом, повторяю, помимо тех воззрений казаков на жен, которые приведены были выше, особые условия казацкой жизни дают в большинстве случаев женщине на Дону возможность завоевать себе сносное положение в семье. „Вследствие таких то обстоятельств, говорит Савельев, между казачками много можно встретить натур игреливых, по удачному выражение народных песен, т. е. энергических, смелых, которые постоять за себя, не дадутся в обиду и отомстят, если не силою, то хитростью. Натуры кроткие, слезливые, эти безответные жертвы тяжелого семейного быта и не стараются выбиться из своего положения... На ряду с заунывными песнями о горькой участи жены поются целые сотни плясовых песен о том, как жена обманула, одурачила мужа или свекровь. Вот эти то песни с пляской и свистом, с гопаком и трепаком, и выразили собою игреливых жен с ожесточенной местью ко всем нравственными оковам в семейной среде“ (I. с. р. 47). „Согласная“ казацкая семья представляет отрадное явление. „Жена с мужем, а муж с женой — совет благ, говорят казаки; в такой согласной семье сам Господь пребывает, и хозяйство идет хорошо.“ Жена здесь товарищ мужа, а не слуга его, она разделяет с ним труды, наставляет его, советует ему, сама словом и примером побуждает ревностнее работать своего обыкновенно обленившегося во время полковой жизни супруга. Часто можно от казачки услыхать: „мой муж не дюже опытен, — недавно со службы вернулся; он спит себе, а я до базара встану корову подою, курень вымету, печку истоплю“... Казак называет жену по отчеству: Ивановна, Васильевна; или по имени: Марья (Машка); или же — „мать“ (в глаза), „жена“ (в гл. и заоч.), „хозяйка“; (в гл. и заоч.) „старуха“ (в гл. заоч.). „старуня“ (в гл.), „моя“. Казачка называет мужа также по отчеству: Семеныч, или по имени: Иван; отец (в гл.), старик (в гл. и заоч.): по отчеству или — „мой“ „ муж мой“. В богатых семьях („где политика — хотят показать образованность“) супруги друг другу говорят вы. Работают супруги вместе: „муж косить — жена подгребает, муж жито скашивает — жена снопы вяжет, а дома мать наварит за это время обед; а коли жена одна и нет у ней. по дому помощницы, то она встанет по утру рано, подоит коров, сварит обед, замкнет на ключ курень и пойдет к мужу в поле. А то бывает и так: живут муж с женой в поли по нескольку дней, там себе и пищу готовят.“ Впрочем в низовых станицах у зажиточных казаков к женам нередко нанимают прислугу. Но в ст. верховых, по словам казаков, „хоть и богат казак - все же жену не заставит сидеть под окошечком.“ Кроме полевых работ, предметом особых забот казачки — домашнее хозяйство: „муж в домашнем ничего не знает, это женино дело, а дом-то — дело большое!...“ Особенно много дела казачке во время отсутствия мужа на службе. Вот что например рассказывает г. Шкрылов о казачках задонских ст. Черкасского округа. Во время нахождения мужа на служба, все мужские работы и обязанности по хозяйству исполняет оставшаяся дома жена; большинство из казачек сами орут землю, сеют хлеб, косят сено, производят рыболовство, и многие из них занимаются даже мастерством по устройству рыболовных сетей и земледельческих орудий: подделать изломавшуюся в возу ось колеса и т. п. казачке ничего не стоить. За такой труд, за „незабывание мужа на чужой стороне, за тихое и хорошее поведение“ казачек благодарить мужья в письмах из полков и подарками, которые они привозят при возвращении со службы (индиановыя шали, платки, платья, ленты, серьги и пр.) (Д. О. В. 1876 г., № 44).

(Вот как добрые отношения между супругами рисуются в казацких песнях: 1. Через речушку, через быструю Тонка жердочка лежит, По этой жердочке, по этой тоненькой, Мил сердечный друг ишел: Обломилась жердочка, обломилась тонкая: Мой миленький потонул Пришла Аннушка, пришла лапушка Ко быстрой речушке. Стала Аннушка, стала лапушка Быструю речушку проклинать: Чтоб тебе, чтоб тебя, быстрая, Хрящем — песком заволокло Стала Аннушка, стала лапушка У быстрой реки спрашивати: Каково тебе, речушка, каково тебе, быстрая, Под желтым песком лежать? Таково то Аннушки, таково лапушке Без милаго друга жить. (Сав. с. 159). 2. Кабы знала я, молода, ведала, Не ходила бы по век замуж, Не теряла бы свою золоту казну, Не лила бы я себе золотой венец, А слила бы я себе золотые крылышки, Полетала бы я, млада, в армию, Села бы я, млада, среди круга Угадала бы я своего друга милаго. На моём милом три приметушки: Первая приметушка — кудри черныя, Вторая приметушка—брови высокия, Третья приметушка -глаза развеселые (ibid. стр. 154). Во время отсутствия мужей в полках казачки гадают о них по месяцу. В лунную ночь гадальщица глядит на ясный лик месяца: „и мерещится ей, что проходить через месяц весь казачий полк, казак по казаку, все радостны и веселы... Позади только всего полка, что называется в хвосте его, показывается ей желанный — пеший, усталый и черный, как запуха"... (1. с. р. 24). „Добрая" жена считает своей обязанностью сохранять верность даже не любому, но законному супругу. Вот как об этом поется в песне: 3. Молодец красну девицу уговаривал: Не плачь, не плачь, девица, не плачь, красная .моя, Что выдал тебя, девицу, за вернаго слугу; Слуге будешь ладушка, мне миленький дружок, Под слугу будешь постелю стлать, со мною вместе спать. Что возговорит девица доброму молодцу: Кому буду ладушка, тому миленький дружок, Под слугу буду постелю стлать, со слугою вместе спать (i. с. р. 145). 4. Все полки домой идут; Как и все письма шлют, Как мой-то милой мне письма не шлет, да и сам нейдет.. Как прислал мне черную рубашечку: В рубашечке белая бумажечка, В бумажечки написано три словечка: „Ты побань, Дуня, черную рубашечку „Не в быстрой речке, не в колодце. „Ты побань, Дуня, своею горючею слезой! „Ты высуши ее, Дуня, не на жердочке, не на трубочке, „Ты высуши, Дуня, на своих грудях белых, „Викатай, Дуня, на своих руках белых! (1. с. р, 154). Уж я был молодец во семи А в восьмую клеть заглянул только, А в восьмой клети образа стоят Образа стоять, свечи теплятся Молодая вдова Богу молится: Ты пошли, Боже, тучу грозную, Тучу грозную, громову стрелу, Ты разбей, разбей гробову доску, Ты раскрой, раскрой золоту парчу: Подыми моего друга милаго! (1. с. р. 153). Ссоры супругов. Но сплошь и рядом однако в казацком быту муж с женой живут „несогласно“, в постоянных ссорах. Относительно ссор между супругами вообще мне доводилось от самих казаков слышать следующее: „муж с женой часто дерутся, таков уж обряд у нас: иной рад бы не тронуть, да против волюшки тронет жену-то“, или „вот и в песне донской у нас говорится тоже: Брат у сестры в гостях побывал. Пошла сестра брата провожать Через три поля, На четвертом поле остановилась, Стала брату жалиться: Вот меня вечор Сильно муж мой бил; А брат сестре стал втолковывать: А и где-же, сестра, Мужья жен не бьют, Я вот сам, сестра, Свою жену побил.“ (запис. в ст. Еланской). Сравн. Савел. „песни" № 29. „И жены же у нас задорны, сказывали казаки в других местностях: сами они воюют с мужьями; у ней иной раз хоть и нос в крови, а все думает: авось либо верх возьму“. (Верхнекурм. ст.). До ссор между супругами обыкновенно никому нет дела: „ночь темная посудит и помирит — так уж у нас по казачеству завелось“ (Караичев. хутор). „Чужой дом — темная крыша“ (Чернышев. ст.). От чрезмерного проявления гнева мужей казачки ищут защиты у своих родных, к которым они и уходить, если буйства мужа превысить их терпение, или же обращаются в станичный суд, хотя подобные дела далеко не всегда доходят до разбирательства последнего, кончаясь ещё ранее миром. Дело в том, что около станичной избы но праздникам, т. е. в дни разбирательства дела, толпятся всегда казаки. Они-то и уговаривают поссорившихся супругов примириться. В хуторах ту же роль третейских судей и примирителей играют старики-соседи и хуторской атамань. Но когда дело миром не удалось окончить, оно разбирается станичными судьями, которые судят „глядя по человеку“. Когда отношения между супругами через меру обострились, то станичные судьи нередко оттягивают дело, „пока остынет казачье сердце“, а потом склоняют на мир. Мировые сделки в подобных случаях записываются (но не всегда) в книгу при станичном правлении: в них либо обе стороны дают письменно обещание не ссориться, либо один муж обязывается не бить жену. В других случаях суд просто приказываешь мужу не бить жену, а жене слушаться мужа, или постановляет: „строго приказать обоим вести жизнь согласную, а отца обязать подпискою иметь строже наблюдете за ними“, или так: „внушить им на полном станичном обществе“ и т. п. Иногда муж наказывается арестом на 7 суток или денежным штрафом до 3-х рублей. Кроме того казачки жалуются и в мировой суд. Однако буйный нрав мужа и отсутствие взаимной склонности супругов — как последствие насильственных браков - суть главные причины того, что нередко положение казачки делается невыносимым, и в казачьей семье разыгрываются отвратительные сцены грубых насилий и жестоких расправ, чинимых казаками над своими женами, влекущие за собою в лучшем случай расход супругов на отдельные жительства, а нередко кончающееся даже умерщвлением одного супруга другим. Истязания жен казаками. Часто ,,муж пьянствует, развратничает, тиранит бедную женщину, подвергает всевозможным истязаниям, пока не приводит ее в могилу или же, истощивши все силы развратной жизнью, сам туда же не отправится“. (Д. О. В. 1875 г., № 17). За всякую, даже самую малую ошибку жена подвергается, со стороны свирепого мужа, ударам казачьей нагайки. „Я знаю, говорит один из местных наблюдателей быта — я знаю, как один муж, схватив жену за волосы и положив голову её между своих колен, бил плетью до тех пор, пока она не потеряла силы и сознание и не перестала кричать. Муж при этом не находился под влиянием вина, он делал свое дело с полным сознанием и расчетом, как педагог, наказывая ученика, ставить его в угол. И не подумайте, что жена тяжко провинилась: вся вина её была та, что она не сумела угодить свекрови, которая во время бичевания её невестки, сидела со своим стариком тут же под окном, и оба чуть не с наслаждением смотрели, как их сын „учил“ жену свою. Я видел, как муж, побивши вдоволь свою жену в комнате среди бела дня и среди станицы, вывел ее на улицу и тут же начал хлестать кнутом чуть не по обнаженному телу, причем окружавшая толпа казаков, смотря на эту картину, глупо острила, делая свои замечания об обязанностях жен и мужей“ (Д. О. В. 1874 г., № 37). В другом месте является на суд искалеченная женщина — казачка „без слуха, до последней степени изнеможенная - живой мертвец и объясняет, что она пришла к такому поражающему упадку физических сил от истязаний мужа... Муж и на суде обращался с женой дерзко, с криком и с интонацией, явно уничтожающей и унижающей, не смотря на неоднократные замечания председательствующего, говорить тише и вежливей. Суд приговорил его к ссылки в Сибирь, в места не столь отдаленные с последствиями по 26 ст. ул. о нак. и сверх того подвергнуть его церковному покаянию, по усмотрению духовного начальства. На другой день состоялась мировая сделка: жена выговорила выгодный средства к жизни и отдельное жительство от него. Сам закон об истязании очень растяжим, и большая часть подобных дел оканчивается тем, что суд признает лишь побои и тогда остается несчастной жене обратиться в мировой, станичный и волостной суд, где дело в самом лучшем случае, может окончиться месячным или двухмесячным арестом“ (Д. О. В. 1880 г., № 69). Из ст. Каменской сообщали о нанесении Павлом Павленковым жене смертных побоев. „По показанию свидетелей эти повреждения были ужаснейшие. Не говоря уже о том, что покойница была вся синяя от побоев, — по исследованию врача, у ней оказалось изрядное количество переломанных костей. Мотив преступления в сущности тот, что „жена моя и что хочу, то и делаю с ней“ (Д. О. В. 1880 г., № 40). Один возмутительный случай истязания жены, бывший в ст. К—ой, сообщает г. Н. Донецкий. Молодой казак, говорит он, „женился по приказанию своих родителей на молодой девушке, которая ему не нравилась. Он тиранил ее и когда ей стало нестерпимо, то она ушла тайно к своему отцу. Но свекор и муж пришли за ней, привязали на бечеву и преспокойно потащили к себе. Истощенная от потрясения, она падает на землю, но мучители волокут ее по земле. Нашелся добродетельный человек, отнял жертву, а их отправил в станичное правление. Один из судей при разборе дела заметил: если бы ты была моя сноха, я бы тебе на одну ногу встал, а другую прочь оторвал, чтобы ты не могла бегать. Постановили водворить ее снова в дом мужа, впрочем с тем, чтобы он лучше обращался с ней, а то „чего доброго — дело дойдет до высшего суда, тогда вам будет плохо“. (Д. О. В. 1875 г., № 17). ' Можно было бы привести множество случаев, подобных упомянутым, в которых казачка делается жертвой дикого нрава мужа. Не мало существует и казацких песен, в которых описывается горькая участь жены. Вот пример: Мой миленький едет с поля: Привязал он коня за подворье, А сам зашел ко мне, раздушечке, в гости. Помолился правою рукою, Поклонился буйной головою: „Ты здорова, мое тело бело, „Отчего ты на личико бледно? „Или я тебя по личику ударил?“ — Ударил, разсукин сын, варвар, Ударил — здоровьице сбавитл: Я умру, я жива не буду; Вырой ты мне яму глубоку, А гробницу сделай дубовую.... (Секретев Д. О. В. 1875 г., № 81). Женщины „покорливые“ или же обладающие характером мягким и слабым подчиняются беспрекословно своей горькой судьбе, подобно тому, как это выражено в следующей казацкой песне: Ой, тошно тому, кто не мил кому, A тошней тому, кто любит кого: Он не спустит спод седла добра коня, Из стременушки ношки не вынает, Он тихохонько речи продолжает: „Чи спишь, мой друг, то Господь c тобой, „А не спишь мой друг, говори со мной!“ Рада бы мой друг, говорить с тобой, Да немилый муж на руке лежит. „Отвернись, мой друг, от нелюбаго, „Я нелюбаго убью, как голубя. Нет, нет, мне с нелюбым век проживать, А с тобой, мой друг, одну ночь ночевать, И ту-то всю во страсти пролежать (Сав. с. 156). Исход из своей тягостной участи такая казачка находит разве только в самоубийстве (отравление), которое, по словам г. Краснова, встречается в казачьем быту нередко (1. с. р. 425). Зато натуры сильные, энергичные и „непокорливые“ громко и смело заявляют свой протест против семейных оков, связывающих их, и нередко изменяют в верности мужу, обзаводятся любовником и начинают „гулять“. Вот как говорится об этом в песне: Ох ты, Дуня, Дуняша, Зародилась несчастна, Я не знаю, как же быть, Как на свете тебе жить: Отец Дуню больно бил, Уму разуму учил, Да не выучил, Только вымучил: „Будь ты шельма не моя, Сошлю тебя со двора, Найду тебе жениха, Я старого старика – Девяносто лет“. Света белого отстану, Любить старого не стану Я такой грех сотворю, Что старого уморю: Одна буду жить, Молодых любить..... (Сав. с. 169). Измены супружеской верности. Измены супружеской верности в казацком быту, вообще говоря, весьма не редки. Долгая разлука мужа и жены, одно из неизбежных условий военного быта казаков, способствуешь этому; против искушения не выдерживает иногда и „добрая жена, любящая своего мужа“. Еще Самуил Георг Гмелин, путешествовавший по России во второй половине прошлого века (1768 — 69 гг.) говорил: „тамошние (т. е. казацкие) женщины, как сказывают, весьма склонны к любовным делам“ (изд. в Спб. 1806 г., ч. I, стр. 260). „Измена жены мужу очень обыкновенное дело в нашем казачьем быту, говорит один из современных исследователей народного быта. Казак женится рано, также рано достается ему очередь на первую полевую службу. Молодайка не успела сжиться с мужем и привыкнуть к обстановке его семьи и вдруг обречена на невольное вдовство. Соблазна много“. (День 1863 г., № 49). Иногда беспомощность казачки при ведении хозяйства в отсутствие мужа наталкивает ее, по словам г. Шкрылова, на грех и заставляет ее изменять супружеской верности: является ухаживатель со своими весьма не лишними услугами — сеет ей хлеб, бахчу, косит сено, пашет и т. п., за что она его и награждаешь своим расположением (Д. О. В. 1876 г., № 50). И вот нередко казаки, находясь далеко от родного края в полках, получают из дома письма, в которых либо родственники, либо знакомые сообщают им о неверности их жены. В подобном случай жену по возвращении казака ожидают вместо гостинцев побои. Но часто жена, „научившись плутовать — научится и колдовать“ и ко времени возвращения мужа сумеет скрыть всякие следы своих преступных связей или же постарается отвести мужу глаза. Так напр., по словами, песни, возвратившемуся из похода казаку: Начала то мать жалиться: А жена твоя во распут пошла, Во распут пошла, горька пьяница, И зеленый сад засушеный весь, А широкий двор засореннй весь, Все конюшеньки порастворены И все коники позаезжены, (Сав. 1. с. р. 53). Казак спрашивает жену: Иде, жена, кобыла? — Я на гору проводила... Иде, жена, корова? — Я в стадушку прогнала. Иди, жена, скирд, овса? — Насходила там гроза, — Зажигала скирд овса. С чего, жена, белая? — Мылом бела вымылась. С чего, жена, румяна? — Против жара стояла.... (1. с. p. 55). Но в другой песне „лихая“ жена на вопросы мужа, не прибегая к уловкам, прямо и дерзко отвечает так: Продала я кобылу — Набрала я румяны; Продала корову — Набрала я белилы; Продала я скирд овса — Набрала я струменту. или: И за все то пять годов!. Я любила русаков (ibid.). В некоторых местностях, напр. в Задонских ст. Черкасского округа, на супружескую неверность „вообще станичные жители смотрят с негодованием и презрением“ (Д. О. В. 1876, № 44). В старину здесь, если узнавали о противозаконной любовной связи., то ловили виновных, связывали затем рука с рукой и водили по станице с барабанным (в жестяной казан) боем (ibid.). Существуешь у казаков обычай в наказание неверной жены — „не принять от неё поклона“, что происходить публично. Когда возвращаются казаки со службы, то вся станица выходить их встречать за околицу. Жена, при приближение мужа, кланяется ему в ноги, а он или поднимает ее и целует, или, если узнал, что она ему была не верна, проходит мимо, делая вид, что не замечает ее. За этим публичным опозорением следуют побои, которые происходят уже в курене (со слов С. Ф. Номикосова). Зато в других местностях, как мне довелось лично от казаков слышать, на грехи жен за время отсутствии мужа смотрят более снисходительно. Иной казак ограничивается лишь побоями, а затем прощает жену, а другой даже и не больно бьет: „делает вид только что бьет, чтобы родители не осудили“. Даже если у жены есть незаконный ребенок, то вернувшийся казак принимает его к себе, как родного сына. Иной раз казак рассвирепеет, наказывая неверную жену, тогда товарищи его по полку уговаривают его, напоминая, что ведь и он не был верен жене: „когда жена виновата, то мы, казаки, того более“ (зап. в Верхнекурм. ст.). Казаки ст. Гниловской в беседе со мной так рассуждали: „конечно, и у нас есть такие, что жен страшно бьют за неверность во время своей полевой службы; а мы думаем так — кто Богу не грешен: зеленый виноград не сладок, молодой разум не крепок, нельзя сильно то за это наказывать“. То же утверждает и г. Сонин о казаках Донецкого округа, говора: что если жена в отсутствии мужа изменит ему, то при его возвращении она, не смотря на все собрание народа, повергается перед ним на колени, сознается в проступке и просит прощения. Другие при этом тоже упрашивают казака, говоря: „что делать, батюшка мой! люди молодые... Один Бог без греха, мы все грешные... Одно здоровье выбьешь, а того, что было не воротишь!“ Казак всегда в этом случае прощает жену и если даже она прижила детей с любовником он признает их своими. А если жена постыдится и не осмелится выйти на встречу мужа, то несчастную ожидают нескончаемые побои и брань больше за то, что она не встретила мужа, чем на то, что изменила ему (Моск. Вест. I860, № 11 — 28). Если неверная жена прекращает свои незаконные связи вместе с возвращением казака, то обыкновенно все забывается, и супруги продолжают жить дружно, но если незаконные любовные связи не оставляются во время, если казачка продолжает изменять своему мужу, то добрые отношения прекращаются и в семье начинается раздор, сопровождаемый бранью и побоями. Ревнивые мужья ссорятся и с другими казаками, которых они подозревают в любовной связи с своими женами. Из за жен нередко выходят между ними ожесточенные драки (зап. в Чернышевск. ст.). С другой стороны и казаки не редко изменяют своим женам не только во время службы в полку, но и дома в своей станице. Вообще вернувшийся с похода казак, отвыкнув от тяжёлых полевых работ, часто, как было помянуто, становится семье своей в тягость, возлагая ведение всего хозяйства исключительно на свою жену. Вот что об этом сообщали сами казаки. Вернувшийся со службы казак, отправляясь на работу в поле, садится в телегу с женой рядом — „бок о бок“, чтобы перед своими станичниками показать свое согласие; но, когда выедут в поле, он разваливается и засыпает, а жена должна сидеть и править. Вернувшись с поля, где он также немного сделал, он „прищеголится“ жена ему должна помазать голову маслом. „Вот, скажут ему станичники: сейчас видно, что жена то хорошая — и посмотреть то любо на тебя — и голова вымазана, и сам опрятен“... Потом он выходит на улицу или в кабак, „выпьет по рюмочке - по другой, с соседом или с приятелем побалакует“, а жена тем временем с детьми дома дожидается и хоть голодна, а не смеет ранее его возвращения пообедать. Казак возвращается домой сильно выпивши, начинает бранить жену и даже бить... Ночью казаку захочется пить: он разбудить жену и велит ей принести воды. „Так она ему и выходит вековечной работницей“ (зап. в Чуковской ст.). Мало того, казак не редко заводит любовные связи и проводит все время у своей „сударки*. Казачки очень ревнивы и мстят жестоко за неверность и самим мужьям и „разлучницам“, „чужемужним“ женам, сманивающим их супругов. Вот что, по этому поводу, поется в песне: По заре млада входила, Зари млада не видала, Все за милым замечала: Где мои миленький гуляет, С давками в корогоде И с бабами молодыми, С ребятами холостыми. Как повыйду я, молоденька, Своего мужа загоняти. Красных девушек ругати. Входила молода в хату Начала мужа ругати, А девок стыдити. Как схвачу млада лопату, Загоню я мужа в хату; Била мужа, волочила, В помойницу намочила; Из помойницы вытягала, Плетью боки постебала. (Сав. с. 169). „Да что же тебя молодца вечера поздно не было?“ спрашивает в песне казака его полюбовница. А он отвечает: С худой женой у нас побранушка била; Да журила и бранила и тебя, друг, и меня, Называла тебя сукою, меня борзым кобелем (ibid). В Задонских ст. Черкасского округа, (а также и в других местностях) казачки в конец разоряют мужнину любовницу: они бьют ей в доме окна, ломают крыльца, подговаривают молодых ребят, чтобы они поотрезали у всей её скотины хвосты, или обмазали бы ей весь курень дегтем, или под темную ночь намяли бы ей бока ,,по молодецки“. (Д. О. В. 1870 г. № 44). Иная казачка даже покушается на жизнь своей соперницы.

„Измучена я своим мужем и его полюбовницей, начала свой рассказ одна подсудимая, и решилась отомстить ей за свою горькую жизнь“. Далее она говорила о том, как на её глазах муж находился открыто в любовной связи с соседкой, над ней же издавался всячески, постоянно ругал ее, бил и заставлял работать на свою любовницу. „Наконец они довели меня до того, говорила обвиняемая, что я и самане знаю как решилась поджечь ее“. (Д. О. В. 1881г., № 60). В некоторых местностях не редко случается, что казак открыто любит чужую жену, а его жена в свою очередь имеет любовника. Это бывает всем известно и зазорным не считается; сами же супруги живут мирно друг с другом. (Моск. Вест. 1860 г. № 28). Но обыкновенно такого рода положение дел приводит к полному расстройству семейного согласия. „Загулявшая жена, сказывали мне казаки, плохая хозяйка: она все из дома повытащит; плохо коли казак загулял, но сколько раз плоше, если жена от хаты отбиваться станет“. В песне поется: Я пашу, пашу, пашу, Сам на солнышко гляжу. Как чужия жены К мужьям в поле идут И обедать им несут, А мои шельма жена Ко мне на поле не идет И обедать не несет. Запрягу я кобылушку Да поеду во лесок, Да выражу лозу дубовую На свою шельму жену. Приезжаю ко двору Она ходить по двору, Разряженная, разукрашенная: При красном сарафане, При кумачовых рукавах. Так и брошу я лозу, Поцелую я жену... Ах и где же ты, жена, была, Да и где ты гуляла? — У соседа во беседе, — Крепку водочку пила, — За тебя милый стакан, — За, хозяина другой, — За себя я налила, — Зацепилась—пролила. Ой, спасибо те, жена: Не забыла про меня; — Вот и как тебя забыть, — Когда-б воля, когда-б две, — Продала бы тебя. — Иль татарам отдала — За куцего кобеля (Сав. с. 59). Расходы супругов порознь. Часто несогласие и ссоры супругов приводят к тому, что они „расходятся порознь“. Чаще жена убегает от мужа к родственникам или в „чужие люди“.Случается и так, что казак покидает свой дом. Если жена ушла от мужа самовольно, то он может подать жалобу в станичный суд, который и присуждает: „чтоб она шла к мужу своему“, или „вручить ее мужу для совместного жительства“ и т. п. При этом не редко жена подвергается еще в наказание аресту дней на 6 — 7 (иногда с пищей „в уменьшенной порции“). Родственники жены, если они служат причиной ссор между супругами и ухода жены от мужа также наказываются арестом (дней на 7), или денежными штрафами в пользу мужа, напр.: судьи постановляет за каждый месяц пребывания жены у родственников заплатить мужу по 3 рубля серебром. За самовольный уход мужа от жены станичный суд налагает те же наказания; кроме того, казак обязывается, либо возвратиться к жене, либо обеспечить ее материально, Бывают и „расходы“ по взаимному соглашению супругов. Расходятся, не спрашиваясь суда или священника, а „самовластно“; но и сам станичный суд нередко позволяет жене или мужу отойти на особое жительство. В этих случаях дети (насколько мне известно) остаются при матери, а жена получает право на материальное обеспечение от мужа. Станичный суд, соображаясь с доходами мужа определяет ту сумму денег (или паек лесной и сенокосный), которую последний обязывается ежегодно выдавать жене. При этом совершают письменные условия, в роде следующего: Мировая сделка. 1879 года, июня 20 дня, Чернышевский станичный суд. 1879 года, июня 20 дня, я ниже подписавшийся Чернышевской станицы казак Матвеи Иванов Водоцков, даю эту подписку первой жене моей по старообрядскому браку Татьяне Финогеновой Волоцковой, с которою я в настоящее время живу в разводе, в следствие того, что я оженился на другой, но случаю её болезни, и нашим детям — т. е. Татьяны и моим — Пимену 18 лет и Зоту 11 лет, в том, что я уступаю им все мое имущество, как движимое, такт, и недвижимое, теперь же, с тем, чтобы более они от меня никакого для себя содержания не потребовали; я же с своей стороны обязываюсь не вмешиваться в передаваемое мною им хозяйство и, словом, отказываюсь от прав моих как на имущество, так и на всех их в качестве отца и мужа; в том и подписуюсь казак М. В. Относительно вопроса, какие поводы считаются основательными для расхода, я точными сведениями не располагаю, кроме следующего. В случат, неспособности мужа к брачному сожительству жены просят развода, „чтобы жить по христиански, а не во блуде“. В таких случаях — говорили казаки — „мужа осматривают медики, а то и без них обходятся“. В Пятиизбянской ст. один казак из раскольников рассказывал мне следующее. „Был у меня племянник, он с измальтства не годился к жене, потому что громом оглушен был. Все же женили мы его. Вот скоро жена жаловаться стала и хочет от него уйти. А работница она была хорошая, мы ее и просили остаться, а она и говорить: сами, говорит, посудите — против жару и камень лопается. Делать нечего: сами видим, что баба справедливо говорит. Ну отпустил ее племянник от себя. Она вышла замуж за другого (по старому закону, а с племянником была венчана в православной церкви), а племянник пошел на службу. Пришел со службы домой да и говорит мне: мне дяденька, жена теперь требуется. А ну, говорю, коли так — пойдем отбирать ее. Пришли, да и говорим: отдавай, мол, жену то первому мужу — она теперь требуется. Тот то муж не постоял за ней, а было с ним у ней трое детей. — Теперь живут себе 16 вот уже лет ладно, только детей с ним она не родит“. Если муж сойдет с ума, то жена обязывается оставаться при нем и присматривать за ним: в этом смысле состоялось решение Верхнекурмоярского станичного суда 23 октября 1879 года. В случай выселения мужа по приговору общества, жена может просить об оставлении её на месте. Что касается до вопроса: позволяется - ли разошедшимся супругам вступать в новый брак, то мне неоднократно доводилось слышать от казаков раскольников, что сделать это им „совесть воспрещает“. Но имеются факты, говорящие противоположное. Так во втором Донском округе, быль следующий случай. На станичный суд пришли два мужа и одна жена. Один из мужей 14 лет, жене же 20 лет. От имени малолетнего мужа говорит отец, что невестка, „поживши полгода, уходом ушла, ну тогда ему её и не надо было, а теперь он просит: батюшка, давай мне жену. Мальчик муж небольшого роста, перед своей рослой плотной и широкоплечей женой кажущийся ребенком, в свою очередь говорит: „будет тебе таскаться, пойдем жить“. Здесь же рядом стоит бравый казак — гвардеец, указывая на которого женщина говорит: „вот мой муж: — с ним мы венчались, с ним и будем жить, а с тобой мы не венчаны, и я к тебе, не пойду, хоть сейчас петлю на шею не пойду“. Отец этой женщины начал было настаивать, чтоб она шла к первому, опасаясь греха, и напоминал ей как он их благословлял и как венчал поп. Судьи предоставили сделать выбор самой жене и она осталась при гвардейце. Затем отец первого мужа требовал от оставившей его какую-то бумагу, по которой сын опять - бы мог жениться. (Д. газ. 1874 г., № 35). Убийства между супругами. Но не всегда супружеские распри имеют свой исход в расходе супругов порознь. Иногда накопившаяся злоба казачки на нелюбимого мужа бывает столь велика, что вызывает в ней желание отомстить за все перенесенное горе лишением его жизни. „Из статистических данных, говорит А. Савельев, мы узнаем, что в казачьем сословии из всех родов престунлений особенно часто повторяются убийства, совершаемые в большей части случаев вследствие семейных несогласий“. (1. с р. 60). „Убийство, рассказывает г. Тимощенков о Казанской ст., здесь случается сравнительно редко. В большинства случаев убивает муж жену или жена мужа. Причиною убийства в таком случае, бывает почти всегда не попятная и ничем не объяснимая ненависть и отвращение супругов одного к другому“ (1. с р. 161). „Муж, говорить г. Шкрылов о Задон. стан. Черкасского округа, никогда не станет подговаривать свою любовницу на убийство жены, жена же, если сама не опоить ядом противного ей мужа, то уговорит своего „любаша“ уходить мужа так, чтобы он переселился на тот свет“. (Д. О. В. 1876 г., № 44). В 1873 году в ст. Р — ской казачка пятидесяти с лишним лет, при помощи своего любовника, изрубила топором мужа-старика, с которым жила более 30 лет. И все 30 лет, как говорила она сама — не жила с ним, а мучилась, потому что ее выдали за него родители против её желания, и она его ненавидела. (Д. О. В. 1875 № 17). Вот в какой форме в песнях казацких выразилась накипевшая злоба несчастной жены, решившейся на убийство мужа: Как жена мужа возненавидела, Повела в зеленый сад да зарезала, Да на яблоне и повесила... Как жена мужа приутешила, Вострым ножечком зарезала. Как на востром ножу сердце встрепенулося, А жена шельма усмехнулася. Отнесла его в холодный погреб и кинула, Дубовой доской его задвинула, Белым камушком приставила. Желтым песочком присыпала. (Секрет. 1. с.}. или так: А я молода все догадлива была; Веревочку сама свила, А милому конец подала: „Милый, потяни, душа радость, потяни. Милый потянул Старый ноги протянул; Руками мотает, будто чешется, Зубы оскалил, будто дражнится, Слюни распустил, будто бесится. (Сав. с. 62). „Сколько, подобно этому, кровавых семейных драм, говорить А. Савельев, укрылось под незатейливою, казенно-однообразною формою уголовных следствий... Дело на лицо, и запишется: и сама де созналась в своем зверском злодеянии, и озаглавится: дело об убиении в смерть или дело о истязании казаком жены своей, отчего она будто бы умерла, или дело о побоях казака жены своей, от которых она будто бы преждевременно родила незаконно рожденного дитя. А между тем под такими немудреными и вместе остроумными заглавиями скрываются в высшей степени поучительные факты. В одном деле подсудимая сознается, что во время нахождения мужа на служба она завелась любовником, что муж по возвращении домой, догадываясь о её преступной связи, бил и тиранил её, что и довело ее до преступления. В другом деле, казак, возвратившийся со службы замечает, что жена его ведет распутную жизнь поэтому решается убить и себя и жену свою. В третьем — горемычная жена отравлена невзлюбившей ее свекровью. В четвертом — свекор батюшка, в отсутствии сына, склонял невестку на греховное дело. А часто и очень часто, 16-летняя жена, после нескольких месяцев замужества, вдруг ни с того, ни с сего возненавидит своего сожителя, которого до сего любила и уважала. Еще чаще мужу малолетку вдруг опостылеет нелюбая жена и в припадке ненависти, как ни будь невзначай, он убьет её. Вот еще казак просить станичных правителей, чтоб они развели его с женой изменницей, которая во время нахождения его на службе принесла ему незаконный плод. Зачастую бывает, что жена в отсутствии мужа вытравливает свое незаконное бремя, как явную улику своей распутной жизни. Одним словом, если сгруппируем все вышеизложенные факты, взятые из уголовных дел за последние 10 лет (писано в 1866 г.), то увидим, что, из 22-х случаев, 14 совершены были вследствие нарушения супружеской верности и большей частью со стороны жены во время нахождения мужа на служба, а 8 по причине необъяснимой, непонятной для следователей ненависти между супругами. В последних случаях преступниками делались по преимущественно не достигшие гражданского совершеннолетия“. (1. с. p. 64). Изменение быта за последнее время. За последнее время., по уверению самих казаков, власть их над женами стала слабеть. „В старинку матушку мужьям у нас больше власти было против нынешнего“, говорили казаки в Пятиизбянской ст. „Нынче жен бьют тоже, да все же меньше прежнего: нынче шибко-то бить жен опасаются, потому, как ныне Царь солдат бить не приказал, так и жен мужьям бить не велено“ (зап. в Чернышевской, ст.). В Кепинской ст. казаки говорили следующее: „жены ныне часто не живут с мужьями; в этом виноваты мировые судьи. Избаловали мировые судьи наших баб: а того не поймут эти мировые судьи, что баба дотоль и слухает тебя, пока ты с нею строг. Мыли в том виноваты, что уж такая порода у наших баб. Может, где в другом месте они и другие, а у нас на Дону все такие, что только держи вострее yхо“. (Более подробных сведений об отношении местных мировых судей к делам, о ссорах супругов я не имею, а потому не берусь утверждать, насколько справедливы эти слова станичников). На хуторе Караичеве, казаки даже указывали время, с которого произошла перемена в казачках. „Когда мы в 1854 года все в турецкую войну отозваны были, говорили они, — то все казаки из станицы повышли, а иногородние, хохлы и русские, воспользовались этим временем и всякие шашни с нашими бабами позавели да так их повыучили, что когда вернулись мы домой, то не узнали своих баб и много дивились: белилами, румянами обзавелись, моды разные у них пошли, речь такая бойкая... Как сейчас помню, племянник мой пришел домой со службы; смотрит — идет баба, набеленная, нарумяненная, дюже разодетая, он и спрашивает: маменька, какая это тетенька? — Да это твоя жена! А та ему в ноги по обряду казацкому. А племянник то мой и говорить: да ты, говорить., красивее девок в самой Литве или в Питере... И с тех пор все хуже стало. — В 1862 году я совсем со службы вернулся; гляжу: наши бабы все водку пить стали в кабаках! Правда, и теперь хорошая баба у нас в станице одна в кабак не пойдет, а зайдет туда разве только, чтоб мужа вызвать, за то, если он скажет: „садись“, конечно, уж противиться не станет“… ----//----

Имущественные отношения супругов
Имущественные отношения супругов Имущественные отношения супругов регулируются у казаков правилом: „жена — хозяйка своего добра“ или „бабье доброе от бабы не отходит, как от казака — конь с седлом“. Основания имущества супругов полагаются при вступлении их в брак — обыкновенно: 1) „кладкой“, 2) „сундуком“ и 3) „сыр-каравайным“ (или просто „каравайным“). Слово „приданое“ обыкновенно не применяется к названным видам имущества, а имеет самостоятельное значение. Лишь изредка в виденных мною решениях станичных судов словом „приданое“ заменяется выражение „сундук“ или „кладка“. „Сундук“ и „постель“. Обыкновенно жена приносить в дом мужа только „сундук“. — Сюда входят разные предметы одежды и украшения: шуба, платья, сарафаники (в верхов. ст.), юбки, платки, перчатки, чулки, рубашки, кушаки, спальные пологи, полость; в новейшее время: пальто, „дипломаты“ и „шестокрылы“ (привозимые из Москвы и покупаемые особенно охотно низовцами), штиблеты, зеркальце, гребенка, щетка, иногда картинки стенные, белила проч., а так же и разные мелкие вещи, которыми при свадьбе во многих местностях одаривает невеста женихову родню. Размеры „сундука“ зависят от степени благосостояния семьи и от щедрости; стоимость его бывает от нескольких рублей, до несколько сотен. Кроме сундука невеста приносит с собой постель с одеялом и подушками, а также и благословенную икону. Все предметы, составляющее сундук, накопляются обыкновенно постепенно, главным образом заботами матери. Как только начнет дочь подрастать („ей еще лет десять только“), а мать уже начинает „собирать сундук“, т. е. понемногу заготовлять разный вещи: напр. на ярмарке купить платок или шаль или еще что ни будь, (иной раз даже потихоньку от отца) и спрячет. Отец потом уже, когда дочь сосватают, еще „помогает чем нибудь“: купит сережки, бусы, вообще из украшений что ни будь. „Щепки“ (т. е. самый ящик) покупает также отец. Если нет родителей, то обязанность „справить девушку к венцу“ лежит на братьях или вообще на старших родственниках. Но нередко „сундук с двух рук набирается“, т. е. в составлении его участвует, помимо невестиных родителей, и женихов отец, по уговору. Письменных записей и условий при этом не бывает, сколько мне известно. Впрочем иногда сундук „принимают по описи“. Жених, по словам казаков многих местностей, не вправе требовать „сундука“ и если бы отец невестин, обещав сундук, обманул его, то и тогда бы он не нашел суда. Впрочем отец невестин и не обманет, потому что это дело чести. „Сундук“ привозят в дом жениха обыкновенно после венца. В некоторых местах его везут за невестой в церковь, оставляя во время венчания на паперти. Постель же и подушки обыкновенно несут к жениху еще накануне свадьбы или за два дня до свадьбы — после девишника. Впрочем в этом отношении обычаи разнообразятся по местностям. При передаче сундука жениховой стороной бывает обряд „выкупа“, о котором уже было помянуто выше. Сундук становится на видном месте в хате; он также, как и постель, покрывается одеялом; сшитым из разноцветных лоскутков, с наложенными в несколько рядов подушками (иногда до самого потолка) и составляешь предмет украшения казацкого жилища. Во многих местах казаки на такой парадной постели спят только по праздникам (со слов С. Ф. Номикосова). Все входящее в составь „сундука“, как „принесенное женой с собою,“ так и „справленное ей жениховыми родителями“, поступаешь прямо в собственность жены, и она распоряжается им по собственному усмотрению: „если бы она пожелала продать или пропить все это, никто бы ей в этом препятствовать не посмел“. Но в Малодъльской ст. мне сказывали, что если жена самовольно уходит от мужа, то сундук её остается у последнего и, хотя она пожалуется, — судьи, старики и правители оставляюсь такие жалобы без последствия, „чтоб повадки не было“. Но если вдова уходит из дома свекра, то последний обязан выдать ей сундук. Кладка. Сами казаки говорить, что дочь выдать замуж ничего им не стоит, а сына женить не в пример тяжелее: „разоряет дюже кладка и расход на угощение“. „По нашему донскому обычаю — говорится в одном из решений станичных судов — во время просватания в замужество девицы, им дается условная кладка, т. е. дарят безвозвратно навсегда вещи или деньги на справку нужного для них платья“. (Нижнекурмоярск. ст. суд. книга за 1873 г. № 27). Значение кладки, по словам казаков, —помочь невесте при справке к свадьбе. Поэтому кладку иногда называют „помочь“. Так в ст. Гниловской казаки говорили, что если невеста бедная, то её родители просят у жениховых помощи на справку рублей 50, 100 и более. При этом бывают условия возвратить впоследствии женихову отцу половину или иную часть выданной суммы. — Кладка состоит обыкновенно из денег и разных предметов женской одежды, в числе коих обыкновенно находится шуба, шелковая (или иная) материя на платье, тулуп, башмаки, штиблеты и т. п. Подобную же „кладку“ — по словам казаков — выговаривают и от невестина отца в пользу жениха в случаях приема последнего в семью тестя. В подобных случаях „кладка“ состоит: из пальто, шубы, брюк и проч. и деньгами рублей 40. (Что же касается до обязанности справить зятя приемыша на службу, то насчет этого заключают особый договор, по которому справка либо тестева, либо отцовская, или и того и другого пополам.) Кладку дает отец или, если его нет, — старший в семьи жениха. Величина кладки зависит частью от степени благосостояния семьи, частью же от уговора. Вообще говоря, за последнее время размер её, по видимому, увеличился, по крайней мере местами. Так в ст. Ярыженской говорил мне один казак следующее: „когда я старшего сына женил, то отдал кладку в 7 рублей, а среднего женил — 15 рублей дал, а младшего ныне вот сосватал, так 30 рублей на стол положил: потому ныне все дороже стало“. Договор о кладке обыкновенно бывает словесный. Нарушение его считается бесчестным и может повлечь за собой расстройство свадьбы. Кладка выдается невестиной родне либо при „рукобитии“, либо на „сговоре“, либо когда приедет жених за невестой пред венчанием. Все выданное в виде кладки поступаешь в собственность жены: „от неё не отходит“. Если жена уходит из дома свекра, то берет и кладку, потому что „зачем же она пойдет раздетая“. Однако если молодые вскоре после свадьбы отходят на сторону от стариков, то отец мужа нередко задерживает вещи, данные на кладку, мотивируя это тем, что молодые у него в долгу и еще не отработали затраченного им на свадьбу. Станичные суды подобные споры решают разно:— либо становясь на сторону отца, либо отказывая последнему в его претензии — „все по усмотрению обстоятельств“. Иногда станичный суд решает подобный спор так: „выдать часть отцу, а часть оставить у сына“. «Каравайное». „Сыр - каравайное“ составляется из тех подарков, которые при разносе каравая дарят молодым их родители и прочие гости на обзаведение хозяйства: „кто парочку бычков, либо телушку, а коли нет достатка, козочку или овечку, а то — деньгами; накидывают денег рублей 25 — 50, да товара разного до самого потолка“. Родители жениха и невесты часто договариваются между собой о количестве подарков молодым „на каравай“. Каравайное принадлежит обоим супругам совместно и распоряжаются они им с общего совета. Приданое. Наконец „приданое“, или „отцовское“, иди „награждение“ есть все то, что отец дает за дочерью - невестой помимо „сундука“, постели и каравайного, как то: сад, олевада, несколько деревьев или кустов винограда в своем саду, скотину, хату, деньги. Делают и письменные записи о приданом, обыкновенно в том случай если много дается добра: это двлают, чтобы в случат, смерти дочери её свекор или муж не утаили чего ни будь и не теснили наследников. „Приданым пользуются оба супруга, но жена сохраняет на него исключительное право собственности“ (решение Малодельского ст. суд. 1879, Января 4-ое). В случав ухода своего от мужа она отбирает его от последнего. За растрату приданого жена в праве жаловаться в станичный суд и мировому, и муж обязывается выплатить, ибо „он не имеет права задерживать отцовское жены“. — Но „приданое“ бывает у казаков сравнительно редко и только у богатых: оно чаще встречается в низовых станицах где, по словам самих казаков, местами девушке без приданого даже труднее замуж выйти, тогда как у верховых казаков везде девушку охотно берут „лишь бы была хорошая работница“. Такое же приданое приносит с собой в ст. Казанской круглая сирота, которой это имущество досталось от умерших родителей (Тим.). Вот пример записи о приданом: 1880 г., Февраля 25 дня, я, нижеподписавшийся, дал настоящую расписку жене своей П. в том, что взял я ее за себя в замужество: имение, которое принесла, а именно: сад отцовский, а в нем 10 грушевых дерев, лошадь с упряжью, пару волов двух лет, корову с толком, телушку 1-го года, хлеба пшеницы 30 мер, 5 мер жита, 2 меры ячменя, 2 меры проса, посуды разной: три чугуна: 1-й большого размера, 2-й среднего и 3-й малого; 2 сковороды и весь печной прибор, бочонок в 6 ведер, кадушка в 6 ведер, кадушка в 1 меру, 12 курей, которое имение принимаю все к себе, а по смерти моей, жена моя получает свое имение вышесказанное неумершее. В том подписуюсь казак А. Имущественные сделки между супругами. Имущественный сделки между супругами в обычае, но они имеют не одинаковое распространение в различных местностях Области. Нередко например между супругами бывают случаи дарения, купли - продажи. Казачка, выходя замуж или принимая к себе мужа, иногда дарит или продает ему часть имущества, „нажитого в первом браке“. Бывает и на оборот: жена у мужа напр. покупает дом с пристроем. При этом не редко совершается фиктивная сделка: муж не получает денег в уплату за проданное имущество. Такой перевод имущества на жену делается казаками, занимающимися торговлей, чтобы на случай банкротства, имущество не было отобрано. В ст. Пятиизбянской мне довелось слышать следующее. Была у одного казака женка — шаловливая баба, которая нисколько раз от него бегала, но в конце помирилась с ним. Когда казак ушел на службу, родной её отец купил ей дом. Вернувшись со службы, казак стал ее звать к себе в хату опять вместе жить, но она не соглашалась, а приглашала его в свою очередь к себе в свой собственный дом. Казак должен был наконец уступить. Но вместе они прожили не долго: жена стала буянить и выгнала мужа из дому. Тогда, добрые люди потихоньку научили казака: ты, говорить, Еремей Иванович, купи дом-то у жены — она тогда посмирней будет. Казак пошел к жене, помирился, приласкался и уговорил ее продать дом ему. Совершили купчую, выдал казак жене деньги и с тех пор оба тихо и славно зажили: она то ему покоряется, и он то держится тверже, потому она и рада бы иной раз уйти от мужа да жалко дома-то. В станицах Ярыженской и Кепинской мне сообщали, что казаки, желающие обеспечить на случай своей смерти свою второбрачную и бездетную жену от притеснений со стороны наследников, совершают купчую крепость, „будто жена у него все купила и заплатила деньги“, чего на самом деле не было. Бывают между супругами и займы (решение Анинского ст. суд. 1871 г., января 2). „Долг жены — говорили мне в ст. Гниловской — с мужа взыскиваюсь, но она сама старается заплатить, да ей много-то и не поверят“. „Женин долг — сообщали в Малодельской ст. — взыскивается с мужа, если живут вместе; если жена бегает, то она сама за все отвечает“. За долги мужа жена не обязана платить. Но если эти долги сделаны на потребности семьи, то жена участвует обыкновенно в уплате их (запис. в нескольких местностях). Бывают между супругами сделки, и подобные следующей: 1872 года, Апреля 21 дня, мы, нижеподписавшиеся, Ярыженской станицы казак М. В. Пр. и вдова, казачья жена М. К., учинили настоящее условие в нижеследующем: 1-е. М. принимает за себя в супружество М. М. и имеющееся у нас имение, по две пары быков, 2 коровы и одна лошадь и 10 овец у каждого, совокупляем в одно имение и как это имение, так и могущее приобрестися нами мы не должны считать своим совместно. 2-е. Имеющиеся же у нас дети, у М, дочь Кс, а у М. М. сын К., дочери Ф. и А., после смерти из нас или М. и М. М. могущее остаться имение должны делить на две равные части. 3-е. При выдать в замужество или Ф., или А., то они лишаются части из имения. 4-е. Е. и К. хотя и будут первый в зятья, а последняя в замужество выданы, то эти двое после смерти кого либо из нас части не лишаются, а должны разделить на две равные части. 5-е Выше поименованные Ф. и А., хотя и не будут выданы в замужество, но все таки должны пользоваться частью Е., могущею достаться ему от К. и 6-е. Условие это обязуемся сохранить с обеих сторон свято и ненарушимо, в чем подписуемся. Наследование между супругами. По смерти (Нижеследующее не имел возможности подвергнуть более строгой проверки.) мужа вдова при детях заступает место умершего, становясь полновластной хозяйкой. „Когда отец умирает, говорит г. Тимощенков, то, по установившемуся в народе праву наследования, вся власть его в отношении имущества, а также и каждого из членов семьи всецело переходит к матери. Дети же наследуют имение после только смерти матери“ (1. с). Если же детей нет, то имущество мужа обыкновенно забирает отец, мать или братья покойного. В ст. Ярыженской и Малодельской мне сообщали, что вдове при этом выделяется из всего движимого имущества 1/4 часть. В иных местностях сообщали, что „жена бывает довольна тем, что дадут родственники мужа“. При „награждении“ бездетной вдовы родственники покойного принимают в соображение то время, которое она прожила с мужем. Так напр. Кепинский ст. суд 31 августа 1880 г. решил: вдове ничего не давать, так как она с мужем жила всего 2 недели. Вдове предоставляется право оставаться ,,на месте“, т. е. жить в хате покойного мужа. С выходом снова замуж она лишается этого права. В ст. Малодельской казаки мне говорили, что так как второбрачная жена легко может потерпеть неприятность и притеснение от пасынков, то муж при жизни своей строит ей особую хатку, в которой она могла бы по смерти его спокойно жить, не опасаясь быть выгнанной пасынками. Выходя вторично замуж, вдова лишается этой хатки: „с места не тронут, пока замуж не вышла“. Точно также и бездетный вдовец получает из её имения „сколько дадут её родственники“. Во всяком случай у мужа, остается постель и благословенная икона покойной. В Ярыженской ст. сообщали, что мужу дают еще 1/4 часть из женина сундука (и в большой и в малой семье). Если же покойная жена оставила детей, то все её имущество остается при муже. Часто родственники покойной требуют, чтобы станичные правители сделали подробную опись оставшемуся имуществу и обязали вдовца в целости сохранить его до совершеннолетия сирот. Духовные завещания. Нередко казаки (обыкновенно вступив во второй брак) оставляют письменные духовные завещания, в которых все имущество отказывают жене, желая этим оградить ее от притеснений со стороны детей первого брака и родственников своих. Точно также и казачки, имеющие значительное приданое оставляют письменные духовные завещания в пользу (второбрачного) мужа. Вот примеры подобных завещаний: 1. № 49 Декабря 9-го дня. Во имя Отца Сына и Святого Духа. Аминь. Я, нижеподписавшийся, Войска Донского, Мариинской станицы отставной урядник Максим Фомин Болдырев, приближаясь к старости лет моих и воображал смертного часа, могущего иногда постигнуть внезапно, но чтобы прах мой был покоен, будучи в здравом уме и твердой памяти, я заблагорассудил движимое и недвижимое имение, трудами благо приобретенное разделить, следующим порядком; а) Домик, покрытый тесом, состоящий в самой станице, базные пристрои, всю домашнюю утварь, наличный хлеб, рогатый скот, лошадей и овец, сколько по смерти моей может остаться, я определяю второбрачной жене моей Василиев Денис. Болдыревой, так как всё это имение с нею вдвоем с 1864 г. приобретено собственными трудами, с правом и продать по усмотрению. А по смерти её Василисы; что должно остаться может поступить тому, кто ее при старости пропитает и похоронит. б) Сосновую кухню тесом и деревянный амбар, крытый камышом я оставляю за собою и по смерти моей определяю для поминовения души передать церковнослужителям. в) Сынам моим большему Ивану и детям его и меньшему Алексию (монаху теперь) и другим родственникам, моим из этого имения моего я ничего теперь не определяю, потому что сыны удовлетворены мною надлежащими частями достаточно и дав им обоим дом, который они должны разделить поровну, а если бы они вздумали искать что ни будь от мачехи, то просьбы от них не принимать и не будет на них дано моего благословения. г) Домашнее сиё завещание мое силу и действие должно воспринять по смерти моей, а до того я распоряжаюсь ныне сам. 1871 года ноября 28-го дня в том и подписуюсь: к сему домашнему духовному завещанию руку приложил Мариинской ст. урядник N. N. Засвидетельствовал ст, Атам. N... N... 2. № 18, апреля 14. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь. Я раб Божий В. А. К. в твердой памяти при своём уме признавая нужным заблаговременно сделать распределение по своему имуществу. 1871-го года, апреля 14-го дня, представляю расписку, данную мне сыном моим A. В. К. 20-го марта 1862 года в том, что сын мой А. получил от меня вполне следуемую от меня в часть ему имения, а теперь имеющиеся у меня благоприобретенный мною домик о двух комнатах с земляным полом, досчатая кухня, базиный пристрой, одна лошадь с повозкою, две коровы, одного года бык и 10-т овец. Я определяю вышесказанное имение второбрачной жене своей Е. И. ныне К., с которою вступил в брак в 1861 году, после чего в короткое время отделился от меня вышесказанный сын мой А, которому часть из имения моего определена была равная со мною, т. е. амбар пильный из брусьев, крытый камышом, три коровы, две пары волов и 10 штук овец. Всё прописанное имение находится при хуторе Каргальском Мариивской станицы. Прошу начальство и церковнослужителей Мариинской станицы утвердить мое законное и справедливое распределение по имению моему, дабы после смерти моей сын мой не касался к имению определенной мною части второбрачной жене моей Е. Оригинал хранить при Мариинском Правлении, а копию и расписку сына моего выдать мне на руки. В чем и подписуюь: казак В. К. А. по неграмотности его подписал N... Духовный отец завещателя священник... Засвидетельствовал Ст. Атаман… Помощник его... 3. 1878 года, Февраля 15 дня, я нижеподписавшейся, Области Войска Донского, Нижне-Курмоярской станицы казак Тимофей К. П., в здравом уме и твердой памяти, на случаи могущей последовать мне смерти, делаю следующее определение собственному моему благоприобретенному имению: все это, как-то: небольшой деревянный домик, состоящий в Нижне-Курмоярской станице, подле домов крестьянина С. А., казака К. Ф., с дворовым пристроем, пару волов и пять овец и все прочее завещаю в потомственное и безотчетное владение и в распоряжение второбрачной жене моей Лук. С; все это имение стоит девяносто восемь рублей серебром. Прочее имение, состоящее в общем нашем с женою владении, как два молодых садика, насажены женою моею Л., корова, мелкая скотина и свиньи, как приобретенные ею Л., я завещать права не имею, внуки же мои, как наделенные мною своевременно, вступаться в завещаемое мною имение права не имеют. 4. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь! 1869 года, Ноября 28 дня, я, раба Божия, Войска Донского Гниловской ст. жена урядника Б., находясь в здравом уме и твердой памяти, заблагорассудила учинить домашнее это духовное завещание собственному моему благоприобретенному по покупке имению в нижеследующем: первое— дом 3-х оконный кирпичный, на таковом погреб с выходом, покрытый листовым железом, флигель каменный, покрытый тесом и рубленая из барочных пластин торговая лавка с дворовым местом, в длину 18 и ширину 15 саж., определяю в вечное и потомственное владение законному мужу моему А. М. Б. и родному сыну нашему М., с тем, чтобы муж мой A.M. сына нашего воспитал до 20-летнего возраста и потом половинную часть завещанного мною имения полностью передал сыну нашему М. В случат, же смерти сына до совершеннолетия, то имение это должно поступить в полое распоряжение мужа моего А. М.; других же родственников и наследников моих ближних и дальних от владения и исков означенного имения моего навсегда устраняю, от коих бумаг в присутственных местах по сему предмету не принимать. Второе. Завещанное мною имение находится Войска Д. в ст. Гдиловской по смежности с дворовыми местами: с северной стороны урядника С. К., с южной П. К., с западной вдовы К, Третье. Завещанному мною имению, по чистой совести, цену определяю пять тысяч рублей серебром. Четвертое. Завещание это должно иметь законную силу и действие как при жизни, так и после смерти моей, в чем подписуюсь (следует подпись). Домашнее это духовное завещание со слов завещательницы писал Гниловской ст. казак Е. Что действительно завещание это учинено Б. в здравом уме и твердой памяти и подписано в присутствии нашем своеручно ею, и мы в том свидетельствуем собственноручным нашим подписом (следуют подписи 5 свидетелей, священника, станичного атамана. В конце приложена церковная печать).

Отношения родителей и детей
Отношения родителей и детей. Дети, по понятиям казаков — признак „благословения Господня над семьей“. Радость, которую испытывает казак при рождении детей, ясно выразилась в одной песне, в которой казак отказывается убить свою нелюбимую жену, только потому, что она ему принесла сына. Когда ого любовница, говорить ему: Давно тебе, молодец, я говаривала: Убей ты свою ревнивую жену, Ты возьми меня, красну девицу. — Ты душа моя, красна девица, Не речь ты мне говоришь: Мне с тобою, красна девица, один вечер проводить, С ревнивою женою целый век вековать: Ревнивая жена мне радость принесла, Радость принесла, сына родила (Сав., с. 152) Неимение детей почитается за Божье наказание. Так в одной из верховых станиц казаки утверждали, что их попадье Бог детей не дает в наказание за то, что она уговаривает своего мужа вымогать у станичников большие платы за требы. Сыновья в одних по крайней мере местностях, в глазах казаков, имеют, по видимому, большее значение, чем дочери: „дочерь кормить для людей, а сына кормить для себя“. За то в иных местах (напр. во многих верховых ст.) казаки прямо заявляли, что сынам они никакого предпочтения не отдают, ибо девушка тоже приносит пользу: за нее можно взять во двор зятя. Власть отца. Власть родителей в особенности отца над детьми, по воззрениям казаков, почти неограниченна: „дитя мое, — воля моя“. „Власть отца от Бога и по подобно Божию: один отец всего света — Бог, он, всему хозяин так и отец в семье“. „Все равно, что Господь, то и отец: Господь сотворил нас, а от нас дети“. В других местностях говорили так; „отец в дому как Авраам в раю: Авраам в раю первый, и отец в дому первый есть“. Власть матери. „Отец, по словам казаков, выше матери стоит: отец властитель и хозяин, как Бог над всем светом, а мать только мехоноша: вынашивает только ребенка, а родит то его отец, кровь то его, потому и власти ему больше“. Поэтому и благословение отцовское „старше материнского и проклятие отцовское грознее“. Но „и мать, — великий человек: во страстях родила, грудью кормила; по смерти отца она его место заступает“. В прежнее время власть казака над детьми была столь велика, что родившегося ребенка он мог по своему усмотрению оставить в живых, либо умертвить. По воззрениям современных казаков, „в жизни и смерти детей родитель не властен: он не смеет отнять жизнь, которую даровал Бог“. Поэтому и вытравливание плода, особенно когда последний уже вырос, считается тяжким грехом, хотя и совершается сплошь и рядом казачками. Вот что напр. сообщает г. Тимощенков из ст. Казанской. „Детоубийство распространено здесь, говорят, в высшей степени. Положительных доказательств на это нельзя однако иметь, потому что очень редко это преступление делается известным и бывает наказуемо по закону; но о распространении его свидетельствуют священники, которым виновные открываются на духу. Совершается оно всегда казачками, мужья которых на службе и причиной его всегда бывает чувство стыда и страха наказания от мужа. Убивают детей еще в утробе матери. Дли изгнания ребенка мать прежде всего употребляет механические средства, или обращается к какой-нибудь сведущей женщине, очень часто к своей родной матери, и та сообщает ей секрет, какого добыть зелья, как его приготовить, как принять. Наставить дочь в таком случай и избавить ее от позора на всю жизнь мать не сочтет ни преступлением, ни грехом; даже не подумает и покаяться священнику“ (I. с. р., 162). Но отец имеет право признать или не признать своим новорожденного ребенка. Он властен сейчас же после, рождения или же впоследствии отдать его „в детища“ в чужую семью и прекратить с ним всякую связь. Нередко бедные казаки „продают“ (по выражению беседовавших со мною казаков) богатым своих детей. Точно также казак отец, имеет право отдать детей в наем, в работники, лишить наследства, прогнать от себя. Вообще, „отец, по словам самих казаков, что хочет из детей выгадывает“. Так нередко казак: подрядясь на какую либо работу (напр. хлеб возить), вместо себя посылает сына или же, задолжав кому ни будь, за уплату долга посылает сына в работники к заимодавцу. Обязанности родителей На обязанности родителей лежит: вскормить, вспоить, воспитать ,,в страхе Божьем“ („молитвы выучить“, „научить, что означает воскресенье“) и приучить к хозяйству. В Новониколаевской ст., согласно сообщению г. Н. Донецкого: детей своих, как мальчиков, так и девочек, станичники стараются научить читать и писать. Большое образование для мальчиков считается излишним и отдается предпочтение знанию разных ремесел и хозяйства; девочкам же напротив... (Д. О. В. 1875 г., № 17). Когда же вырастут дети, родители обязаны „довести их до дела“, т. Е. сына женить, дочь выдать замуж. Кроме того, на обязанности отца непременно лежит „справить сына на Государеву службу“, т. е. дать ему обмундирование, коня и пр., на это имеет право даже выгнанный из семьи сын. Значение отца и матери. Пока дети малы, то, по словам казаков, мать имеет о всех одинаковое попечение. Она даже больше отца для детей имеет значение: „малый больше к матери лезет“. Но когда дети подрастут, то мать более заботится о дочерях, а сын — „батюшкин сынок“. „Иногда лайка (брань) идет между мужем и женой из за детей: мать нападает на сынов, а отец ей в ответ: „да и твои то девки хороши что-ль“: отец здает, что дочь чужой человек“. Дочерям мать нередко украдкой от мужа покупает платки и платья и проч. в „сундук“. И после выхода дочери замуж мать нередко продолжает нежно заботиться о ней: часто она и замужним дочерям отдает последние свои платки и платья, говоря: „a мне старик еще купит“. Подросшая дочь - невеста обыкновенно составляет, особенно в более зажиточных казацких семьях, предмет особых забот матери: „она больше высиживает дома“, работая на себя (конечно, если есть кому заменить ее). При гостях ее выдвигают на видное место, чтобы на нее обращали внимание. Мать заботится о её внешней красоте, причем, „не брезгует ни белилами, ни румянами“, а также старается предохранить ее от загара. (Молодые казачки очень боятся загара, и чтобы предохранить себя от палящих лучей южного солнца, они, отправляясь в степь в низовых станицах, плотно окутывают полотенцем все лицо и голову оставляя лишь небольшую щелочку для глаз; а в верховых станицах отправляясь на работу, казачки смазывают все лицо каким ни будь жирным веществом, сверх которого посыпают дорожную пыль или золу, вследствие чего на лице образуется довольно плотный слои, чрез который не проникают солнечные лучи). Вследствие всех этих забот жизнь девушки казачки в родимой семье бывает настолько хороша, что оставляет в ней и по выходе замуж самые светлые воспоминания. Вот как это выразилось в песне: Я у батюшки, у матушки Одна дочка была, В своей воле росла, Свою волю я нашла: Я без пива, без вина Один часик не была, Я без рыбки есть не сяду, Без калачика не ем... (Секретев 1. с). О сыновьях больше заботится отец: он понемногу приучает их к верховой езде и к полевой работе, прикупает вещи, необходимые на службе, „справит то седло, то стремена, то недоуздок — все это понемногу копится“. Но и мать не забывает сыновей в своих заботах, и часто на молодого казака мать имеет боле влияния, и он ее более любит, чем отца. Эти нежные заботы матеря о сыне нашли себе отголосок и в донской народной поэзии: в казацких песнях сплошь и рядом рисуется в привлекательных чертах нежный образ матери, то провожающей казака в дальний поход, то встречающей его, то мучимой злыми предчувствиями несчастной судьбы сына, то оплакивающей его гибель, то молящейся за него. Как никто то молодца провожать не идет, Провожала его родная матушка, Провожала, ублажала, слезно плакала... (Сав. с. 148). или: Как во садике во зелёном не кукушечка там кукует, В тереме во высоком мать по сыну слезно плачет, По единому, по родному, тяжелехонько вздыхает, Ты, чадо мое мило, ты почто, мое чадушко, состарился... (Сав. с. 147). В другой песне о тяжело раненом казаке говорится так: Он идет удал добрый молодец, сам шатается, Горючею он слезою обливается, Как никто то с добрым молодцем не встречается, Лишь встречалась с добрым молодцем родная матушка... (ibid. p. 142) Казак, умирающий на дальней стороне, посылает коня к матери: Прибеги же ты, конь, к моему ко двору, Копытом ударь у вереюшки, Тогда выйдет к тебе вдова старая, Вдова старая, мать родная моя, Ты скажи: он жениться захотел, Обнимает поле чистое теперь (1. с. р 22). Наказание детей родителями. Родители в праве за ослушание наказывать детей. При воспитании детей казаки часто руководствуются тем соображением, что „спина дело наживное: плетка поубавит тела, так наживешь нового“, — а потому часто пускают в ход „жестокие бои“. „Если ребенка не трогать, сказывали казаки, не наказывать за шалости, то он выйдет неук: нужно, чтобы он во всем родителей слушал, а коли добром не слухает, то и посечь можно“. Еще не в столь давнее время, согласно рассказам самих казаков, в их среде весьма был распространен следующий способ наказания даже взрослых сыновей: непослушного сына отец привязывал на базу, к плугу, или к телеге, и затем бил его вожжами по спине. При наказании детей мать проявляете большую нежность и мягкость: она заступается за детей и старается смягчить гнев отца: „отец хотя и укоряет ее — ты, мол, мать, сама не праведница, сама потакаешь своим детям, а напоследях все же ее послушает“. Вот какова любовь матери к детям, говорили казаки. Был у нас на хуторе такой случай: сын прибил мать, и она пошла к поселковому атаману с жалобой. Тот с ним хотел было толком расправиться — розгами наказать (тогда еще можно было), а мать то сама же заступилась, потому не снесло этого материно сердце (зап. на Караичеве хуторе). „Сердце то материнское помягче отцовского: хочет вдарить, а сама уже тужит, что размахнулась“ (зап. в Пятиизб. ст.). Обязанности детей. Детям вменяется в обязанность почитать родителей: „отца и мать уважать нужно — на том свете пригодится“. (Мариин. ст.). Почитание и внешним образом проявляется: так например при расставании и при новой встрече с родителями дети кланяются им в ноги, а в некоторых местах казаки стоят перед родителями, пока они не велят сесть (Сенюткин, 1. с). Дети не должны предпринимать ничего без родительского благословения; в старости они должны их успокоить, допоить, докормить до смерти, а после смерти поминать, хотя бы только в течение сорока дней. Впрочем затраты на помин души обыкновенно предусмотрены самими родителями. Для этого они продают часть имущества, а деньги определяют по смерти отдать либо попу, либо в церковь. Родительское благословление и проклятие. „Тяжелый грех с родителями ссориться, худо это — отца не почел, значит, и Бога не почел“ (Малодел. ст.). „Но Господь и это простит, коли, они до заката солнышка простятся“ (Черныш, ст.). Дети же, постоянно не уважающие родителей, „а не только что сгоряча“, будут наказаны тем, что на том свете с родителями не увидятся: отец, мать, быть может, хоть в рай-то и не попадут, зато будут по крайней мере, где ни будь близь рая находиться, а уж сын-то неуважливый непременно в пекло угодит. На этом свете непокорные дети наказываются лишением родительского благословения. Отеческое же благословение — „великое дело, что без него в мире человек? ни за что пропадет — все хозяйство пойдет не ладно, и будет он ни тепел, ни холоден“ (Кепинск. ст.). Это дети очень хорошо знают, а потому даже ушедшие от отца без благословения, образумившись, приходят и в ногах у отца ползают: дай, моль, мне батюшка, мое благословение, или: простите и дайте благословение, а то совесть мучит; так-то иной по многу лет бегает, пока отец не простит (зап. в Гниловской ст.). В крайних случаях родители проклинают детей. „Выгонит отец сына из дому с одним крестом тельным и скажет: „вейся, как в поле вихорь“, и мать скажет: „чтоб тебе труситься как горькая осина трусится“; — вот и пропал человек“. Материнское проклятье не так страшно, как отцовское: „не даром у нас и говорится, что мать криводушница — скажет слово в сердцах, а потом жалко станет сама же отмаливать начнет, и Господь простит. А как отец что сказал — аминь слово: тут и конец — и рад бы, да не воротишь. Как сказал отец, так тому и быть: Господь уже не будет после этого еще судить“ (со слов казака Киреева, в Чернышевской ст.). Наказание детей в станичных судах. Если с непочтительными детьми родители не справятся своими средствами, то жалуются в станичный суд. Судьи либо склоняют поссорившихся на мир, либо постановляют: „сделать внушение“ или наказать арестом на 3, 4, 5, 7 суток, или денежным штрафом (1 — 2 руб.). Вот пример мировой сказки: 1882 года, июня 14 дня, я нижеподписавшийся обязуюсь ни словом, ни действием не наносить оскорблений моей родной матери Марии Карповой, а равно её дочерям девицам, a моим сестрам, вести себя кротко по отношению к моей родительнице и моим сестрам, если же я, после этого обязательства моего, причиню какое-либо оскорбление, и мать моя, принесшая вторичное заявление в Станичный Суд на меня, покоряюсь её воле и определению по её усмотрению и по приговору Пятиизбянского Станичного Суда, по закону уложения о наказаниях вт. силу 1592 статьи; обязательство это я, по мере сил моих, должен исполнить свято и ненарушимо, не доводя ни до каких мать мою жалоб на меня, в том и подписуюсь в присутствии Станичных судей. Казак Александр Евсеев. Притом находились и во свидетельство подписуемся урядник Филипп Бирюков, урядник Максим Попова. За отказ кормить родителей суд присуждает давать средства пропитания, например: помесячно — каждый сын обязан давать 1 пуд 32 ф. муки и проч., или погодно по 25 руб. и т. п., или же отделить часть имения на обеспечение родителей и т. д. В одной из низовых ст. сыновья отказывались принять вдову - мать потому только, что они не были самостоятельными хозяевами: один зависел от бабки, другой от тестя, и станичный суд обязал их содержать мать помесячно (Д. О. В.). Имущество детей. Что касается семейных работ, то сыновья неотделенные работают сообща с отцом и „всякую копеечку несут отцу“. Дурной сын, однако, нередко ворует потихоньку. Но у сына есть и свое имущество. Это во-первых — „справа“ (конь, седло, стремена, мундир) на царскую службу; во-вторых — все добытое им на войне, „нажитое на службе“ и „приобретенное на стороне“. Казаки привозят с похода деньги: случается, что отец забирает их, но ст. суд, по жалобе сына, постановляет отдать их обратно (насколько мне известно) . Случается так, что вернувшийся с похода сын покупает на нажитые во время службы деньги 2 — 3 пары быков: „отец не воспрещает, а радуется этому“. На ярмарку они гонят быков вместе с отцом, а продают каждый отдельно (зап. в Пятиизб. ст.). Так на хуторе Евсеевом был такой случай: казак Сергей Павлов имел 15 пар волов, а сын его 2 пары; гоняли они их с отцом вместе, а делили так, что отец получил 15 долей, а сын 2 доли. Так из году в год разживались, пока наконец сын не сравнялся с отцом. Молодые казаки ходят иногда да заработки (извоз, кузнечество), а прибыль обыкновенно приносят отцу: „он уже не растратит даром“. Более мелкие заработки в праздничное или свободное от работы время сыновья в одних местностях оставляют себе, в других же — отдают отцу. Так например во многих местностях молодые казаки, получавшие от меня плату за снятие копий с решений станичных судов, относили деньги к отцу. Где заработок идет в пользу сына, там отец даже просит взаймы у неотделенного сына. — В третьих — „каравайное“, „даровочное“ тоже принадлежит сыну вместе с его женой. В четвертых — приданое и вообще имущество покойной матери принадлежать детям, под названием сиротского. Если дед подарит внуку скотину („прежде часто деды дарили внукам строевых коней к службе“. Малодельск. ст.) и т. п., то, пока внук не отделился от отца своего, последний, пользуется этим даровочным, а затем обязан выдать сыну. В окрестностях Пятиизбянской ст. мне говорили, что завещать внуку дед „через отца“ ничего не может. Внук может дедовское получить лишь после отца. Но на хуторе Караичеве сообщали, что завещанное дедом не может отнять отец. За долги неотделенного сына обыкновенно платить отец, коли сыну нечем расплатиться, но „зато потом и расправляется с ним своим судом“. Родительская власть в верховых и низовых станицах в былое время и ныне. Говоря об отношениях родителей и детей на Дону необходимо отметить следующее. Во 1-х, в былое время, как помянуто, власть родительская была несравненно сильней и неограниченней, чем ныне; во 2-хъ, в верховых ст. она и поныне суровей, чем в низовых. Вот что по этому поводу рассказывает г. Мих. Сенюткин. „Родители пользуются у верховцев величайшим уважением... Почтенные отцы семейств выслушивают и исполняют с покорностью все даже прихотливые желания своих престарелых родителей, предсмертные слова их имеют часто силу духовных завещаний, по форме составленных. Родители для верховцев почти то же, что святые. Нет письма в котором бы казак не испросил у них заочного благословения, на веки нерушимого: нет важного случая на войне, где бы он не считал себя спасенным их святыми родительскими молитвами. Бывали у верховцев примеры поразительного величия родительской власти... Так не в слишком давние годы одна хоперская женщина за обыкновенный проступок против нравственности собственноручно наказала палкой своего богатыря сына, генерала Лощ—на, и когда он вскричать: „помилуйте, матушка, вспомните, что я генерал“ — спокойно отвечала: „не генерала бью, а сына!“ „Правда, что в нынешнее время родительская власть у верховцев заметно ослабела против прежнего, но она все еще несравненно сильнее, чем у низовых казаков, где часто родители остаются бессильными перед самыми капризными прихотями своих детей“. („Донцы“. М. 1866 г., ч. 11, с. 126-127). . Еще в очень недавнее время власть отца, не ограничивалась у казаков даже уходом сына на службу или отделением его на особое жительство, так как „отец властен в сынах своих до скончания века“. Часто казаки, выделив сыновьям известную часть имения, затем снова отнимали его за непочтение сыновей. „Прежде у нас, говорили казаки Кепинской ст., отец сына раз до трех разорял; отделит бывало отец сына, только что он разживется, а старик поссорится с ним, да и отымет всё назад; ныне этого нельзя“. Но в настоящее время многие старики не считают преступлением расправиться и с отделенным сыном по своему. Так один казак в Малодельской ст. со слезами рассказывал мне следующее: сына своего он, хотя и неохотно, отделил от себя и дал ему часть имущества, а сын, вместо благодарности, пришел, да и унес без спроса 150 р. денег. „Я, говорил казак, пришел к нему со стариками и с полицейским и говорю: сын, отопри сундук. Он не отпирает. Я говорю: братцы, да что же это? ужели ж я не волен в своем имуществе — сын ведь мой и все его мое. Взял я топор, да и разбил сундук: в деньгах оказалось недостача, тогда я еще кое какие вещи отобрал. Тут и старики были и полиция наша станичная была ничего же они мне, не сказали, видно но закону делал. А сын пошел к мировому жаловаться и теперь слышно с меня взыскивать будут за самоуправство. А какое же тут самоуправство“?!... Обыкновенно ныне сын делается независимым и самостоятельным с выделом на особое жительство. Но бывает в этом случае, по словам казаков так: „если отец отважный и сильный, то он держит сына в руках, даже когда тот в отделе живет, а если сын отважный, то рано начинает своею волею жить“ (зап. в нескольких верхов. ст.). И над дочерью, вышедшею замуж, отец, но уверению самих казаков, сохраняет свою власть в том смысле, что может ее наказывать за проступки. „Дочь даже выданная на сторону должна слушаться отца. Отец ее часто учит. Если услышит, что она худо себя ведет там в семье мужа, то он приходит туда и увещевает ее, а то и за косу отдерет, либо за щеки пощипет. А то дожидается, когда она сама к нему придет в гости, тут он ее и проучит“. (Зап. в Малод. ст.). Власть родителей среди казаков и по сей день нередко бывает весьма суровою. Вот что напр. говорит один из местных наблюдателей народных нравов: „Я знаю богобоязненных родителей, строго соблюдающих посты, усердных к храму Божию и которые при этом, вследствие особенного понимания своих отношений к детям и к невесткам, довели своими жестокостями своих трех сыновей и их жен до того, что те, не имея сил более терпеть и выносить страдания, вместе с детьми в количестве 15 душ явились в станичное правление просить защиты от своих кровных родителей... Станичное правление не может в этом случай оказать помощь уже потому, что не имеет на это законных оснований, да кроме того сами станичные власти в большинстве держатся тех же взглядов, как и прочие станичники: вмешиваться в семейные дела другим нет никакого резона, а препятствовать „учению и даже противузаконно“. (Д. О. В. 1874 г., № 37). Но ведь покуда общественное мнение самих казаков — соседей и одностаничников одобряет ту степень, в которой проявляется родительская власть, от станичных судей нельзя и требовать таких решений, которые противоречили бы их собственному убеждению. За то, всякий раз, когда проявление власти со стороны родителей переходит границу одобряемого общественным мнением — обиженный дети находят себе защиту и у станичных судей, и у соседей. Если действительно положение детей (так сказывали мне казаки), то они жалуются, атаману и старикам. Тогда последние советуют разделиться; например если отец буйствует, пьянствует, расточает имущество, а сыновья хорошей жизни, то старики и атаман сначала увещевают отца исправиться, а если это останется безуспешным, то атаман созывает стариков „больше из родственников“ и принуждает силой к разделу: „сам, мол, не умел честью разделить, так мы велим“ (зап. в Малод. ст. и друг.). Но, на сколько распространено это обыкновение общины вмешиваться в дела семейные мне неизвестно. Вообще, насколько я у спел заметить, влияние общины на семейный быт у казаков проявляется в значительно меньшей степени, чем например у великорусских крестьян. Что же касается до станичного суда, то он расточителей семейного имущества подвергает выговору и увещеванию, а потом, в случае не успешности, наказывает арестом более или менее продолжительным (иногда на пище в уменьшенной порции) или же приказывает учинить семейный раздел. Но год от году слабеет родительская власть в казацком быту, а идея личности пробивается все более наружу в среде верховцев, как и у низовцев. На всем пространстве Области мне приходилось слышать жалобы стариков на неповиновение со стороны родных детей. „Сильно ослабела наша власть, говорили старики: теперь к примеру идет сын в кабак, отец зовет его домой, а он его срамно ругает, отца то своего!...“ „Родительское благословение ныне тоже дюже не почитается: я, мол, и без него человек“. Нередко ныне сыновья бить отцов стали и за бороды таскать: „воспитываешь, няньчаешь сына то, а он на последях тебя же схватит за грудки да об земь“... В ст. Малодельской, в которую мне случилось приехать в праздник, почему все население было в сборе, казаки собрались на майдане и послали ко мне атамана, с просьбой выйти к ним. Перед зданием станичного правления меня ожидала толпа стариков. Обнажив свои седые головы, они мне стали жаловаться, что „с молодежью ладить не стало возможно“, что „совсем от рук отбились сыновья“, что „от сыновей ныне одно огорченье бывает, ласкового слова не услышишь, от них, покорности отцу никогда не окажут теперь“, что „ныне к выростку и то подступиться не моги: сейчас мировым стращает, скажет отцу: ты что здесь хозяйничаешь, аль у мирового не был, так побываешь, погоди!“... „Да мы в наше время и помышлять не смели, чтобы старшего ослушаться“... „Много тут и мировые судьи погрешили“... Старцы просили меня пособить им добрым советом. Многие плакали. „Нет, говорили они, помутился наш тихий Дон, все вверх дном пошло. Горько нам стало при конце жизни: уж и дети перестали уважать нас“... Это был протест старого казачества против нарождающихся новых бытовых условий. ------//-----

Большая казачья семья.
Большая казачья семья. Как уже было выше сказано, помимо малых семей, которые преобладают, существуют, главным образом в северных округах, и так называемые „большие семьи“. Всего чаще большая семья держится пока жив отец, а после смерти его обыкновенно все порознь расходятся. Даже еще при жизни отца сыновья отделяются один за другим. Случается однако, что и братья после смерти родителей живут вместе. Однако, иногда большая семья и у казаков бывает очень велика: число членов её доходит до 30 — 40 душ. „В таких семьях есть и внуки женатые“. Большая семья помещается либо под одним кровом, либо в разных хатах; бывает и так, что часть членов живет в станице, а остальная часть на хуторе. Но во всех этих случаях они сохраняют тесную между собою связь посредством общего подчинения воле „старшего“ или „хозяина“. В казацкой семье большака называют ,,хозяином“ (если он отец или дед), „старшим“ (если он брат или дядя), „старшим братом“; остальные члены — „меньшие братья“, „внуки“, „большая“ (старшая сноха), „меньшая сноха“. Друг друга снохи называют „сношельницами“. Старший. Глава такой семьи один, обыкновенно отец или дед, реже старший брат, очень редко дядя. Старший „сам собою“, т. е. в силу своего старшинства, делается хозяином, а не избирается. По смерти хозяина власть переходит к его жене, которая имеет власть и при жизни мужа, но ограниченную. Впрочем благоразумная вдова обыкновенно отстраняет себя от старшинства; братья делятся, а она остается при младшем. По смерти матери, власть переходит к старшему брату (Д. О. В. 1876. № 55). В ст. Казанской, если старшего сына нет, а есть его вдова, то заведывание хозяйством передается ей и следующему сыну. Сноха распоряжается в таком случае домашним хозяйством, а сын всем тем, что в поле, на базу и на гумне. (Тим.). И в других местностях говорили мне, что вдова старшего брата и при новом хозяине сохраняет свое почетное положение и ее, как старшую сноху, всех более слушают. Хозяин обязан заведовать всем хозяйством; в особенности же на его попечение лежат полевые работы. Он следит за тем, чтобы они совершались во время и исправно; он раздает приказания: он получает доходы и хранить семейную казну. Старший посылает нередко младших членов семьи на сторону, на заработки; когда не было железных дорог, многие, часто „в ходцу хаживали“: снаряжали по 2 — 6 пар волов и отправлялись извозничать, подряжались товары или соль возить. По возвращении же домой, они отдавали отчет во всем старшему. Перед покупкой чего ни будь более ценного старший советуется с остальными членами. Обыкновенно перед отъездом на базар или на ярмарку или в окружную станицу он обращается ко всем со словами: „Говорите, что кому нужно“, и обсудив, действительно ли необходима требуемая вещь, он решает, купить ли ее или нет. Вообще говоря, хозяин - отец или дед более свободен в своих действиях, чем старший брат. Он, например, покупает на ярмарке, что вздумает, привозит любимой внучке гостинцу и т. п., никого не спросясь. Семейный совет. Дела более важные решаются с общего совета. Особого возраста не требуется для участия в нем: недоросли могут говорить рядом со взрослыми, женщины наряду с мужчинами; мнение каждого уважается, коли оно разумно. Хозяин творит также домашний суд и расправу. Он разбирает ссоры между членами семьи, делает выговоры и увещевания, виновного наказывает. Самое обыкновенное наказание побои „по старинке“ — „за чуб отодрать“ или по щеке ударить, или „плеткой постегать“. — „Прежде и в этом отношенииn был большей простор: ныне через эту расправу старшего часто выходят ссоры. Меньший заступается за родного сына, нагрубить старшему: „не смей, мол, моего сына бить — сам сумею расправиться, мое ведь дитя: не хочу с вами жить — отделите меня“... „Прежде, рассказывали старики, у хозяина больше было власти... Помногу баб в одной хате живало и ссориться не смели: свекор крепко их держал, а ныне чуть свекор трошки побил кого — сейчас к мировому тянут“. „Над членами семьи, живущими отдельными домами, по словам г. Тимощенкова, власть старшего, отца или матери бывает такая же как и над живущими в одном доме. Отец или мать не только вникают во все домашние дела наказывают их в случае оплошности, но даже могут брать у них из имения, что им угодно или идти к ним жить“ (1. с). Бывает, что отец или мать устраняют себя от хозяйства и передают все в распоряжение сына, хотя и в этом случай последний не распоряжается самостоятельно, а всегда с совета отца или матери и может быть во всякое время лишен своей власти (ibid.). Иногда, передавая распоряжение хозяйством сыну, казак выдает ему письменную доверенность, которая свидетельствуется в станичном правлении. Вот пример подобного акта: 1880 г., июля 10 дня. Любезный сын В. E., по старости лет и весьма слабому здоровью, я лично не могу распоряжаться всеми моими хозяйственными делами, почему уполномочиваю Вас распоряжаться всем имением моим в стан. Ярыженской и хуторе Калиновом, как недвижимым, так и движимыми, для чего доверяю вам снимать и сдавать в аренду землю на время по вашему усмотрению, распахивать ее и делать посевы, производить уборку хлеба и сенокошение, посредством найма, посредством членов моего семейства, получать и уплачивать арендные деньги, продавать скот и собранный хлеб на удовлетворение семейных потребностей и в случай надобности заготовлять все необходимое по хозяйству покупкою, а при недостатки экономических средств, предоставляю право кредитования; т. е. брать от имени моего деньги и выдавать долговые обязательства в сумме, которая будет потребна для пополнения семейных нужд, словом, доверяю заведовать всем моим хозяйством, как бы лично. Независимо сего поручаю Вам ведение всех моих гражданских дел, пoдведoмcтвeнныx мировым учреждениям, для чего и доверяю предъявлять иски, отвечать по предъявленным ко мне, подавать просьбы, заявления и другого названия бумаги и документы, участвовать в словесном состязании на суде, заявлять всякого рода отводы и споры о подлоге актов и давать ответы по таким отводам и спорам, просить об обеспечении исков и предварительном исполнении, выслушивать решения и частные определения, обжаловать их подачею апелляционных и частных жалоб и объяснений в Мировые Съезды, равно ходатайствовать в гражданском Кассационном Департаменте Правительствующего Сената об отмене окончательных решений мировых судебных учреждений. Кроме того уполномочиваю вас получать откуда следовать будет копии, справки и документы, а также исполнительные листы и взысканные по ним деньги. Данные вам полномочия Вы можете передоверить другому лицу. Во всем, что вы или ваш поверенный сделает законно, я вам верю спорить и прекословить не буду. Коли сам хозяин ведет себя дурно и растрачивает хозяйство, то его не сменяют, как в иных местах, а обыкновенно начинают расходиться, порознь (особенно, если жили вместе братья по смерти отца.). Впрочем бывает и так, что за отца, начинает хозяйничать старший брат, „коли еще терпеть можно“. Обыкновенно такое состояние длится не долго, пойдут раздоры, влекущие за собою раздел. Женщины в большой семье. Женщины в большой семье подчинены свекрови или старшей, большой снохе — которая распоряжается ими в домашних работах. Старшая из женщин берет на свое попечение домашний обиход и в это дело её хозяин мало вмешивается. Она распределяет между снохами работу, определяет какую пищу варить, раздает шерсть для пряжи (последнее вместе с хозяином); она же распределяет очередь между снохами для отправлены обязанностей стряпухи. В большой семье бывает либо „недельная стряпуха“, либо ежедневная, либо полугодичная; последняя в тех случаях, когда часть семьи живет на хуторе, а часть в станице. Старики обыкновенно живут на хуторе, одна из снох полгода живет при них, у ней тут обыкновенно больше работы. Потом она заменяется сношельницей, а сама отпускается в станицу: „хотя в здесь есть работа, но все же станичное житье, по словам казаков, как то лучше: здесь и почету больше, и удовольствия“. Сама старшая сноха освобождается от некоторых работ, особенно если в семье много женщин. Например если она значительно старше других сношельниц или если у ней есть дочь, то она уже не исполняете, обязанности стряпухи. Со старшей снохой прежде всех советуется и старший в делах домашних и хозяйственных. Но на поле „не её дело: тут всем командует хозяин“. Если же он сам не едет в поле или находится в другом месте, то он дает лишь общее направление работам, говоря: а в остальном блюдите сами, чтобы было хорошо - и тогда всем заправляет сноха. Старшая же сноха наблюдает и за поведением сношельниц: младших снох, коих мужья на службе, она увещевает вести себя „аккуратно“, чтобы муж не побил их по возвращении. При этом она пугает их примерами, бывшими в прежнее время или в соседних станицах и хуторах - как такой то казак бил жену да еще при людях, бил до того, что жена старухой сделалась, или, что такая то казачка оглохла от побоев мужа и т. п. Она увещевает сношельницу „стерпеть“ до возвращения мужа или уже если согрешить то так, чтобы люди не узнали. Если же её увещевания не помогают, то она жалуется старшему: Ивановна (напр.) баловаться, мол, начала... Важную роль оказывает старшая из женщин, равно как и вообще все женщины в казацкой семье в делах религиозных и обрядовых. В этом деле им подчиняется и сам хозяин. „Как семейный быт так и религиозные убеждения в семье, говорит один из местных исследователей народного быта, направляются казачками... Казачки самые надежные защитницы старины, предания, прадедовского обычая. На службе молись себе щепотью, а дома отмолишься за то большим крестом — дает наставление мать раскольница, провожая сына на службу“ (День 1862 г., № 26). Так долгое время ревнительницы древнего благочестия не могли помириться с распространявшимся обычаем пить чай: указывая на самовар, они говорили: — „вот желтый бес на столь влез“ (Сав. 1. с). В Пятиизбянской ст. мне рассказывали, что женщины в раскольничьих семьях, ревностно соблюдающая старину, сажают молодых казаков, пришедших с похода, по прошествии первых часов свидания „на эпитимию“, чтобы они очистились от той грязи и мерзости, которая, „яко копоть налегла на них“- за время их сожития с церковными в полках, где они и табак курили, и из одной с ними чашки ели, и малым крестом крестились. Только после такого очищения, продолжающегося иногда — если верить рассказам казаков- по нескольку дней, в течении коих они отделяются вполне от прочих членов семьи, их допускают к женам и к общению с прочими семейными. Старухи-бабушки играют важную роль в казачьей семье: муж на службе, жена на работе и поэтому воспитание молодого поколения, внуков, их нравственные и религиозные убеждения, домашний порядок и хозяйство все это лежит на руках бабушки, и оттого то она и пользуется большим авторитетом в семейных делах (День 1. с.). Положение снох в такой большой семье очень часто бывает весьма тягостно. Здесь то преимущественно казачка и бывает „для мужа вековечная работница, свекрови безответная послушница, свекру-батюшке утешница, а всем добрым людям куковница“. Здесь женщина должна считаться не только с прихотями своего мужа, но и с волей всех его родственников, и недовольство на неё этих последних дает повод к ссорам с мужем. Первым поводом раздоров, говорит г. Ермолов, нередко является мать свекровь. Она за незнание обычных семейных порядков, подвергает молодую женщину брани; она не желает указать ей порядок, как вести семейные дела, а наговаривает своему сыну... Что должна делать молодая женщина, только что привезенная в дом своего повелителя? Она часто даже не знает, за что подвергается побоям... Родители лишь одним утешают себя и своих детей: небось жива будет! и мы такие были: пусть знает, что над нею есть муж“... (Д. О. В. 1875 г. № 70). На сноху возлагаются самые разнообразные обязанности. Она должна по выражению песни: Свёкору постелюшку стлать, Свекрухе в голове поискать, Деверю коня добра седлать, А золовки русу косу плесть, (День, 1863 г. Л« 49)... А четвертая заботушка — мужа удалая головушка... А между тем: свекруха лиха, лиха неласкова, неприветлива; она велит сыну плеточку купить, да молоду жену учить (День, ibid.)... И вот Невестушка капустушку сажает, сажает, Поливает и всю семьюшку проклинает... и воскликает в отчаянии: Ой, молодость, молодость. Девичья красота! Не чаяла, молодость, Измыкати тебя. Изнывала молодость Чужа дальня сторона: Отец мать не свои, А чужие люди, Не разгадливые. (Секретев). Дочь вдова, „водворенная“ или „водворка“, т. е. за которую во двор был принят зять считается „старше“ сестер девушек и снох и больше почитается, ибо „у ней с братами равная часть“ (зап. в ст. Малодельской). Дочь вдова, выданная на сторону, но по смерти мужа вновь возвратившаяся в семью, становится „младше“ снох, ее положение бывает нередко тягостно, ей приходится унижаться перед женами братьев (зап. в Пятиизб. ст.). Хозяйственные дела. В экономическом быту семейства, по словам г. Тимощенкова, бывает двоякий порядок. В некоторых семействах муж (отец, старший в семействе) заведует всеми частями прихода и расхода без исключения; в других же часть доходных статей, именно овечью шерсть, масло, молоко, щетину, пух и перья он уступает жене своей (свекрови) со снохами, но за это ничего не покупает им кроме обуви, иногда даже с их не взрослыми и не работающими еще на дом детьми. Хозяйка уступленными ей продуктами, бабьим своим хозяйством распоряжается двояко. Иногда она все это продает и на вырученные деньги покупает, что нужно себе, снохам и их детям; а большею частью она продает только масло, молоко, пух и перья, шерсть же делит между снохами поровну, причем и на себя берет часть. Во время зимы шерсть прядут, ткут сукно, которое продают затем где ни будь на ярмарке. Деньги, вырученные таким образом (суконные деньги) женщины употребляют по своей воле. Случается, что свекровь делит между снохами деньги, вырученные от продажи всех других продуктов, отдавая их в распоряжение каждой снохи. Но это бывает очень редко. Большею частью свекровь сама ведет им расход. Если в семье, в которой заведен такой порядок, умрет отец, и мать, сделавшись старшей в семействе, станет распоряжаться всем хозяйством, то она все таки ведет дела по прежнему: отдельно ведет счет приходу и расходу общему, домовому и бабьему, т. е. деньгам шерстяным масляным и прочим. (Тим. 1. с). Во многих местах северных округов казаки сообщали мне, что прежде в больших семьях женщины сами справляли каждая своему мужу и одежду и обувку, но что этот порядок повлек за собой злоупотребления: каждая из женщин старалась украсть либо курицу, либо пшеницу, либо что-нибудь другое из домашних заносов; тайно продавала украденное на стороне, а на вырученные деньги шила себе или мужу обновку. Поэтому ныне и белье, и одежду, и обувку во многих местах стали покупать. Старший закупает на ярмарки по куску холста и ситца, и от этого куска всякий член семьи режет себе сколько ему требуется (с согласия старшего). Бывает и так: член семьи заявляет старшему, что ему то-то нужно, а тот покупает. Сами себя обшивают бабы, по словам казаков, только в бедных хуторах и станицах, в прочих же все покупное. Материал для пряжи тканья раздает женщинам старшая сноха или свекровь „паюшками“, со словами: на вот тебе с мужем. Дают не по ровной части, но той женщине больше, у которой больше детей. Старшая сноха получает наравне с остальными сношельницами. Остаток своего паюшка женщина может спрятать в свой сундук и продать в свою пользу. В Ярыженской ст., по словам казаков, одежду и обувь дает старший, но рубашку мужу должна шить сноха. Женское добро. Каждая из сношельниц имеет и свое имущество, состоящее из „сундука“ и пр. Имущество это неприкосновенно для остальных. В минуты крайней нужды старший обращается к снохе с просьбой: „дай, мол, Ивановна, нам на наши нужды, как оправимся, отдадим тебе опять: лучше у тебя взять, чем по чужим людям ходить кланяться“. Взятое таким образом взаймы должно быть возвращено, иначе сноха получает право жаловаться в станичный суд. Скот, который снохи принесли с собой в виде „каравайного“ или приданого, числится за ними, а приплод его идет в семью. (Д. О. В. 1876 г., № 55). Девушки также имеют свое имущество. Бедные казаки нередко посылают дочерей в работницы к богатым. (Записано в верховых станицах). Девушку выводят на базарь и тут договариваются относительно работы и вознаграждения. Обыкновенно отдают в наймы в свою же станицу, и редко дальше. Все или часть того, что девушка заработает, идет ей „на справу“. Такая девушка получает, по словам казаков, общее уважение: тот, другой хозяин ее похвалить, сказав: — она у меня жила, скромная, работница и хотя она и бедной семьи, но справная (т. е. с приданым), и девушка получает возможность скорее выйти замуж. Особое девичье имущество составляется и из заработанного девушкой в праздничные дни. Нередко девушки в праздник подряжаются убирать сено и т. п., а вырученные деньги они копят, или приготовляют приданое. Старые девушки. В семьях казаков раскольников (относительно православных — не знаю) встречаются девушки, не вышедшие замуж и проводящие время в молитве; их приглашают читать канон, псалтирь. Плата получаемая ими за это, поступаешь в их личное распоряжение. Иногда на базу им строят особую хижку, „чтобы им никто не мешал молиться“. Но такая девушка не отделяется от семьи: она наблюдает за курами, исправляет некоторые работы. Она обедает обыкновенно со всеми вместе. Соединение в одно хозяйство лиц не родственных. До сих пор шла речь о „большой“ семье, в состав которой входить лица родственные друг с другом, но кроме этого в казацком быту бывают соединения в одну семью людей друг другу посторонних. „3ажиточный, но одинокий или малосемейный человек, говорит г. Тимощенков, принимает к себе какое ни будь бедное, не имеющее никакой собственности семейство из граждан (т. е. казаков) или иногородних (обыкновенно мужа с женой и с детьми) и заключает с ними условие такого рода: жить им у него и работать 10 лет (иногда 15—20 лет) и за это получить дом с чуланом, весь необходимый дворовый пристрой и третью или четвертую часть из всего движимого имущества (разумеется — скот, возы и пр.). Это в народе называется пристать или принять на года“ (1. с. р. 179). В случаях таких соединений в одну семью совершаются иногда и письменные условия. Вот пример: 1871 г. июля 25 дня. Мы, ниже подписавшиеся, даем сию расписку казачке Е. Д. в том, что мы ваяли у ней пару быков, корову с подтелком и 10 овец, за что мы обязуемся поить, кормить и одевать ее с воспитанником, ее М. по смерть; в чем и подписуемся (из архива Ярыженской ст.). Стремление к семейным дележам. Но чем южнее, тем реже встречаются среди казаков „большие“ семьи, а в самых южных ст. и хуторах их почти нет вовсе. Так например в Черкасском округе „трудно встретить 5—6 семейств, в которых жили бы вместе с родителями 2, 3 женатых сына, как это бывало в прежние времена“ (Д. О. В. 1876 г., № 50). Низовые казаки предпочитают, хотя скромный, да свой уголь, чем довольство, да в большой семье. Молодой казак только и помышляет о том, как бы отделиться от родной семьи. Во время своей полевой службы он старается накопить побольше денег, чтобы по возвращении на родину тотчас же иметь возможность зажить своим хозяйством. Поводы. Обыкновенными поводами к разделу служат: нежелание работать на меньших братьев и сестер, ссоры между невестками и снохачество. Снохачество. Снохачество среди казаков настолько обыденно и заурядно особенно в северных округах и более среди раскольников, что на него смотрят снисходительно и сквозь пальцы, лишь бы снохач не слишком явно выказывал себя. Казаки, желая пояснить насколько распространено у них снохачество, рассказывали мне в шутку в нескольких местах одну и ту же легенду, содержание которой следующее. В одной станице поднимали новый колокол. Но как ни старались станичники — не могли его втащить на колокольню. Выискался тут какой-то иногородний и крикнул станичникам: „эй, люди добрые, это Господь по тяжким грехам вашим усердие ваше не принимает — отойдите прочь все, кто с невестками живет!“ И прочь отошла вся станица. Женив своего сына возможно раньше, казак пользуется сначала его молодостью, а затем продолжительным отсутствием из дому по службе и завязывает в это время с его женой любовную связь. Староверы снохачи часто женят, как было упомянуто, своих сыновей лет 13 или 14 на девушках лет 20 и старше под благовидным предлогом иметь в доме работницу, при чем в жены выбирают, конечно, такую, которая им самим нравится. Таким образом выходить, что жена не для сына нужна, а для отца. (Д. О. В. 1873., № 13). Внимание хозяина и данная им полная свобода щекочут самолюбие невестки, которая не редко бывает в тоже время и младшая из сношельниц. Это побуждает ее еще больше склоняться на преступную связь (1. с). Таким образом и полагается начало семейной драме, которая разыгрывается по возвращении сына со службы, когда между ним и отцом порождается страшная неприязнь, влекущая за собой отвратительные сцены. Сын старается поймать отца на месте и, застав его, кричит: „куда ты лезешь, аль жены у тебя нет? а мать то моя ничего не жена тебе: к ней и ступай!“ и т. д. (В ст. Чернышевской урядник Скобелев рассказывал мне следующий случай, бывший не так давно. Казаку призналась жена, что свекор склоняет ее на грех с ним. Сначала казак не поверил, но проследив, за отцом, и убедившись в справедливости слов жены, стал ее ревновать. Наконец он предложил жене доказать ему, что все это делается против её собственной воли. Для этого polliceri aem coegit, se, qaum occasio oblata esset, penem socero abscisuram esse. Sed quum id perficere vellet penemque cultro vulnerasset, exanimis facta est. Tum soccer, valde perterritus, equum conseendit et in proximam coloniam, ubi medicum esse sciebat, pergit; maritus magno risu abeuntem patrem prosecutus est, ipsa autem socrus, quum omnia quae evenerant, cognovisset, nurum objurgans, о crudelissima, inquit, mulierum, in totam vitam miserrimam me reddere poteras. Семейный лад в таких случаях прекращается. Вот, что например рассказывал один из местных наблюдателей народной жизни. „Мария Борисова, красивая и энергическая женщина, что выражается на её увядшем от скитальческой жизни лице, находилась в любовной связи с своим свекром Павлом Борисовым. По её словам, она несколько раз говорила свекрови и мужу о том, что свекор ухаживает за ней и не дает ей покою своими приставаниями; но не говоря уже о свекрови, которая не верила ей, и муж не обращал на это никакого внимания, тоже не веря ей. В результате, получилось сначала насилие, а потом преступная связь. По показанию на суде свекрови, с этого момента никому житья в доме не стало. Старик гонит из дому её и всех детей своих, а о том сыне, с женой которого он находился в связи и говорить нечего, так что жить ему дома не стало никакой возможности, и он отправился скитаться по белу свету, в качестве бобыля, и до сих пор скитается. Жена же его, бросивши свекра, ушла тоже из дому и ведет ту же скитальческую жизнь, как и муж“. (Д. О. В. 1880, № 69). Не всегда однако бывает подобный конец. Не редко снохачество служить поводом к убийству снохача, совершаемому либо женой его, либо родным сыном. (Д. О. В. 1873, № 13). Более смирные жены — по словам казаков — замечая преступную склонность мужа к снохе, стараются делать вид, что ничего не знают, потому что „горю не, пособишь бранью и криком“. Одна старуха казачка рассказывала мне следующую побасенку, которой она желала охарактеризовать отношение самих снохачей к своим проделкам и к своим законным женам. „Ох уж мужья наши, говорила казачка, — Бог им судья... Вот, к примеру: приходит казак к жене. Где был? — „Где был — мое дело“ — А у нас новость есть: невестка забеременела. — „А! ну, это её дело“. — Да, говорить, забеременела то от тебя. — „А это мое дело“ — Ах, ты, старый хрен: да я тебе глаза за это выцарапаю, есть тебе не дам. — „Ну, это уж твое дело“ — Да тебя старого, грешника, Господь терпеть не будет. — „А это Его дело — ты уж не мешайся“... Заплакала жена — ничем его лютого нельзя пронять, лучше уж и не тревожить саму себя“... Между условиями, поддерживающими снохачество в казацком быту, прежде всего, следует отметить ранние браки казаков, при чем жены бывают сплошь и рядом значительно старше мужей. Вследствие этого жена состарится в то время, когда казак сохраняет еще полную свежесть и силу. Кроме того, необходимо иметь в виду следующее: вся молодость казака, как известно, проходит в непрерывных трудах, частью далеко от дома на Государевой службе и в походах, частью же на полевых работах. Годам к пятидесяти, когда казак успеет создать семье известное благосостояние, он начинает „жить на себя“ и, доставляя себе больше покоя и разные удовольствия, вообще желает насладиться жизнью. А к тому времени жена его уже окончательно состарится, что и заставляет его останавливать своё внимание на молодых невестках. (Быть может, этими, же самым можно объяснить и другой вид кровосмешения, который встречается кое где среди казаков, а именно — любовную связь казаков с родной дочерью или внучкою? Так, в Нижнекурмоярской ст. мнеj рассказывали следующий случай. На одном из хуторов родной отец имел подобную связь с родной дочерью — девушкой. Он ей дарил всегда подарки, привозил гостинцы, ревновали, ее к париям, и всякий раз, как к ней сватался жених, он отказывали, ему, пока наконец дочь не призналась матери, что отец растлил ее, отправившись с нею ловить раков и подошедши к ней сзади, в то время, когда она нагибалась над водой. Быть может, указанная причина порождает и встречающееся между старыми казаками скотоложство, (причем суккубом служит свинья). Сами казаки приписывали это сладострастию стариков.) Причины семейных дележей. От поводов к семейным разделам следует отличать причины их. Значительную в этом деле роль играет, по моему, стремление казаков к личной самостоятельности, более развитая в них идея личности, что составляешь одну из отличительных черт казаков. Казаки сами хорошо понимают разницу своего семейного быта и быта великорусских крестьян: они сами мне говорили, что семейные связи у них, казаков, „послабее“ — как только какая ни будь ссора вышла сейчас врознь расходятся. Можно думать, что все казаки, даже старцы, по видимому, убеждены в необходимости рано или поздно отделить сыновей и желают их удержать при себе до тех только пор, пока не накопят достаточно имущества, чтобы после раздала никто из них не терпел нужды. Так например, во многих ст. я встречал казаков, которые занимали себе пространства пустопорожней земли, огораживали их и разводили затем сады. Таких садов у каждого было по нескольку. Они приготовляли это к будущим семейным дележам: чтобы каждому из их сыновей и внуков достался отдельный сад. Даже в таких семьях, где один лишь сын, нередко бывает, что, при известном возрасте его, старик отец предоставляет в его распоряжение все имущество, а сам строит себе на дворе близь хаты шалаш, по местному выражению, „хижку“ и поселяется тут, чтобы не мешать молодому поколению. Ныне старики и на Дону, как и в иных местностях России, жалуются на стремление молодежи к отделам, потому что, за последнее время сыновья стали отсаживаться от родителей или самовольно, или слишком рано. Только женит казак сына, а он уже намеревается отделиться. Часто отец не пускает его, тогда сын отходит без благословения и без всякого надела со стороны отца. Он претерпевает страшную нужду и лишения, часто бывает вынужден вновь соединиться с родительской семьей и все таки, при первой же возможности, отделяется снова. Сами казаки в разговорах со мной, как на причину, побуждающую к семейным дележам, указывали на это развитие идеи личности. „Не одни бабы причиной раздела — говорили мне они — но и хмельный напиток? и буйный нрав, а главное, что всякий хочет хозяином быть“. „Это и справедливо — кто об этом говорить: ведь надо ему быть когда ни будь хозяином, да только нынче им времени то выжидать стало дюже тяжело. И как потом живут то худо: ведь кошки из под стола выманить нечем бывает, а все таки образумиться не хотят!“ „Самый раздел не противен Богу: разделиться можно, да во время“. „Гордость обуяла, вольность пошла, народ другой стал, ничего то с ним не поделаешь: хоть и сами видит, что у отделенных ни в поле, ни в доме спорыньи нету, а все не в прок идет; — говорят себе: „горе не принять, добра не видать“... Все это доводилось мне слышать из уст самих казаков самых различных местностей Области. Кроме сказанного, еще одна из причин, по которой казаки столь стремятся выходить на свои хлеба иди на своекошество, есть, по уверению г. Шкрылова, „желание воспользоваться установленной законом льготой для тех казаков, за выходом которых на службу в семействе не остается взрослого работника“ (Д. О. В. 1870 г., № 50). Наконец сами казаки указывали мне еще одно обстоятельство, способствующее семейным дележам — разделение общинной земли на паи. Прежде, говорили они, разделы значительно были реже, потому что земля не была поделена, и все хозяйство тогда отцом держалось: он мог выгнать сына и ничего ему не дать. А нынче сыну все равно, что с отцом жить, что одному: все равно у него свой собственный пай, и пахотный, и луговой, и лесной. Таким образом он при живности с отцом уже отделен от него. Вот ему и все равно где жить-то, а потому лишь только с отцом не поладил, сейчас врознь — сам, мол, хочу хозяином быть. Самовольное выделение из семьи без благословения родителей называется у казаков „отходом“ или „уходом“; выдел сыну при жизни отца части имущества — „отделом“ (отделить, отсадить на особое хозяйство); общий семейный дележ носит название „раздела“; раздел братьев часто называется „родовым разделом“.