Стихи о казаках

Валерий Хатюшин / Автор статьи. /
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

КАЗАЧИЙ ПОЭТ ВОЙСКА ДОНСКОГО

Когда некоторые вроде бы русские критики то и дело суют нам в нос Иосифа Бродского, и вправду можно подумать, что плохи дела нашей литературы. Но, к счастью, не Бродскими и Пастернаками жива русская поэзия, хоть они волею закулисных интриг и стали нобелевскими лауреатами.
Но весь двадцатый век корыстно замалчивались великолепные поэты Белого движения. И всё же они пробились к нам своими изумительными произведениями сквозь железобетонные заслоны космополитической пропаганды. Пришло их время в России, как когда-то (всего-то лет тридцать назад) пришло время Н.Гумилева, М.Булгакова, А.Платонова, М.Цветаевой, Е.Замятина… Правильно было сказано: рукописи не горят. В пожаре Гражданской войны не сгорели, сохранились для нас их стихи, как бы ни хотелось кому-то обратного.
В 2007 году я посмотрел новую и старую экранизации романа Шолохова «Тихий Дон» и поймал себя на мысли, что нет у меня сочувствия к красным командирам Кошевому и Штокману. Более того, к этой мысли привел меня сам Шолохов. Читая книгу и смотря фильм, невольно чувствуешь, что писатель сердцем своим остается на стороне восставших донских казаков в ответ на террор большевистской власти. Конечно, «Тихий Дон» — это произведение советского художника, но трагедия разгрома белоказачества показана им с такой болью, с такой пронзительной остротой и с такой жалостью к своим землякам, что нормальный русский человек просто не может не испытывать этого сочувствия к ним.
Разглядел это даже Фадеев, выступивший против издания третьей книги романа Шолохова, настолько правдиво в ней показана страшная участь гибнущего донского казачества. И мы знаем, кто сказал: «Эту книгу издавать будем».
Одним из участников той донской трагедии был Николай Туроверов, входивший в атаманский отряд есаула Чернецова артиллерийской команды Донского корпуса. Наверное, более никто так, как он, не запечатлел поэтически донскую эпопею этого жуткого противостояния одного народа, расколотого на враждебные части. Стихотворная исповедь Николая Туроверова — это своего рода «Тихий Дон», изображенный с другой, противостоящей стороны, до того ярко и волнующе отражены в ней чувства и чаяния тех русских, которые многие десятилетия считались нашими врагами. Однако перед Отчизной и перед Богом они ведь, на самом деле, врагами не были. Но кто с нашей, с красной стороны, сразу после Гражданской войны смог это понять — так, как понял это и сказал об этом Н.Туроверов в стихотворении «Товарищ», в какой-то степени пророческом, обращенном не только к своему прямому противнику, но и к нам, ныне живущим?

Перегорит костер и перетлеет,
Земле нужна холодная зола.
Уже никто напомнить не посмеет
О страшных днях бессмысленного зла.
…Обоих нас блюла рука Господня,
Когда, почуяв смертную тоску,
Я, весь в крови, ронял свои поводья,
А ты, в крови, склонялся на луку.
Тогда с тобой мы что-то проглядели,
Смотри, чтоб нам опять не проглядеть:
Не для того ль мы оба уцелели,
Чтоб вместе за Отчизну умереть?

Родился Николай Николаевич Туроверов 18 марта (по ст. стилю) 1899 года в станице Старочеркасской. Мать и отец происходили из старинных казачьих фамилий Области Войска Донского (во времена расказачивания и раскулачивания они сгинули в лагерях). После окончания Каменского реального училища он поступил добровольцем в Лейб-гвардии Атаманский полк и ушел на фронт Первой мировой войны. Затем — ускоренный выпуск Новочеркасского военного училища и снова отправка на фронт в чине хорунжего. Был награжден орденами Св. Анны, Св. Станислава и Св. Владимира. После Октября вернулся на Дон.
С Белой армией Н.Туроверов прошел всю Гражданскую войну. Был четырежды ранен, участвовал в знаменитом Ледяном походе (изначально называвшимся Кубанским степным), ставшим для него еще одним тяжелейшим испытанием:

Не выдаст моя кобылица,
Не лопнет подпруга седла.
Дымится в Задонье, курится
Седая февральская мгла.
Встает за могилой могила,
Темнеет калмыцкая твердь,
И где-то правее — Корнилов,
В метелях идущий на смерть.
Запомним, запомним до гроба
Жестокую юность свою,
Дымящийся гребень сугроба,
Победу и гибель в бою,
Тоску безысходного гона,
Тревоги в морозных ночах,
Да блеск тускловатый погона
На хрупких, на детских плечах.
Мы отдали всё, что имели,
Тебе, восемнадцатый год.
Твоей азиатской метели,
Степной — за Россию — поход.

1-й Кубанский степной или Корниловский поход, названный впоследствии «Ледяным», начался 9 (22) февраля 1918 года, когда под напором наступавших красных частей Добровольческая армия вынуждена была оставить Ростов и двинуться на Екатеринодар в надежде на поддержку кубанского казачества. Вместе с плохо вооруженной армией генерала Л.Г. Корнилова, насчитывавшей около четырех тысяч человек и состоявшей в основном из молодых офицеров, ушел обоз с женщинами, стариками и ранеными. Оставляя Ростов, генерал Алексеев писал в письме родным:
«Мы уходим в степи. Можем вернуться, если на то будет милость Божья. Но нужно зажечь светоч, чтобы была хотя одна светлая точка среди охватившей Россию тьмы…»
Весь поход двигались степью, по снегу и грязи, в метель и дождь, пробиваясь вперед с непрерывными боями. Однажды добровольческие части после дождя, града и внезапно ударившего мороза покрылись коркой льда, отчего поход этот и стал называться «Ледяным».
28 марта (10 апреля) корниловцы осадили Екатеринодар и начали его штурм. Но силы оказались неравными. Красноармейцы серьезно подготовились к защите города, обрушив на осаждавших шквал артиллерийского огня. Во время одной их этих атак, на пятый день ожесточенных боев, прямым попаданием снаряда был убит генерал Корнилов. Командование Добровольческой армии взял на себя генерал А.И Деникин, который приказал начать отход от Екатеринодара. С новыми боями, прорвав окружение красных, 30 апреля (13 мая) его армия вернулась на Дон. За 80 дней похода (более половины из которых — с боями) было пройдено более тысячи верст. Убитыми было потеряно около 400 человек и около 1500 человек было вывезено раненых. И все же Ледяной поход оказался не напрасным. Под Екатеринодаром произошло соединение армии генерала Корнилова с Кубансмкой Добровольческой армией. Благодаря этому, в августе 1918 года в результате 2-го Кубанского похода под командованием генерала Деникина Екатеринодар был взят Добровольческой армией. В память о легендарном 1-м Кубанском походе был учрежден особый Наградной Знак — меч в терновом венце, ставший символом всего Белого движения. Удостоился этой награды и Николай Туроверов.
В 1919 году, получив чин подъесаула, Н.Туроверов стал командиром пулеметной команды Атаманского полка. В 1920 году во время великого исхода на одном из последних пароходов врангелевской эвакуации вместе с женой, красавицей-казачкой, он покинул Россию. Его стихотворение «Крым», посвященное тем трагическим дням, потом будут цитировать и в эмиграции, и в Советской России, даже не зная, кому оно принадлежит:

Уходили мы из Крыма
Среди дыма и огня,
Я с кормы все время мимо
В своего стрелял коня.
А он плыл, изнемогая,
За высокою кормой,
Все не веря, все не зная,
Что прощается со мной.
Сколько раз одной могилы
Ожидали мы в бою.
Конь все плыл, теряя силы,
Веря в преданность мою.
Мой денщик стрелял не мимо,
Покраснела чуть вода…
Уходящий берег Крыма
Я запомнил навсегда.

Остальную часть жизни Н.Туроверов провел в эмиграции: первое время — на контролировавшемся французами греческом острове Лемнос, где у него родилась дочь, потом была Сербия,  и наконец — переезд в Париж, где он окончательно обосновался и в 1928 году издал первую книгу стихотворений и поэм «Путь». По поводу нее литературный критик А. Краснощекин писал в парижском «Казачьем журнале» (1929, №6), особо выделяя поэму «Новочеркасск»: «…читал эти двадцать глав его поэмы и думал: какая поразительная эпоха прошла на наших глазах и какая радость, что свидетелем этой эпохи был Туроверов. Хотелось бы пожелать одного, чтобы нашелся подлинно казачий, какой-то яркий художник-живописец и дал бы иллюстрации к этой поэме, а издатель не пожалел бы денег на соответствующее издание». В 1937 году вышла вторая книга Туроверова «Стихи». В дальнейшем его поэтические книги под этим же названием выходили в 1939-м, 1942-м и 1965 годах.
Во время Второй мировой войны в составе 1-го кавалерийского полка французского Иностранного легиона Н.Туроверов сражался с немцами в Африке, о чем он потом поведал в поэме «Легион». Затем вновь вернулся в Париж, с которым связал всю свою дальнейшую жизнь, развернув активнейшую деятельность, направленную на сохранение в эмиграции русской культуры, военного искусства и истории казачества. В Париже он организовал объединение казаков-литераторов, возглавил Казачий Союз, воссоздал музей своего родного Лейб-гвардии Атаманского полка, был главным хранителем уникальной библиотеки генерала Дмитрия Ознобишина, издавал «Казачий альманах» и журнал «Родимый край», собирал русские военные реликвии, устраивал выставки на военно-исторические темы: «1812 год», «Казаки», «Суворов», «Лермонтов». По просьбе французского исторического общества «Академия Наполеона» редактировал ежемесячный сборник, посвященный Наполеону и казакам. Кроме этого, после войны вышли в свет еще три книги его стихов.
Скончался Н.Н. Туроверов 23 сентября 1972 года. Похоронен на русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа рядом с могилами однополчан Атаманского полка*.
В СССР его стихи тайно переписывались от руки, о нем ходили легенды в казачьих станицах и хуторах. Только он из казачьих поэтов его времени с такой силой и пронзительностью выразил боль изгнания соотечественников и тоску порушенной казачьей жизни. Донская «Голгофа» до конца дней стояла перед его глазами, и в основном только ей он посвятил свое поэтическое творчество. Покидая родимый край, он понимал, что больше не вернется сюда никогда:

Помню горечь соленого ветра,
Перегруженный крен корабля;
Полосою синего фетра
Уходила в тумане земля;
Но ни криков, ни стонов, ни жалоб,
Ни протянутых к берегу рук, —
Тишина переполненных палуб
Напряглась, как натянутый лук,
Напряглась и такою осталась
Тетива наших дум навсегда.
Черной пропастью мне показалась
За бортом голубая вода.

Но не только в казачьих кругах русского зарубежья, — повсюду, где жили изгнанники из России, любовь к поэзии Туроверова была необыкновенна. На творческих вечерах, когда он читал стихи, люди в зале слушали его, затаив дыхание и не пряча своих слез. Ему удавалось в скупых неброских образах отразить всю глубину чувств, владевших сердцами русских людей, оказавшихся на чужой земле:

И слез невольно сердце просит,
И я рыдать во сне готов,
Когда услышу в спелом просе
Вечерний крик перепелов…

Другой поэт русского Парижа Владимир Смоленский вспоминал об этом: «…совершенно незнакомые люди, видевшие впервые Туроверова, шли к нему, жали руку, со слезами на глазах целовали его. Крепкая любовь казака к своему родному краю, так легко совмещавшаяся со служением России, не всегда и не всем, неказакам, понятная, казалось, была понята всеми, заразила своей силой, объединила всех».
Казачий быт, степь, станичная вольница, родной курень, храп коней, «казачий престол Покрова», Дикое поле, казачья любовь, казачья песня и, конечно, война — жуткая, братоубийственная, Сиваш, Перекоп, Крым, Бахчисарай, «блеск холодной стали», русская кровь… — всё это с природной страстью и высоким мастерством отражено в стихах донского поэта. В слове его чувствуется энергия и упругость движений всадника, слившегося с полетом коня.

Нас было мало, слишком мало.
От вражьих толп темнела даль.
Но твердым блеском засверкала
Из ножен вынутая сталь.
Последних пламенных порывов
Была исполнена душа,
В железном грохоте разрывов
Вскипали воды Сиваша.
И ждали все, внимая знаку,
И подан был знакомый знак…
Полк шел в последнюю атаку,
Венчая путь своих атак.

Ни с чем не сравнимая трагедия Гражданской войны и до конца еще нами не осознанная катастрофа Белого дела явились причиной всех тех несчастий, которые переживает Россия теперь. Невосполнимые потери русского народа в начале ХХ века — в первую очередь, качественно невосполнимые — аукнулись нам по самому высшему счету. Нет, не случайно мы стали свидетелями моральной деградации нашего населения и крайнего дефицита высокопатриотических личностей в армейской «элите», способных на подвиг или на жертву во имя спасения Родины, не говоря уже о многочисленных партийных лидерах. И лидеры обмельчали, и «элита» выродилась. Не для того ли весь прошлый век сталкивали враги России самых сильных, самых смелых, самых мужественных русских между собой, чтобы пришли мы к нынешнему итогу? Не для этого ли итога они столкнули в 1941-м два великих народа?
Изгнанные на чужбину белогвардейские офицеры (а оставшиеся были физически уничтожены), несмотря ни на что, в большинстве своем не озлобились и до последних своих дней сохранили в душе любовь к России и сыновнюю верность великой Родине, которая уже имела другое имя. Наиболее ярко это выразил казачий поэт Войска Донского:

Всё иссякнет — и нежность, и злоба,
Всё забудем, что помнить должны,
И останется с нами до гроба
Только имя забытой страны.

________
* Летом 2007 года гроб с прахом Н.Туроверова был перевезен на родину — в станицу Старочеркасскую.

Стихи М.Джалиля / ВОЛЯ / Будут близки и понятны всем Казакам.Татарам.Калмыкам.и другим Народам!

ВОЛЯ

И в час, когда мне сон глаза смыкает,
И в час, когда зовет меня восход,
Все кажется, чего-то не хватает,
Чего-то остро мне недостает.
Есть руки, ноги — все как будто цело,
Есть у меня и тело и душа.
Нет у меня свободы! Вот в чем дело!
И тяжко жить, неволею дыша.
Когда в темнице речь твоя немеет,
Нет жизни в теле — отняли ее,
Какое там значение имеет
Небытие твое иль бытие?
Что мне с того, что не без ног я вроде:
Они — что есть, что нету у меня,
Когда нельзя шагать мне на свободе
Планетой нашей, песнею звеня.
Я вырос без родителей, и все же
Не чувствовал себя я сиротой.
Но то, что было жизни мне дороже,
Я потерял: Отчизну. Край родной!
В стране рабов я раб тут, я невольник,
Без Родины, без воли — сирота.
Среди рабов я для врагов — крамольник,
И жизнь моя в бетоне заперта.
Моя свобода, воля золотая,
Ты птицей улетела навсегда.
Взяла б меня с собою, улетая.
Зачем я сразу не погиб тогда?
Не передать, не высказать всей боли,
Свобода невозвратная моя.
Я разве знал на воле цену воле!
Узнал в неволе цену воле я!
И если друг придет под эти своды
И вдруг найдет меня еще в живых,
Святой борьбе за волю, за свободу
Я посвящу остаток дней моих.
Перевод с татарского М. Львова.

КАЗАЧЬИ ПОЭТЫ.

Келин Николай Андреевич родился 19 ноября (по ст.ст.)1896г. в станице Клетской Волгоградской обл. В 1908г.поступил в Реальное имени атамана графа М.И.Платова училище в окружной станице Усть-Медведицкой. После окончания поступил в Военно-медицинскую академию на Выборгской стороне российской столицы, из-за Первой мировой войны не закончил академию забрав из академии аттестат, подает прошение о зачислении его в Константиновское артиллерийское училище и получив офицерское звание направляется в 12 армию Северного фронта где участвует в боях командиром батареи. После развала фронта во время революции пробирается на родной Дон,где позже принимает участие в освободительной борьбе против красных. Потом эмиграция. Последнее длительное время жил и работал доктором в Чехии в селе Желив. В его стихах отражена скорбь и тоска по родному Донскому краю об утраченной Родине. Скорбь о казаках умирающих в советских гулагах. Умер поэт 9 января 1970 г.

***
Дону? - Дону слава !
Мёртвым? - Тишь могил.
Храбрым? - Честь и право!
Слабым? - Больше сил.
Нам? - Порыв и взлёты!
Им? - Отмщенья час.
Степи? - Ширь намёта,
Да ковыльный сказ.

***

***
Люби казак донскую степь,..
Храни чекмень от моли,
Сплетай тоску в тугую плеть,
Остри мечту о воле.
Кто в битвах за Дон молча пал,
Кто блюл законы Круга,
Кто с Харитонычем за Сал
Ходил в снега и вьюгу —
Не умер тот и не умрёт,
Пока Отчизна дышит;
Донской измученный народ
Его в сердцах запишет.

***
Келин Николай Андреевич

Стихи казачьего поэта Полякова Павла Сергеевича
Врагам

Я — поэт самостийник. Не хмурьтесь,
Не боюсь я прищуренных глаз…
Полюбите вы нас казаками,
«Казачками» любили вы нас!

Вы не правы. Напрасная злоба,
Дух не терпит ни цепи, ни плен!
Не пристало нам, рыцарям воли,
Гладиаторство русских арен.

Вы не правы. Мы в наших желаниях
Вовсе мало от Бога хотим:
Без указки и пана, и окрика
Жить казачьим Присудом своим.

Вот и всё! Разрешите откланяться.
Что поделать — надумали мы
Отказаться нести охранение
В подворотне российской тюрьмы.


Кремлю
Те, кто могут быть рабами,
Все пошли на сделки с вами.

Мой народ в борьбе кровавой
Пал, покрытый вечной славой.

Злую Кремль готовит долю
Всем, кто видит сны о Воле…
.
В 1918 году 16-летний Павел Поляков добровольцем вступил в ряды Донской армии и в её рядах сражался на Донском фронте
Мы в восемнадцатом могли
Спасти святые наши грани.
Да нас с оглядкой повели
Не казаки, а россияне.

Господи, я — Павел. Павел, значит — малый.
Неприметный, скромный, средний человек.
И к Тебе приду я, ах, такой усталый,
Утирая слёзы с покрасневших век.
Ты знаешь, знаешь хутор Поляковых.
В нём жила казачья крепкая семья,
Вера в Бога в небе их была законом,
Их была надеждой и любовь Твоя.
Как они молились! Как они любили!
И как свято чтили Божьи образа!
Но — враги явились, хутор наш спалили,
У икон штыками выбили глаза.
Двадцать шесть нас было. Казаки, казачки
И детишек малых целая гурьба.
Казаков — побили. Сгибли и казачки.
Та же ожидала и детей судьба.
Я — один остался, уцелев случайно.
Карабин три года я в руках держал,
И когда от пули красный враг валился,
Я с усмешкой в ложе метку вырезал.
Господи, — я сделал двадцать шесть отметин,
А хотелось сделать — двести шестьдесят!
Но, Ты знаешь, знаешь, мы ушли в скйтанья,
Сорок лет надеясь повернуть в обрат.
Хутор мой — спалили. Семью — перебили,
Дон мой, Дон мой Тихий — у врага в плену.
Всю-то жизнь я прожил, сдерживая слёзы,
С горькими я с ними и навек усну.
Не пойму я. Боже, никогда: за что же
Был сожжён врагами наш казачий край?
Пред Тобой представши, я склонюся низко:
«Поляков,
Последний.
Бей же!
Добивай!»

Сей сын Емелькой назывался,
У казаков слыл молодцом:
Проворством, ловкостью равнялся
С покойным доблестным отцом.
Его природа полюбила
И при рожденье наградила
Прекрасным мужеским лицом,
Высоким станом, гибким, стройным,
И взором огненным, проворным
И проницательным умом.

Так нарисовал образ Пугачева пермский поэт-сатирик Василий Феофанов в повести в стихах, которая была опубликована в журнале «Заволжский муравей» в 1833 году.

Вымирают старцы на Афоне,

На казачьих землях вымирают казаки.

О Кубани, Терике, о Доне

Песни преисполнены тоски.

Но покуда веет вольный ветер

И в степи колышется трава -

Будет снова чудо на рассвете,

На казачий праздник Покрова.

Николай Туроверов.

Николай Николаевич Туроверов, Донской казак уроженец станицы Старочеркасской Ростовской области. Родился 18 (30) марта 1899 г. в семье Судейского. Закончил Новочеркасское реальное училище и 17-ти лет от роду зачислен в лейб-гвардии Атаманский полк. С атаманцами участвовал в боевых действиях Первой Мировой войны. После развала фронта вернулся на Дон, где стал на сторону Белого Движения. Прошел всю гражданскую войну - участник Ледяного похода, Крым и гнилые воды Сиваша. Вместе с тысячами казаков был вывезен из Крыма, далее - Лемнос, Сербия, а с 1922г. Париж, где более 30 лет работает в банке ДИАС. В 1928г. в Париже издает свой первый сборник стихов «Путь». Он один из активных создателей казачьего землячества, неустанно собирает предметы казачьей военной истории. Во Вторую Мировую войну он сражается с немцами в Африке в рядах французского Иностранного Легиона. Умер поэт осенью 1972г.и похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. В России были изданы не большим тиражам его книга стихов «Двадцатый год - прощай, Россия» в Ростове-на-Дону вышли в свет 2 тома его стихов. За ним быстро закрепилась слава «Баяна казачества». Не только публикации, но и устные выступления сделали его популярным среди соотечественников, живущих вдали от Родины и исступленно мечтающих о возвращении. 
Мы ничего ни у кого не просим.

Живем одни, - быть может, потому,

Что помним добровольческую осень

И наше одиночество в Крыму.

Тогда закат раскрыл над нами веер,

Звездой вечерней засияла высь;

С утра мы бились с конницей — на север

Потом — на юг — с пехотою дрались.

Мы тесно шли, дорогу пробивая.

Так бьет в утес девятая волна.

Последний бой! Идет не так ли стая

Волков, когда она окружена?

И мы прошли. Прошла и эта осень,

Как бег ночной измученных коней, -

Еще не знали, что с рассветом бросим

На пристани единственных друзей.

1950

А я казак и с детства так считаю
Хотя мне в паспорт записали , что кацап
Я энта слово, русский, презираю
И вам меня не сделать им никак.
Гордитесь вы Суворовым и Невским
И той историей, что полностью брехня.
Все ваши хвакты - энта лепет детский
Но вам никак не обмануть меня.
Огнём, мечем и жатвою кровавой
Соседние народы вы в свою тюрьму
Тянули и считали кривду правдой
Но вы другому расскажите все кому.
Нас , казаков, Россия расколола
И дажить раньше чем был геноцид.
Двуличность, подлость, море произвола
К нам из России энта все летит.
А я горжусь Булавиным Степаном.
Болотниковым - Русь поставил на дыбы
И дело Пугачева Емельяна
Живёт как память у меня в груди.
А я казак, не тот шо при погонах,
Не тот , шо ,, Любо!" путину кричит.
И мне плевать на ваши все шевроны
Лампасы дедовские буду, лишь, носить.
Жуков Юрий.